"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Джордж Маргарет. Страница 152
Меня влекло к ней, в ее присутствии я чувствовал себя свободным и невозмутимым — я не испытывал этого с тех пор, как впервые увидел Анну. Изысканная кротость Джейн стала для меня целебным бальзамом, спасающим от ядовитого Анниного зелья.
Я упорно искал с ней встреч, но она частенько ускользала. Джейн призывали дела… То сэр Джон требовал внимания, то ветер разметывал по траве аккуратно разложенное после стирки белье, то кошка испуганно мяукала на дереве…
Однажды днем мне удалось найти ее возле ульев. Сеймур завел маленькую пасеку в нижнем конце сада, и Джейн окуривала дымом один из ульев. Руки ее прятались в объемистых кожаных перчатках, а голову и лицо покрывала полупрозрачная белая накидка… Такое облачение почему-то навеяло воспоминание о свадебном наряде. Джейн тихо напевала, словно убаюкивала пчел колыбельной. Я стоял в сторонке под грушей, наблюдая за этим любопытным и непонятным мне ритуалом. Жужжание в улье прекратилось, словно насекомые беспрекословно подчинились и уснули, услышав волшебную песню. Девушка осторожно подняла крышку и вытащила рамку. Ее заполняли восковые соты, поблескивающие золотистым медом: пчелы потрудились на славу. Тихо приговаривая что-то, Джейн вставила в улей новую пустую рамку.
— Спасибо вам за мед, — тихо проговорила она, — простите, что потревожила вас. Надеюсь, вы заполните новую рамку медом и сделаете запасы на зиму.
Она с факелом в руке направилась к следующему пчелиному домику, белая накидка взметнулась за ее спиной, и облачка бурого дыма усыпили обитателей второго улья.
Джейн казалась воплощением чистоты и невинности. Именно сейчас, когда я совсем отчаялся и уже думал, что могущество порока безгранично, на пути моем встретилась та, чья светлая душа излучала успокаивающее целительное тепло.
Дни отдыха пролетели быстро, слишком быстро. У сэра Джона была прекрасная свора охотничьих собак, обученных загонять косуль и оленей; гончие помогали нам отыскать куниц, белок и зайцев; а мастифы ловко выгоняли из укрытий вредных хорьков и горностаев, еще не расставшихся с летней шубкой. Как умиротворяюще действовали на меня наши утренние выезды, когда под лучами нежаркого осеннего солнца мы преследовали в лесу добычу!
Понятная и простая жизнь, очевидные для любого охотника радости жизни… Даже убийства казались безгрешными — ни признаний, ни поводов, ни вины. А после охоты нас ждал великолепный ужин. Душа освобождалась от страхов, улетучивались тревожные мысли, ничто не отвлекало от любимого занятия, от лука и стрел, от намеченной цели.
В те удивительные, пронизанные янтарным светом осенние дни никто меня не искал и сам я ни в ком не нуждался. Мне ничего не хотелось, кроме неспешной встречи нового рассвета, я наслаждался свободой и постепенно свыкся с тем, что узнал об Анне. Странно — ужас первого потрясения едва прошел, а человек уже смирился с внезапными переменами.
Когда закончилась наша последняя охота и загонщики начали разбирать кучи дичи, сортируя, что пойдет на потрошение, а что на выделку мехов и кож, мне уже казалось, что я всегда знал о ведьминской, порожденной дьяволом натуре Анны. Да-да, я и прежде постоянно опасался, как бы ее разрушительная сила не уничтожила меня и дорогих мне людей. Больше всего она навредила Уолси, Мору и моей сестре Марии, а теперь от ее козней могут погибнуть Екатерина, моя дочь Мария, Фицрой… да и сам я тоже… Вероятно, даже дочь Марии Болейн, Кэтрин. Анна способна погубить любого, кто, по ее подозрению, был мне родным и близким.
Что произошло во дворце за время моего отсутствия? Никто внезапно не заболел? Шапюи намекал мне об отраве, а я высмеял его страхи, сочтя их очередным незатейливым маневром, цель которого — избавить Екатерину и Марию от участи политических изгнанниц. Не удивлюсь, если именно упорство Екатерины, желавшей самостоятельно готовить себе еду, до сих пор сохранило ей жизнь. Что там Анна говорила о сопернице? «Я смертельно ненавижу ее, так же как и она меня». Смертельная ненависть… Да, она не шутила.
Но ради чего понадобилось столько смертей? Неужели ведьма стремится уничтожить всех? Или только избранных?
Счастливые дни в Вулф-холле неизбежно подошли к концу, и мне пришлось вернуться в Лондон, в Гринвичский дворец, где находилась Анна. Я должен избавиться от нее, раз и навсегда лишить ее власти и сковать ее волю.
На обратном пути я с мучительной ясностью понял, насколько заражена влиянием Анны вся моя жизнь, включая множество самых невинных предметов. После побега в Вулф-холл я пребывал в таком потрясении и замешательстве, что ничего не видел вокруг. Теперь я слегка успокоился, и передо мной предстала полная картина.
Вдали показалась огромная круглая башня Виндзора. Там однажды осенью, в день, подобный нынешнему, я пожаловал Анне титул маркизы. Моя гордость, моя радость за нее откликнулись ныне насмешливым эхом призраков, обитавших среди этих древних камней.
Перед нами бежала свора борзых… Грейхаунд Анны, Уриан, однажды во время охоты загрыз корову. (Уриан, любимчик дьявола! Она даже собаку назвала сатанинским именем, а я в своей слепоте ничего не замечал.) Тогда я вознаградил понесшего урон фермера и, одурманенный любовью, счел это особой привилегией.
Скромный придорожный храм с Мадонной в желтом облачении напомнил мне о желтых цветах и платье Анны в тот злосчастный день в Хэмптон-корте.
Неужели прежнего не вернуть и отныне все, что я увижу — дворцы, церкви, сады, — вызовет воспоминания, которые будут жечь меня, точно раскаленные гвозди? Если бы окружающие меня вещи очистились от скверны, то я избавился бы от половины мучительной боли.
II
Вернулись мы тихо, и я не стал ничего сообщать гофмейстеру королевы. Единственный человек, которого мне захотелось увидеть, причем немедленно, был Кромвель. Затем я вызову Кранмера. Но сначала поговорю с Крамом.
Мы устроили совещание в его лондонском особняке. Он соседствовал с монастырем августинцев (ему вскоре суждено закрыться) и был расположен в удобной близости от Йорк-плейс. В отличие от владений Уолси дом Кромвеля выглядел скромным и непритязательным. Крам не давал пышных государственных приемов; смешно даже представить, что он пригласит на роскошный пир послов и влиятельных лордов. Однако его дом славился хорошей кухней, и редкие гости наслаждались изысканными блюдами и интересными для избранного круга разговорами… Так же бывало и у Мора.
Мор. Воспоминания о нем терзали душу. Я позволил им овладеть мной, надеясь, что постепенно их острота притупится. Иначе скорбь длилась бы вечно. Я все понимал, но приступы вины и печали истощали мои силы.
Мы сидели в уютной небольшой гостиной Кромвеля, окна которой выходили в обнесенный стенами сад. Три-четыре яблони еще гнулись под тяжестью плодов, хотя листва их успела пожелтеть. Груши и вишни уже обобрали дочиста.
— Нынче прекрасно уродились груши, — заметил Кромвель, в очередной раз улавливая мои невысказанные мысли. — Хороший теплый май способствовал бурному цветению, а последующие дожди крайне благотворно сказались на плодоношении.
Ливни и грозы хороши для груш, но губительны для ценных злаков. Бурное время не коснулось ничтожных, но унесло жизни Мора и Фишера.
— Отведайте-ка фруктовый эликсир, — предложил Кромвель, вручая мне маленький серебряный кубок с грушевым сидром.
Обменявшись пожеланиями здоровья, мы сделали по глотку. Вкус оказался мягким и тонким.
— Да, дожди пошли им на пользу.
Он отставил кубок и выжидательно взглянул на меня, прищурив темные проницательные глаза.
— Крам, последние две недели я охотился в западных краях.
Ему это наверняка известно — осведомители, конечно, добрались и до Вулф-холла, — но из вежливости мне следовало самому сообщить об этом.
— И добрая ли получилась охота? — с улыбкой спросил он.
— Более чем. Зайцы, олени, косули… каждый вечер мы до отвала наедались свежей дичью. Я успел забыть прелести охотничьей жизни. А вы, Крам, любите эту забаву?