Тот, кто утопил мир - Паркер-Чан Шелли. Страница 64

Повозка Госпожи Ки ожидала на каменистом островке, где возвышался Лунный дворец. Пагода в центре замерзшего черного озера озаряла тьму и паутину мраморных мостиков искристым светом. Мозаичная зеркальная отделка многократно отражала свет фонарей, тянувшийся вдоль сплошных балюстрад: тысячи новых звезд для беззвездного неба.

Когда Баосян вошел в храм, Госпожа Ки стояла на коленях перед высокой, от пола до потолка, позолоченной статуей Будды. Багряный плащ с капюшоном ниспадал жесткими складками, точно неподвижный замерзший водопад. Несмотря на холод, она ждала Баосяна все то время, что он провел в резиденции Третьего Принца. Знала, что он придет и обнаружит ее здесь. Трудно поверить, будто кто-то способен купиться на ее образ хрупкого цветка. Если измерять силу воли человека по тому, как высоко он смог забраться, то восхождение Госпожи Ки от живой дани до любимой наложницы Великого Хана свидетельствовало о целеустремленности даже более сильной, чем у Баосяна.

Он опустился на колени рядом с ней, взял предложенный служкой пучок зажженных благовонных палочек. Поднял их над головой и трижды поклонился. Между ног саднило, и от этого казалось, что Третий Принц незримо присутствует при разговоре.

— Решили помолиться за бывшего Министра доходов? — поинтересовалась Госпожа Ки, когда монах удалился. — Я бы на вашем месте поостереглась. А вдруг и в вашей верности усомнятся, увидев, как вы почтили память предателя?

Интересно, Госпожа Ки поняла, что Министра подставил сам Баосян? Или думает, что он только осведомил ее об уже готовящемся заговоре? Непонятно. Он ответил с прохладцей в голосе:

— Глубина моей верности, однажды отданной кому-то, удивила бы тех, кто считает отдельные ее проявления бесчестьем.

Госпожа Ки искоса взглянула на него. Странно было видеть ее вблизи. Баосян всегда смотрел на нее снизу вверх, как на статую в вышине. Под багряным капюшоном белело правильное продолговатое лицо. Нос порозовел от холода. Губы были тонкие и изящные, шея — лебединая. Третий Принц пошел в отца. Возможно, еще и поэтому Хан так ненавидел сына. Когда смотришь в лицо своей собственной юной копии, одно-единственное роковое отличие застит все.

— Поймите меня правильно, Министр. Если бы я могла заставить сына увидеть вас ясным взглядом, проникнуться отвращением и отказаться от вашего общества, неподобающего для любого мужчины, не говоря уж о наследнике Великой Юани, я бы так и сделала. Но, — сказала она с внезапной горечью, — такой властью над его сердцем не обладаю даже я, мать.

На последних словах с ее лица спала маска. Баосян с немым удивлением подумал: «Она его любит…»

Ему вспомнилось, как Госпожа Ки раз за разом отвергала Третьего Принца, чтобы показать свою привязанность к Великому Хану. Картинка встала с ног на голову. Вместе со всеми остальными Баосян полагал, что Госпожа Ки защищает Третьего Принца лишь потому, что он — ее путь к трону. Но, быть может… Быть может, она хочет его спасти потому, что он ее дитя. Чужестранка, одна при дворе империи, которой ее родина платит дань, она вынуждена была защищать своего уязвимого, неправильного сына единственным доступным ей способом: оставаться фавориткой Великого Хана. Вероятно, она боялась показать, как любит сына, чтобы это не обернулось против нее.

У Баосяна болело в груди: ледяной клинок засел в сердце и резал его на куски, ибо оно осмеливалось биться. Госпоже Ки, видимо, не все равно. Только что это меняет для Третьего Принца, который тоскует оттого, что нелюбим или считает себя таковым? Связь между двумя людьми существует лишь тогда, когда оба в нее верят. Не бывает односторонней связи. Не бывает неразделенной любви.

Миг откровенности миновал.

— Вчера я с удивлением узнала от сына, чем занимается бывший Министр. Не знала, можно ли доверять источнику. Но в итоге все обернулось как нельзя лучше. — В ее обращении не было ни капли тепла. — Кажется, связь, которую я раньше считала невыгодной для своего сына, все-таки может быть полезна.

Баосян не нуждался в тепле и готов был терпеть ее неприкрытое отвращение. Он был холоден, как и Госпожа Ки. Пусть думает, что от него есть толк. Это главное.

— Будьте верны нам, Министр, — сказала Госпожа Ки, поднимаясь на ноги, — и я вознагражу вас, когда стану Императрицей.

Она стремительно вышла, а Баосян остался сидеть, где сидел. Сердце колотилось. Теперь, когда гибель Главного Советника поставила Императрицу под удар, Госпожа Ки, разумеется, захочет избавиться от соперницы. Сына не вылечишь, но, если других наследников просто не будет, Мандат ему обеспечен. Все до единого потомки Кублай-хана владели Мандатом со времен основания Великой Юани. С чего бы этой линии прерваться сейчас?

На миг Баосян ощутил дрожь Третьего Принца — на себе, внутри себя. Это было прикосновение не просто чужого тела, но чужой души, беззащитной, скованной сомнениями и желаниями, которые обрекают человека на вечное страдание.

Баосян отогнал эту мысль. Непонятно, откуда она вообще всплыла. Цель последней встречи с Принцем — сделать больно себе, унизить и разрушить себя. Теперь он стал совсем черен душой и сможет завершить начатое. Потому что это не Баосян полезен Третьему Принцу и Госпоже Ки, а наоборот.

Он встал и вышел.

15

Интянь

— Допустим, Чэнь Юлян попросил Мадам Чжан помочь ему с постройкой флота. Но почему она согласилась?

Ма задала этот вопрос Чжу, которая вернулась всего на одну ночь. Она привела войско обратно в Интянь, чтобы солдаты отдохнули и пополнили запасы под надзором Сюй Да, а сама наутро отправлялась к Фану Гочжэню, в пиратское гнездо в Цинъюане, — добывать себе флот. Не так Ма представляла себе триумфальное возвращение Чжу. Ее тошнило при одной мысли о том, что сделал Чэнь с жителями Наньчана. Думать об их столкновении с Чжу на поле боя было еще страшнее.

— Мадам Чжан не похожа на того, кто станет кормить подыхающего тигра, даже если тот клянется, что не сожрет. И кроме того, она же не знала, что потеряет генерала Чжана и попадет в осаду. С чего она взяла, что ей вообще понадобится поддержка Чэня? Не сходится. Тебе не кажется, что мы упускаем что-то важное?

— Думаю, ты права. Упускаем. — Чжу смотрела вверх и задумчиво хмурилась.

— Даже если в игре есть еще одна фигура… не все ли равно? Кем бы он ни был, войска у него нет. Армии все наперечет, мы их знаем. И у меня их две. Какую угрозу он может для меня представлять?

Ма неприятно удивилась, узнав, что Чжу вернула Оюану генеральские полномочия. Иметь общие цели — одно, а доверять как союзнику — совсем другое. Гамбит Чжу вроде бы удался, но…

— Стоит ли так полагаться на генерала Оюана?

— Ох ты его и недолюбливаешь! — Чжу недобро улыбнулась. — Я согласна, собеседник из него никудышный, да и шуток он не понимает. Но когда надо убивать — ему нет равных. Он полезен. В любом случае не о чем беспокоиться. Я умею с ним ладить. Я его понимаю. В конце концов, мы с ним похожи!

Ма вспомнила, как Оюан стоял один посреди комнаты в белой рубахе — глаза черны от ненависти, спутанные волосы скрывают лицо, точно у призрака. Генерал совершил то, чему нет оправдания в его же собственных глазах, но не раскаивался. Он был из тех, кто пойдет на все ради цели, невзирая на сострадание, мораль или простой факт человеческой привязанности. Генерал верил: в конце концов ему воздастся. Все будет не зря, какую бы боль он ни причинил себе и другим. Ма сказала, поежившись:

— Только не станьте слишком похожи.

Цинъюань

Море в Цинъюане было бурое и гладкое, как река. Там и тут торчали островки, похожие на гребень дракона, и казалось, будто по ним можно проскакать, не замочив ног. Тайное убежище Фана Гочжэня располагалось на северной оконечности длинной береговой линии. Усеянная судоходными бухтами, она тянулась от самого Тайчжоу и его соляных складов. Здесь стоял пиратский флот, повсюду торчали мачты, а открытое море пестрело парусами, как праздничное небо — воздушными змеями.