"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Джордж Маргарет. Страница 145

Из Тауэра в суд доставили и настоятелей картезианских приоратов Бовейл (в Ноттингемшире) и Аксхольм (в Линкольншире). К ним примкнули еще три мятежных монаха из Лондонской обители. Все они в последний раз отказались дать присягу. По их словам, они никогда не предполагали, что личное мнение может быть преступлением. Но это не убедило дознавателей. Каждого из них приговорили к символическому повешению, после чего еще при жизни их надлежало выпотрошить, внутренности сжечь, а тела четвертовать. Приговор привели в исполнение четвертого мая. Говорят, что изменники шли на казнь, радуясь и распевая псалмы, и совершенно спокойно смотрели, как четвертуют по очереди их собратьев.

Нерешенным оставалось дело Мора.

Ему тоже пришлось предстать перед судом, перед грандиозным и публичным судом в самом большом зале королевства: в Вестминстере, где проводились коронационные пиршества. Мор не мог рассчитывать на меньшее, достигнув великой славы и власти в политическом мире.

Сначала было несколько предварительных слушаний, или дознаний. Этим занимались Кромвель, Кранмер, Одли (сменивший Мора на посту канцлера), Брэндон и Томас Болейн. Перед ними он хранил молчание. Я мог бы сообщить о его сложных умозаключениях, но не захотел. Правда заключалась в том, что он (будучи опытным адвокатом) сам провел свое дело с законным педантизмом — то есть, по существу, свел его к выяснению того, являлось ли его безмолвие злонамеренным. Таким образом, судьи обсуждали не самого Мора, а разные с юридической точки зрения толкования молчания.

Его софистика и приверженность букве закона не произвели впечатления на судей, и они признали его виновным.

Мор наконец понял, что его тактика не принесла ему пользы (и что судьи докопались до истинных его намерений), и попросил дозволения сделать заявление. Его просьбу удовлетворили.

— Сие обвинение основано на парламентском законе, который прямо противоположен законам Господа и Его святой церкви, — сказал он.

Далее Мор пустился в объяснения того, что нельзя издавать законы, управляющие церковью в отдельной стране, если они противоречат законодательству других государств. Англия не вправе объявить себя вне закона, признанного в остальном христианском мире. А наш парламент во главе со мной такое право за ней признал… И на том прения закончились.

Я удержался от описания подробностей судебного процесса Мора, к чему ворошить печальное прошлое… Мучительно вспоминать каждый шаг или весомые аргументы, когда одно действие, одно слово могли изменить приговор. Родственники навещали Мора в Тауэре, прилагая все силы к тому, чтобы уговорить подписать присягу, оправдаться и выйти на свободу.

В Тауэре он проводил время в сочинениях. Там из-под его пера вышли несколько трудов, частично на латинском, — самым значительным из них стал трактат «Моление душ», в коем он размышлял о последних часах жизни Христа, — а также прочие благочестивые произведения на английском языке: «Диалог об утешении в невзгодах» и «Четыре насущных предмета». В последнем трактате действительно описывались четыре вещи, которые человеку суждено познать на смертном одре: смерть, суд Божий, муки чистилища и вечные небесные радости.

Всесторонне исследовав уход из жизни, Мор пришел к выводу, что не бывает понятия «легкой» смерти. «Ибо пусть не случилось худшее, пусть ты еще только при смерти, однако по меньшей мере уже лежишь в постели, твоя голова раскалывается от боли, ноет спина, кровь струится по жилам, сердце бьется, грудь вздымается, плоть дрожит, твой рот открыт, нос заострился, ноги мерзнут, захват пальцев слабеет, дыхание сбивается, силы покидают тебя, жизнь иссякает, близится смерть…» — и все эти мучения нам предстоит перенести.

Из окна в Тауэре Мор смотрел, как увозят в Тайберн к месту мучительной казни картезианских монахов и Ричарда Рейнолдса из Сайона. Говорят, он жадно смотрел на них, а потом сказал своей дочери Маргарет (она продолжала навещать его и умоляла раскаяться): «Вот, Мэг, разве ты не видишь, как сейчас эти благословенные отцы радостно, словно женихи на венчание, отправляются на смерть?»

Он бранил себя за грешную жизнь. Более того, его всегда удручали мысли о греховности людских намерений и существования всего земного мира.

Мор писал:

«Но ежели истощены мы мучениями и горестями упорных стремлений изменить наш мир, средоточие забот и покаяний, превратить его в блаженный покойный приют, ежели стремимся познать мы Небесный покой на земле, то навеки лишаем себя истинного счастья, и сами запоздало, уже не надеясь на прощение, приходим к покаянию и к принятию невыносимых нескончаемых страданий».

Мор полностью отдался во власть своих тайных страстей. Рассказывают, перед тем как пойти на первое дознание, он закрыл калитку в Челси и пробормотал: «Хвала Господу, битва наконец выиграна». Он бежал из спокойного дома, от жены и детей и возблагодарил Бога за то, что они не будут больше досаждать ему, удерживать от пути монаха, которым он хотел стать в юности, когда служил послушником у картезианцев. Он больше никого не хотел видеть. Непостижимый выбор! За долгие годы ни я, ни мои придворные мудрецы не смогли понять его.

Когда Маргарет приходила к нему в Тауэр, он выразился с предельной ясностью: «Я уверяю тебя, поверь мне, родная добрая дочь, если бы не было у меня жены и вас, детей моих, я не выдержал бы так долго мирской тесноты… удушающей тесноты».

Итак, он прошел испытание, отрекся — хотя и запоздало — от всего бренного и преходящего и мог с чистой совестью принять свои обеты. Душа его, несомненно, получила великое облегчение. Он не разочаровал и не предал самого себя ради суетной жизни.

Казнь назначили на 6 июля 1535 года. Мор сообщил дочери: «Как уместно и подобающе, что моя встреча с Богом произойдет в такой славный день — в канун праздника Фомы Кентерберийского» [92]. Его свидание с вечностью совпало со значимой датой церковного календаря, и это принесло ему умиротворение.

Что испытывал я, получив эти известия? Возможно, чувства отца, чья дочь безумно счастлива, хотя выбрала глупого жениха? Мог ли я радоваться за нее, печалясь в душе? Или мне следовало, использовав свою власть, запретить ее брак?

Как мог я предотвратить венчание Мора с Небом, раз обручение его состоялось еще в ранней юности?

Однако я нуждался в нем здесь, на земле!

Если я еще мучился, пытаясь найти пути его спасения из Тауэра, то сам он, сразу после визита Кромвеля, стремившегося сообщить ему о моих переживаниях и любви, с удовольствием откликнулся на это новыми стихами.

И так всю жизнь он стремился оказаться вне досягаемости от любых земных обязанностей и уз.

LXIII

Казнь Фишера должна была состояться двадцать второго июня. Судьи вынесли ему такой же приговор, как картезианским монахам.

— Я не могу представить столь ужасную смерть, — сказала Анна.

— Такова традиционная казнь изменников, — заметил я. — Неужели вы не знали об этом?

Любой ребенок в Англии видел самые разные казни. Тайберн был популярным местом публичных экзекуций. Туда приходили семьями, приносили подстилки и корзинки с едой. Родители заставляли детей смотреть на эшафот и приговаривали: «Чтобы вы не вздумали решиться на преступление». На редкость поучительное зрелище. Я всегда жалел о том, что адские муки не представлены нам столь же наглядно.

— Нет. Я ни разу не была на казни. Не хочу смотреть на это.