Аскольдов Дир - Курочкин Максим. Страница 1

Максим Курочкин

Аскольдов Дир

Действующие лица:

АСКОЛЬД – киевский князь (каган)

ДИР – писец Аскольда

ОЛЬМА – воевода Аскольда

ЖЕНЩИНА – вдова Рюрика

На сцене стоит стол с большой раскрытой книгой и приспособлениями для письма. В глубине сцены – кресло, подобие трона.

АСКОЛЬД (толкая перед собой ДИРА – еще не старого иудея с висящей на боку саблей). А ну шевелись, собачий сын.

ДИР. Мои папа…

АСКОЛЬД. Твои папа пацуков ловили с твоим мама.

ДИР. Ну, откуда, спрашивается, может Великий князь так хорошо знать про мои папа и мама?

АСКОЛЬД. Поговори мне. Ты мне сейчас поговоришь. Умный. Книжник великий. Иди сюда. Иди сюда, говорю! Что это? (Тыкает пальцем в раскрытую книгу).

ДИР. Буквицы.

АСКОЛЬД. Ах, буквицы! Вот что, жидовин. Будешь тупить – на сало пущу. Что зубы скалишь?

ДИР. Я просто вижу, как сало пишет великую летопись подвигов князя Аскольда, и я млею от этих картин.

АСКОЛЬД. Что это? Здесь читай.

ДИР. Где «здесь»? (Достает и надевает очки). Если бы князь убрали свою руку. Ай-яй-яй! Лучше бы князь не убирали свою руку. Верните руку на место.

АСКОЛЬД. Убью.

ДИР. Какие неровные буквицы. Как некрасиво пишет этот старый жидовин.

АСКОЛЬД. Тупишь, сволочь?

ДИР. Разве возразишь Великому князю?

АСКОЛЬД. Ты думаешь, я совсем не умею читать?

ДИР. Ох, бог! Разве старый хазарин может так думать про самого Аскольда?

АСКОЛЬД. Вот здесь написано «Аскольд». Правильно?

ДИР. Не прошло и года, как мы научились читать свое имя.

АСКОЛЬД. И здесь написано «Аскольд».

ДИР. Так же верно, как то, что мои папа не знал, что такое «пацюк».

АСКОЛЬД. И здесь написано «Аскольд».

ДИР. Ваша правда, не будь я Диром.

АСКОЛЬД. А здесь написано «Дир».

ДИР. Разве?

АСКОЛЬД. Здесь НАПИСАНО «Дир»!?

ДИР. Имя презренного иудея в княжеской летописи? Я не могу поверить. Не… я знал, что со мной бывают странные вещи. Но не в таком же разрезе. Откуда бы ему там взяться?

АСКОЛЬД. Раньше я таких как ты десятками в день сапогами забивал. Ты что себе позволяешь? Цаца великая. Я же тебя за елдак на сосне подвешу, если мне скажут, что ты туда свое поганое имя вписал.

ДИР. Ой, болят мои ноги. Ну, когда внесут ясность в еврейский вопрос? За эту шею меня вешали, за эти больные ноги меня тоже вешали (спасибо Ягве, что в этих славян нет справных веревок), за эти руки меня вчера обещал повесить светлый князь Аскольд, а сегодня он уже хочет вешать Дира за то немногое, что ему еще дорого. И что будет завтра, я вас спрашиваю? А я вам вот что скажу. Я не знаю, что будет завтра, но я точно знаю, что завтра не будет. И вообще никогда не будет, чтобы еврея вешали за живот. Потому что у еврея нет живота. Разве это живот? (Показывает). Это живот, я вас спрашиваю? Это четырнадцать недоразумений, а не живот. Разве это можно повесить? А если мне скажут, что есть такие, у которых оно есть, так я скажу – пусть сюда поднимется хоть один, и я сам проткну ему живот кривой хазарской саблей.

АСКОЛЬД. На колени.

ДИР. Ох, зачем я не слушал своего мудрого папу?

АСКОЛЬД (садясь ДИРУ на плечи). А кем был твой мудрый папа?

ДИР. Мой мудрый папа был раввином в черниговской синагоге. А потом он уехал в Хазарию. Он говаривал…

АСКОЛЬД. А твой папа не говаривал, что Моисей завещал евреям развивать свою физическую культуру?

ДИР (вставая с АСКОЛЬДОМ на плечах). Быть может, я плохо знаю Тору.

АСКОЛЬД. Ты плохо образован. Придется мне заняться выполнением заветов вашего пророка. Приседай.

ДИР (приседая возле стола с раскрытой книгой). Ох, лучше бы старый еврей почитал великому князю летопись его народа.

АСКОЛЬД. Хох! Мудрая мысль. Будем играть в игру. Будешь приседать и читать.

ДИР. Йосып-босый. Хто бы меня подвесил за глупый язык.

АСКОЛЬД. Если угадаешь место, которое я хочу услышать, то я тебя отпускаю. Не угадаешь – продолжаем.

ДИР. Где он набрался этих еврейских штучек? (Берет книгу и пытается читать). «И было три брата, единому имя Кий, а другому Щек, а третьему Хорив и сестра их Лыбидь. И седяше Кий на горе, где ныне узвоз Коричев, а Щек…»

АСКОЛЬД. Не угадал. Пять приседаний.

ДИР (приседая). Ставлю зуб, что евреи никогда не догадаются, откуда взялось выражение «болят мои ноги».

АСКОЛЬД. Давай, читай, филолог.

ДИР. Ох, что читать? Что читать? Я попал в засаду. «И пошел Аскольд по Днепру. И увидел на горе город. И спросил: „Чей это город?“. И ответили ему…»

АСКОЛЬД. Пять приседаний.

ДИР (захлопывая в сердцах книгу). Я не нанимался иметь такие подарки.

АСКОЛЬД. Читай.

ДИР. Блин! «И повелел Аскольд воям своим колеса изделать и поставить корабли на колеса, и напнул ветер паруса, и пошли корабли по полю на город. И увидели это Греки, рекли, пославши к Аскольду: „Не погубляй город, имей же дань, какую захочешь…“

АСКОЛЬД. Уважил. Отпускай. (Слезает с ДИРА).

ДИР. Чем я всегда был знаменит, так это неумением льстить начальству.

АСКОЛЬД. Почитай там, где про щит.

ДИР. Сейчас. Сейчас место найду. Вот. «И убояшася греки и сказали: „Не Аскольд это, а святой Дмитрий, и послан против нас от Бога“. И повелел Аскольд дань давать на две тысячи кораблей и по двенадцать гривен на человека, а в корабле по сорок мужей. И соглашались греки и зачали мира просить, чтоб не воевал земли Греческой.

Входит одноглазый воевода ОЛЬМА. Приветствует АСКОЛЬДА. АСКОЛЬД жестами просит того не шуметь и присесть где-нибудь.

И рече Аскольд: «Исшейте русам паруса паволочие, а словенам шелковые». И было так. И повесил Аскольд щит свой на вратах, показующе победу, и пошел прочь от Цареграда".

ОЛЬМА (вскакивая в сильном волнении). Клянусь Дажбогом, истину глаголят буквицы!

АСКОЛЬД (ОЛЬМЕ). Видишь, чего я придумал. Теперь слава наша вечно пребудет. Благодаря этой жидовской морде, деяния наши сохранятся в памяти сыновей и внуков наших, аки дела Александра Великого, Цезаря да императоров греческих!

ОЛЬМА. А о том, как мы обров воевали, там есть?

ДИР. Есть. Вот тут. (Показывает).

ОЛЬМА. А о том, как хазар вешали, есть?

ДИР. Хазар?

ОЛЬМА. Хазар.

ДИР. Есть… мать вашу.

ОЛЬМА. А о том, как в Индию ходили?

АСКОЛЬД. Нет, мы еще об Индии не успели записать. Он медленно пишет.

ОЛЬМА. Давай я к нему человека приставлю. Пусть ему пятки прижигает, чтобы быстрее писал.

АСКОЛЬД. Тебе бы только людей мучить. Он у меня теперь единственный грамотный человек во всей Руси. И тот еврей. Я над ним дрожу, пыль сдуваю, а ты – «пятки прижигать».

ОЛЬМА. Не к добру это, чтобы еврей с саблей ходил. Где это видано. В самом княжеском покое.

АСКОЛЬД. А! Он этой саблей даже пользоваться не умеет. Нравится, пусть носит. Мне не жалко. Если бы он меня убить хотел, он бы без сабли это уже двадцать раз сделал. У нас с ним взаимопонимание. Верно, Дир?

ДИР. Дир пошел в сортир. (Выходит).

АСКОЛЬД. Когда нам дань приносили, он увидел эту саблю и аж задрожал. «Хочу, говорит, ее, и больше мне ничего в этой жизни не нужно». Я отдал – хрен с ней. Какие новости?

АСКОЛЬД закуривает сигару – предлагает ОЛЬМЕ. Тот тоже закуривает.

ОЛЬМА. Связались мы с этой Америкой чертовой.

АСКОЛЬД. Индией, ты хотел сказать.

ОЛЬМА. Ну, да, Индией. Дружинники попривыкали курить теперь не оторвешь. Чуть только табака не дашь – сразу бунтуют.

АСКОЛЬД. Так навези побольше, тебя что, учить надо.

ОЛЬМА. Я четвертый караван отправляю. Ни один корабль не вернулся. Синоптики говорят, что климат меняется, ветры и течение сносят теперь корабли на север.