Судьба попугая - Курков Андрей Юрьевич. Страница 65

По вечерам пили чай с лимоном и мечтали. Мечтал, конечно, Кремлевский Мечтатель, а Банов только слушал его, то и дело проваливаясь в дрему, и кивал, соглашаясь со всеми планами и мечтами старика.

Через некоторое время старик поручил Банову самому отвечать на интересные письма, а ему уже ответы показывать и на подпись давать.

Вот тогда-то и заметил Банов, что подписывает старик письма именем «ЭкваПырись». Видно, понравился ему этот перевод его имени.

Так и шло время. Лето подходило к концу. Но птицы по-прежнему пели и на юг улетать не собирались. Может быть потому, что не было на Подкремлевских лугах ни юга, ни севера. Все стороны света были здесь равны, как и полагается им быть в мире всеобщего равенства. Только по штемпелям на посылках и письмах узнавал Банов, какой примерно месяц идет наверху. И по штемпелям определил он, что заканчивается лето и дело к осени идет.

И все было хорошо, только одно не нравилось бывшему директору школы: не нравилось ему каждый раз прятаться, когда солдат еду старику нес.

Уже обещал Кремлевский Мечтатель поговорить с солдатом, рассказать парню о Банове. Был уверен старик, что солдат Банова не выдаст.

— Он хороший, — говорил старик. — Он меня про конспирацию расспрашивал, чай и лимоны приносит. Скоро попрошу его газеты приносить…

Но время шло, а старик все не говорил солдату, и приходилось Банову прятаться и, лежа где-нибудь под елкой, дожидаться ухода этого солдата.

Глава 34

Под ярким летним солнцем все росло, цвело и зеленело. Пели птицы, прогревалась речная вода, и рыбы, любившие прохладу, ложились на илистое дно. Когда доходило до жары — жизнь замирала, замирала до вечера, до охлаждающих сумерек. И тогда уже приходила свежесть. И даже пуле легче было продолжать свой бесконечный полет, хотя в наступавшей темноте шансы найти героя уменьшались до нуля, но пуля все равно летела неспешно и невысоко, присматриваясь к каждому горящему окну в селах и городках, над которыми проходил ее полет. Но не было за этими окнами никакого движения, способного привлечь внимание пули, и летела она дальше, все ниже и ниже опускаясь к земле. Годы зеленили ее бока, окислившиеся из-за постоянных дождей и влажности воздуха, и была бы она счастлива остановиться и зарыться навсегда в мягкую податливую землю, но для этого сперва надо было найти героя и остаться в нем. И летела она в поисках героя, которого, может быть, и не было на этой земле, ведь полет длился уже лет тридцать, а то и больше, позади остались миллионы километров, тысячи убитых по ошибке негероев, «обманувших» пулю то ли орденами и медалями на груди, то ли своим необычным поведением. И продолжался ее полет, насколько целеустремленный, настолько и безрадостный.

Глава 35

Казалось, что война закончилась только вчера, но нормальная жизнь с каждым днем набирала обороты, и Марк Иванов снова колесил по поднимавшейся из пепла стране, выступая с Кузьмой на заводах и стройках, на свинофермах и токах. Заезжая время от времени на день-другой в Москву, он все так же слышал немецкую речь на улицах, но больше этому не удивлялся. Товарищ Урлухов давно объяснил артисту, что бывшие оккупанты теперь строят то, что разрушили, и на самом деле города поднимались из руин прямо на глазах.

Правда, глаза у Марка Иванова за военное время ослабли, и теперь он носил очки с толстенными линзами. Но одевал он их, только когда надо было что-то прочитать, а в другое время старался обходиться оставшимся зрением, которого хватало разве что на силуэты проходивших мимо людей.

Проносились по дороге в прошлое дни, недели и месяцы. Отсчитывали стыки рельс поезда. Иногда, во время сырой погоды, давало о себе знать раненное во время войны легкое. В черных жидковато-курчавых волосах появилась проседь. Но Марк не унывал, понимая, что назад в детство дороги нет, и радуясь тому, что до старости осталось еще лет пятнадцать.

Местный медлительный поезд вез Марка с Кузьмой в дальнее Подмосковье, в Первые Кагановичи. Там, в районном Доме культуры, проходил в эти дни Всесоюзный съезд кролиководов, и на сегодня был намечен большой вечер мастеров искусств, среди которых должен был выступить и Марк с Кузьмой. Урлухов предупредил, что намеченный концерт будет очень серьезный, и посоветовал повторить с попугаем что-нибудь из классической Ленинианы.

Марк глянул на Кузьму, сидевшего в клетке. Потом перевел взгляд на мутноватое окно. На улице моросил дождь.

В Первых Кагановичах Марк быстро нашел Дом культуры, который правильнее было бы назвать Дворцом культуры, потому что здание это было самым большим и современным в сером и невзрачном городке. Дежуривший на входе мальчик отвел Марка в комнату для артистов, где можно было причесаться, привести себя в порядок и немного отдохнуть в ожидании своей очереди.

Кроме Марка в комнате находилась мощногрудая певица лет сорока — известная исполнительница русских народных песен. Больше никого пока не было.

Марк поставил клетку с Кузьмой на гримерный столик, а сам уселся в удобное глубокое кресло.

Кузьма с интересом рассматривал свое отражение в зеркале, поворачиваясь к отражению то левым, то правым глазом.

Открылась дверь, и в комнату влился поток детей во главе с маленькой мальчикоподобной женщиной.

— Плащи сложите в угол! — скомандовала она своим подопечным.

Марк безразлично наблюдал за детьми.

Маленькая женщина неожиданно остановилась перед ним и протянула свою ручку.

— Художественный руководитель детского хора «Красная звездочка» Татьяна Иванова.

— Марк Иванов, артист, — отрекомендовался в свою очередь Марк, мягко пожав ручку женщины.

— Однофамильцы! — улыбнулась она и пошла знакомиться с певицей, стоявшей теперь у окна и смотревшей на моросивший за окном дождь.

«Завтра выходной, — думал Марк, — можно будет в кино пойти… и надо наконец зайти в столовую водопровода, может, пригласить куда-нибудь ту девушку?» Неожиданно какой-то треск отвлек Марка, он обернулся и, к ужасу своему, увидел упавшую на пол клетку и в ней распластавшего сине-зеленые крылья Кузьму.

Марк вскочил, поднял скособоченную от удара клетку и вытащил оттуда попугая.

— Надо думать, куда свои вещи ставить, — нравоучительно прозвучал тоненький голос руководительницы хора. — Гримерный столик не для этого!

— Да вы, вы… — нервно заговорил Марк, прижимая Кузьму к груди. — Вы — бездушный человек!..

Маленькая женщина отвлеклась от зеркала и бросила на своего однофамильца презрительный взгляд.

Дверь открылась, и кто-то прокричал: «Хор на сцену!» Женщина не спеша поднялась и вышла, а за ней следом выплыл в коридор выводок мальчиков в одинаковых синих костюмчиках с пионерскими галстуками и девочек в такого же цвета платьях.

Марк сидел на стуле и дрожал.

— Да все с ним в порядке, вы посмотрите, как он головой крутит! — попробовала успокоить артиста певица.

Марк осмотрел попугая — вид у птицы был слегка возбужденный, но в общем-то действительно нормальный. Только клетка пострадала от падения, но что стоило Марку выровнять проволочный каркас? Мелочь, такие «аварии» бывали у Марка уже не раз.

Успокоившись, Марк сам сел за гримерный столик, глянул на себя в зеркало и задумался.

— Вы бы красные пятна на лице запудрили! — посоветовала народная певица.

Марк послушался совета, тем более что открытая пудреница и синяя глазурованная вазочка, заполненная ватой, стояли прямо перед ним. Оторвав немного ваты и обмакнув ее в пудру, он прошелся по красным пятнам.

— Ну кто так делает? — мягко сказала певица. — Давайте я вас приведу в порядок.

Она подошла, взяла из его рук ватку с пудрой и ласковыми движениями подгримировала Марка.

Тут дверь открылась, и ее вызвали на сцену.

Марк хотел побыть в одиночестве, но это ему не удалось. Из коридора уже доносился топот детских ног. Чтобы не испортить себе настроение окончательно, Марк взял попугая и пошел к сцене.