"Фантастика 2024-77". Компиляция. Книги 1-26 (СИ) - Лукьянов Александр Николаевич "anlukianov". Страница 33

Я даже вспомнить не могу, когда это представление закончилось. Сообразил лишь, что снова могу дышать, что в легкие снова попадает воздух, а не воздушный кисель. Но все равно чудилось, что в груди завёлся еж, что он шевелится, копошится, стремясь выкарабкаться наружу. Старался дышать как можно реже, но, похоже, душегубка достала даже легкие, словно кто-то кол воткнул от горла до живота. И я знал, что надо торопиться, что следует как можно быстрее сматываться отсюда, потому что неизвестно, куда подастся душегубка, которая вполне могла вернуться. Стрелок тянул нас вперед с прежней силой и мы пёрли вперёд чуть ли не на четвереньках, а внезапно втрое потяжелевшие рюкзаки прижимали нас к земле. Пёрли молча, потому что превратившаяся в клей слюна намертво схватила всё во ртах. Но что странно. никакого страха так и не было, только дикое озлобление, что не привелось дойти до места без приключений.

Дерьмо эта душегубка, убить не убьет, а душу вымотает по классу "экстра". Мудрые люди название ей дали. Закончилось всё, как и полагается, внезапно. Стена деревьев слева колыхалась, как ни в чём ни бывало, сыпля струйками желтой пыльцы. Стрелок еще не успел разрешить остановиться, а мы всем строем рухнули плашмя. Я ощупал горло. Было больно, и, конечно, не снаружи, а внутри. Нос заложило, но, как это ни странно, всё быстро прошло. Потом лежал, уткнув лицо в прохладную душистую траву, с наслаждением дышал нормальным воздухом, а пальцы сами свинчивали колпачок фляжки.

Рядом сопел Бобёр, время от времени постанывал Самовар, но и они шуршали колпачками. У Ташкента шла кровь носом, глаза вылезли на лоб, он, по-моему, вообще ничего не понимал и судорожно глотал воздух, хрипя и перхая. Потом взгляд его стал относительно нормальным и остановился на фигуре Стрелка. Разведчик не потянулся к фляге. Он с насмешливым интересом разглядывал нас, сидя на корточках. Потом вздохнул, поднялся на ноги и тоже принялся полоскать горло.

– Ну что, -невинно поинтересовался он, -может перекусим?

– Блу-а-а-а-а! -не выдержал несчастный Ташкент. Его стошнило.

– Так точно, товарищ ефрейтор. -косноязычно, но с готовностью согласился с ним Бобёр.

Стрелок склонился над валяющимся в лопухе рюкзаком Самовара. Боковые карманы вещмешка раскрылись, куски металла внутри сбились в сторону, центр тяжести сместился. Разведчик расстегнул молнию, принялся укладывать всё, как следует:

– Спасибо… -невнятно сказал Самовар.

– Кой хрен «спасибо»! -отрезал Стрелок. -Кисейные барышни, возись тут с вами. Другим не легче. Живо приходите в себя. Не забыли, что посёлок необитаем? Дома пустуют, в них могла угнездиться всякая нечисть. В два счёта можно напороться на кровососа или на гипнотизёра. Поэтому, как в армии: на первый-второй расчитайсь и чётные идут со стволами налево, нечётные – с дулами направо. При малейшем подозрении моей команды не ждать, бить прицельно очередями. Всё доступно? Шагай, бояре, ночлег близок.

Гипнотизер (мозгоед, серая нелюдь). Исключительно осторожный и очень опасный мутант, попадающийся ближе к западу Зоны, крайне серьезный противник, встречи с которым избегают даже эндогены. Бродит по Зоне, стараясь держаться развалин и брошенных построек.

Происхождение непонятно. Среди «курортников» бытует мнение, что в гипнотизёров под влиянием некой «вышки» превращаются неосторожно подобравшиеся к ней люди. Это косвенно подтверждается тем, что серая нелюдь внешне походит на человека, но голова непропорционально увеличена. Главные внешние признаки – гипертрофированный лоб, пульсирующие язвы-волдыри в районе висков. Неумело одевается в остатки одежды жертв.

Обладает сверхразвитым восприятием, а также необъяснимой способностью брать под полный контроль поведение различных живых существ. Действие телепатического воздействия ограничивается приблизительно сотней шагов Для подчинения жертвы мозгоеду необходимо до трёх секунд удерживать её в поле зрения. В движении он этого делать не может, ему требуется присесть, остановиться и начать «вглядываться». Понятно, что охоте в погоне он предпочитает засады в развалинах и зарослях.

Мозгоед подманивает и убивает для пропитания зайцев, грызунов, пресмыкающихся, иногда – зазевавшихся кабанов. Со стаями собак и суперкотами не связывается и старается тихо уйти. Матерые особи подчиняют себе даже человеческую волю. Превращая жертву в зомби, гипнотизёр переводит её в агрессивное состояние по отношению к своим противникам. Под полным влиянием мозгоеда, совершенно подчиняясь ему, жертва находится от двух минут до двух часов, после чего умирает, предположительно от кровоизлияния в головной мозг, тогда гипнотизёр может поедать части тел жертв. Поражения мозга избежавшей умерщвления жертвы практически всегда необратимы. Чудом спасшиеся жертвы гипнотизёров, пребывавшие под их воздействием не более двух секунд и отделавшиеся потерей сознания и головной болью в течение дня-двух, говорят, что слышали воющий шум, у них краснело в глазах и начиналось сильное головокружение.

Откуда-то с задворок дальней усадьбы раздается едва слышный, но ужасный тягучий вой. Я невольно приостановился, а Бобёр, наскочив на меня, чувствительно ударил в поясницу стволом своего «калаша». Только мне не больно. Мне страшно. Так страшно, что начинает привычно подсасывать в желудке. Испуг – мой бессрочный попутчик. Скорее даже – верный товарищ. Никто ведь не знает, что я еще жив, лишь благодаря своему вечному ужасу. Все за глаза зовут меня стальным мужиком, неуязвимым, заколдованным: «Сам чёрт Стрелку не брат! Зона ему – дом родной!» Дурачьё! Словно забывают, где находятся, перестают понимать что значит каждую минуту ждать, как последнюю. Минуты не становятся последними, зато сливаются в последние часы, те превращаются в последние дни. И эти дни проходят, а страх смерти остается. Даже нет, он прирастает с каждой сменой чёрных цифр на серо-зелёном экранчике электронных часов. «Неуязвимый!» Не сегодня-завтра всякое везение исчерпывается, верблюдики мои груженые. И чем больше Стрелку везет, тем меньше ему остается жить. Как же с этим свыкнешься? Можно утомиться от ожидания, но привыкнуть – нет, это никогда. И никто в том же Черновском «курорте», никто в Лукьяновке даже не подозревает, что отважный Стрелок накачан страхом по самый капюшон. Никому, никогда и ни за что он не сознался бы в этом, однако перед собой-то что лицемерить… И теперь я совершенно точно знаю, отчего мне так неприятен был Старик. Он тоже был таким. Я понял это по его глазам. Он когда-то боялся. Да, конечно, страшился совсем другого, но так же панически, невыносимо. Только сейчас он уже не боится ничего. Смелость здесь ни при чём. Он просто устал бояться. А значит – ему конец. Как, впрочем, и мне, когда я перестану бояться.

Само собою, изогнутая дугой единственная улица Гремячьего называлась улицей Сталина. Об этом извещала насквозь проржавевшая, но с яркими киноварными буквами табличка на углу дома. Всё тут заросло травой и мелкими кустами, однако посредине была протоптана довольно широкая тропа. Вообще-то, не удивительно: кто только к Кузнецам не шастает, они, пожалуй, самые популярные в зоне личности. Хотя, опять же, не одни люди тропы торят. Нечисть здешняя тоже не дура в аномалии лезть, больше норовит дорожками цивильно прогуляться. Да и зверью сподручнее перемещаться по надёжным путям.

До поворота налево мы дошли без приключений, хотя, наверное, стоило войти в любой дом и хлебнули бы этих приключений по самое донельзя. Вон в хате окна зеленоватым светятся – значит, без сомнения, полон подвал ведьминого студня. Тут весь дверной проем затянут прядями жгучего пуха. А здесь вообще что-то непонятное пульсирует на полуразрушенной веранде. Маленькая норная крыска с кусочком чего-то съедобного во рту шмыгнула в трещину фундамента, вслед, не достав опытного зверька, запоздало и вяло фыркнул слабенький электрический разряд.