Судьба попугая - Курков Андрей Юрьевич. Страница 46
— Он уже спит! — предупредила она перед дверьми в спальню. — Потише!
Зашли. Мария Игнатьевна включила торшер, струивший мягкий свет. И все втроем склонились над деревянной коляской, где мирно спал маленький мальчонка, совсем еще младенец.
— Сколько ему? — шепотом спросил Волчанов, глаза его горели необыкновенной добротой.
— Пять с половиной месяцев, — ответила хозяйка.
— Смотри, а волосики уже вьются! — восторженно шептал младший лейтенант.
Добрынин тоже посмотрел на волосики, привлеченный восторгом Тимофея. Действительно, хоть и были эти волосики жидковатыми и редкими, но уже курчавились, вились, словно не мальчик это был, а девчонка.
— А глаза какого цвета? — спросил Волчанов.
— Зеленоватые, — прошептала счастливая мама.
— Завидую я вам! — снова с восторгом шепнул Тимофей, посмотрев сначала на Марию Игнатьевну, а потом на Добрынина. — Ну вы, главное, не останавливайтесь на этом. А иначе ж кому жить при построенном социализме?
Мария Игнатьевна смущенно кивнула. Павел промолчал.
— Вы кушать хотите? — спросила мужчин хозяйка.
— Нет, вы мне лучше постелите уже, — попросил Волчанов. — Я давно не ночевал в семейном уюте. Тут у вас такое все домашнее.
Постелили Тимофею на софе в гостиной. Разделся он по-армейски быстро и сразу лег.
Часов в шесть утра Добрынина разбудил настойчивый звонок в дверь.
В одних черных трусах Павел прошел через гостиную, заметив, что Волчанов спит крепким сном, накрывшись одеялом с головою. Открыл дверь.
В проеме стояли двое — красноармеец, бывший когда-то милиционером, и Ваплахов, имевший замученный опухший вид и густую седину в волосах.
— Ну шо, —не поздоровавшись, заговорил красноармеец. — Вышло! Давай продухты и забирай его! Хорошо, шо живой!
С трудом соображая, Добрынин поплелся на кухню и, не доходя, открыл дверь в кладовку, где лежали какие-то съестные припасы. К счастью, в кладовке на широких деревянных полках стояли ряды тушенки и прочих консервов. Тут же висели сумки и котомки для хозяйственных нужд. Выбрав одну поменьше размером, Павел стал ссыпать в нее тушенку, варенье, консервированный жир. Когда рука ощутила тяжесть, Добрынин решил, что хватит. И вынес котомку красноармейцу. Тот тоже оценил тяжесть продуктов. Вытащил на всякий случай одну банку — свиную тушенку, облизнулся и, сказав: «Ну щасливо!» потопал вниз по лестнице.
— Заходи! — сказал Добрынин, глядя на помощника. Прошли они на кухню.
— Очень есть хочу! — признался уставшим голосом Дмитрий.
Добрынин зажег газ, поставил чайник. Открыл банку мясных консервов, достал ложку и, воткнув ее в мясо, сунул банку Ваплахову.
Урку-емец стал жадно есть и тут же поперхнулся.
— Ты где был? — спросил Добрынин.
Ваплахов не ответил. Только многозначительно покачал головой.
Консервы он съел быстро, минут за десять. Вскипел чайник.
— Спрятать меня надо… — проговорил Дмитрий. — Увидят — убьют.
— Кто?
И на этот раз урку-емец многозначительно промолчал.
— Я не могу говорить, — попробовал объяснить он, глотая слишком горячий чай. — Они мне сначала сказали, что если живым останусь — должен молчать, и тогда, если доживу до восьмидесяти лет, разрешат жить в Москве, квартиру дадут и пенсию…
Осатанело выпучив глаза, Добрынин смотрел на своего помощника и уже подозревал, что тот просто сошел с ума.
— Да ты толком можешь мне объяснить, что? — уже не спросил, а потребовал народный контролер.
Внизу вдруг засигналила машина. Добрынин встрепенулся.
— Это за Волчановым приехали! — сказал он.
— Спрячь меня! — попросил испуганный урку-емец.
— Иди в кладовку! — скомандовал Павел. — И сиди там тихо, чтоб никто не слыхал! — добавил он, уже закрыв за урку-емцем дверь на защелку.
На кухню зашел удивительно бодрый Тимофей.
— Машина что-то рановато, — проговорил он, поглядев на кухонные часы с кукушкой. — О! У тебя уже и чай готов?
Сел Тимофей на место, где только что сидел урку-емец. Налил себе в чашку Дмитрия чая. Пригубил.
Добрынин налил и себе вторую чашку.
— Чего так рано встаешь? — спросил Тимофей. — Утро, что ли, любишь?
— Ага, люблю, — Павел кивнул.
— Ну что, со мной в Кремль поедешь? — предложил младший лейтенант.
— Да я не знаю еще…
— Давай, поехали, они ж за тобой машину не пошлют, а по улицам сейчас опасно!
Добрынин поддался настойчивости друга.
Мария Игнатьевна спала, но Павел решил ее не будить. Быстренько оделись и уехали.
В Кремле Волчанов провел Павла до кабинета Тверина.
— Э-э, — сказал он, уже отойдя на несколько шагов. — Забыл у тебя «кожаную» книгу взять! Если не увидимся, попроси жену мне ее передать. Хорошо?
Павел кивнул.
Автоматчика в этот раз у двери кабинета Тверина не было.
Добрынин постучал и толкнул дверь.
За столом сосредоточенно что-то писал хозяин кабинета. Он улыбнулся, увидев контролера.
— Заходи! Заходи, Паша! Добрынин подошел, сел.
— Ну что там у тебя, порядок с помощником?
— Да.
— Удивительный у нас в стране народ! — непонятно к чему произнес товарищ Тверин. — Да, я же забыл тебе орден дать…
Хозяин кабинета полез в верхний ящик стола, достал оттуда книжечку красного цвета и коробочку с орденом.
Привстал, протянул руку. Сказал: «Поздравляю!» После рукопожатия снова сели.
— Помощнику твоему сейчас нельзя орден Дать…сожалеюще покачал головой Тверин. — Потом наградим, не потеряется! Да, вот еще тебе от меня, специально хранил!
И Тверин протянул народному контролеру третью книжку «Детям о Ленине». Эта книжка была намного толще двух предыдущих, и это порадовало Павла.
— Знаешь, надо вам уезжать потихоньку из Москвы, — Тверин перешел на серьезные интонации. — Работы для тебя, да и для помощника твоего в стране много. Надо строго пройтись по секретным военным заводам. Как ты? А после войны отдохнешь! А?
— Я что? — не очень твердо произнес Добрынин. — Я готов.
— Ну вот и хорошо. — Тверин вздохнул. — Да, тут Мария Игнатьевна звонила, просила помочь одежду тебе купить. Так все уже готово.
Добрынин аж привстал, услышав об этом.
— Ты садись, садись! — махнул рукой Тверин; — И нечего стесняться, народный контролер такой страны не может быть оборванным! Вот, возьми этот лист, и тебя отведут на склад, где все получишь.
— А потом? — спросил ошарашенный Добрынин.
— Потом отвезут тебя домой, ночью поедешь на аэродром.
— С Ваплаховым? — перебил Тверина взволнованный контролер.
— Да, да, с помощником, только скажи ему, что он теперь русский, а никакой не этот… емец или немец. А все остальное будет у тебя в пакете, получишь его при приземлении. Понятно?
— Да, — отрывисто и обреченно ответил Добрынин.
— Ну, Паша, дай я тебя поцелую! — Тверин снова встал над столом. — Может, в последний раз видимся… Болен я очень, и стар уже.
Обнялись они крепко и стояли так минут пять. Первым, устав, ослабил объятия Добрынин.
В этот раз в коридоре стоял красноармеец. Он, видимо, уже знал, куда надо было вести товарища Добрынина. Прошли они пол-Кремля, прежде чем оказались в невысоком складском помещении, где мальчишка, солдат выдал Добрынину согласно списку две пары галифе и пару черных штанов, две гимнастерки, одну белую рубашку, один зеленый галстук, строгий черный пиджак на пяти пуговицах, новенькие блестящие свиные сапоги, высокие на меху ботинки с двумя комплектами черных шнурков, темное тяжелое пальто, длинный до пят кожаный плащ невероятной ширины, шарф, рукавицы и перчатки, коричневый портфель с ключиками от замка, три пары серых портянок и две пары толстых зеленых носков, две меховые черные шапки и одну шляпу темно-синего цвета. Все это солдат помог уложить в два больших военных вещмешка, сделанных из прочного брезента. После этого красноармеец и Добрынин оттащили эти вещмешки к Спасским воротам, где уже стояла в ожидании дежурная военная машина.
— Там вам шофер поможет! — сказал, уходя, красноармеец.