"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Джордж Маргарет. Страница 105
— А как же я?
— Временами. — Она снова принялась слоняться по комнате. — Да, как многие мужчины, вы держите при себе двух дам. Мне перепадают безделушки и подарки, а Екатерине — церемониальные почести. Две жены! Странно, что вы еще не уподобились туркам и не обзавелись гаремом. Насколько мне известно, мусульманский закон разрешает иметь четырех наложниц.
Во мне начал подниматься гнев.
— О Мадонна! Прекратите же, Анна! Не доводите меня до крайности.
Она замерла у камина — молчаливая, холодная, как статуя. В отблесках огня складки платья казались высеченными из камня. Затем Анна вновь заговорила:
— До крайности? За двадцать с лишним лет вы успели познать много женщин! На любой вкус — от набожной Екатерины до моей уступчивой сестры Марии! А я все еще девственна! — Она начала наступать на меня. — Вы отняли у меня возлюбленного, когда мне не было еще и двадцати. А что предложили взамен? Ничего. Ничего, кроме ожидания и… оскорбительных поношений.
— Я предложил вам свою любовь… и трон.
— В какой последовательности?
Она разразилась язвительным звонким хохотом.
Мне очень не понравился ее смех. Но потом она повернулась ко мне, и, увидев ее лицо, я забыл обо всем на свете.
— Я не могу сделать вас королевой до нашего венчания, — сказал я. — Кранмер поженит нас. Но пока Папа не возведет его в сан архиепископа, любые проведенные им ритуалы не будут иметь законной силы. Более того, спешка испортит все наши планы. Но осталось совсем недолго. Мы должны потерпеть.
— Потерпеть?! — вскричала Анна и бросилась к кофрам и сундукам.
Лихорадочно открывая их, она начала разбрасывать свои наряды.
— Все это мне заказали, когда впервые представили ко двору! А нынче эти платья поблекли и вышли из моды! Сколько же еще ждать?
— Всего лишь несколько месяцев, любимая.
Я надеялся успокоить ее.
— Несколько месяцев! Несколько лет! Несколько десятилетий!
Лицо Анны сморщилось, а губы искривились в уродливой гримасе.
— Как некрасиво, — укоризненно заметил я. — Королеве не подобает так вести себя.
Лицо ее разгладилось, она взяла себя в руки.
— Да. Королеве следует быть терпеливой и многострадальной. Как ваша Екатерина. Сначала десять лет ждать обручения. Еще семь лет — венчания. А затем лет шесть терпеть, пока король развлекается с полюбовницей… последней в длинном списке.
— Анна, вы несправедливы. Вам же известно, что остальные…
— Ничего для вас не значили? Почему же тогда вы возились с ними?
— Я не могу…
— Вы не можете ответить? Нет, вам просто нечего сказать!
Она тряхнула длинными густыми волосами и усмехнулась. Мной овладел гнев, сделав меня своим рабом.
— Я отвечаю так, как мне угодно!
Резко шагнув вперед, я крепко схватил Анну за плечи. Узкие, щуплые плечики, лишь тонкий слой плоти защищал ее хрупкие кости. Я ожидал, что она поморщится, но ошибся.
— Ради вас я подверг опасности мое королевство! Разрушил древние устои, поссорился с Папой и императором, даже любимая дочь отвергла меня… что же еще могу я сделать для доказательства того, что вы значите для меня больше всего на свете?
Лицо ее по-прежнему хранило отчужденное, самодовольное выражение, и это окончательно вывело меня из себя.
— А вы, однако, не проявили ко мне простой благосклонности… той благосклонности, что дарит возлюбленному любая молочница. Зато имеете дерзость примерять королевские драгоценности!
Взмахнув рукой, я рванул ожерелье на ее шее. Я не удосужился расстегнуть его, нить лопнула, и самоцветы с глухим стуком попадали на ковер. Руки Анны взлетели к горлу. На нежной коже выступил тонкий красный рубец. Она задохнулась от возмущения, но не забывала пристально следить за тем, куда укатился каждый камень.
— Ваше беспричинное буйство свидетельствует о незрелости, — обиженно заявила она, поспешно собирая жемчуга и рубины.
Вскоре она выпрямилась с полной пригоршней сверкающих камней. Однако, взяв ее за руки, я с силой развел их, и драгоценности вновь рассыпались по полу.
— А ваша поспешность говорит о жадности, — парировал я.
Она вызывающе взглянула на меня. Ее красота по-прежнему покоряла меня, но почему-то мое чувство к Анне окрасилось легким оттенком неприязни.
— Вам не удастся больше сдерживать мою страсть, — услышал я собственные слова.
И сказанное мной произошло наяву.
Склонившись, я властно поцеловал Анну. После легкого сопротивления она с внезапной пылкостью обняла меня.
Никогда еще она не порождала во мне столь пламенного возбуждения. Я понял, что та ночь — промозглая октябрьская ночь на французском берегу — подарит мне счастье, которого я дожидался шесть лет… более того, всю жизнь.
Я целовал ее лицо, волосы, шею, грудь. Прижавшись ко мне, Анна дрожала всем телом. Я перенес ее на подушки и меховые покрывала, громоздившиеся у стены возле камина. Наконец-то моя возлюбленная всецело принадлежала мне.
Я не мог ни о чем думать; мой мозг умер, его место занял бездонный источник страсти. Я сознавал лишь, что люблю ее и сейчас она отдастся мне. Все прочие мысли улетучились из моей головы.
Анна была безвольна, но не равнодушна… податлива и уступчива. Зная, к чему приведет мой порыв, она не сопротивлялась. Она приняла случившееся так же, как приняла меня.
Мы соединились, и это обожгло, потрясло меня до глубины души, до экстаза. Где-то внутри меня прозвучал голос: «Отныне ты станешь другим человеком. Со старым покончено». И одновременно казалось, что все только начинается. Я рвался к свету, свободе, парил в райской эйфории.
А потом… наступил неизменный конец. Однако все завершилось удивительно мягко. Спустившись на землю, я почувствовал близость Анны. Она смотрела на меня. Ее глаза сияли новым светом. Она погладила меня по щеке. Обнаженное тонкое тело едва прикрывала меховая полость, лежавшая возле камина. О, Анна стала другой! Знакомым было только лицо, обрамленное длинными волосами. Густые пряди рассыпались по груди, и мой нескромный взгляд не мог проникнуть сквозь их черный шелк.
— Анна… я…
— Ш-ш-ш… — Она нежно приложила пальчики к моим губам, вынуждая умолкнуть, медленно приподнялась и поцеловала меня. — Ничего не говори.
Какой щедрый подарок — позволение молчать, хранить таинство чувств!
Мы долго лежали рядом в полной тишине. Заметно похолодало, огонь в камине почти погас. Я поднялся, собираясь подбросить новых дров. Ее рука вспорхнула легкой бабочкой и остановила меня.
— Не надо, — сказала Анна. — Пусть гаснет. Уже поздно.
Молча одевшись, я покинул ее будуар. Я потерял дар речи, и мне было нечего сказать даже самому себе.
XLVI
Следующие несколько дней во Франции прошли в мелких хлопотах. Я делал все, что надо, хотя мысли мои витали далеко. Я не мог забыть те три часа в будуаре Анны, однако окружил их воображаемой непроницаемой завесой, словно не смел прикоснуться к священным дарам этой ночи. Анну я с тех пор не видел. Даже во время возвращения в Кале она не выходила из своей каюты на нижней палубе и не искала встреч со мной.
После прибытия в Англию мы с Анной не встречались еще пару дней. Она занималась обновлением своих дворцовых покоев и, казалось, монашески избегала общества. Я предположил, что она переживает из-за своего поведения во время нашего пребывания во Франции, поэтому решил убедить ее в том, что ей нечего стыдиться или бояться.
Дверь открылась, и с порога на меня пристально взглянула необычайно красивая, но… незнакомая женщина. Оказывается, я почти забыл ее образ, он лишь изредка, невольно всплывал в моих мечтах. Порой в каком-то помрачении мне хотелось никогда больше не видеть ее. И в то же время я тосковал о ней.
Она тоже смотрела на меня, как на чужого.
— Что вам угодно? — вежливо спросила она.
— Мне угодно поговорить с вами наедине.
Было раннее утро, и она поняла, что я действительно хочу лишь побеседовать.