"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Джордж Маргарет. Страница 32

— И когда же именно она произойдет? — спросил я, силясь прогнать остатки сонной вялости.

— В день святого Георгия, — произнес вошедший, и я сразу узнал голос Уолси. — В праздник святого защитника Англии. Доброе предзнаменование.

Предзнаменования! Как же они мне надоели. Я вызывающе глянул на Уолси.

— Добрым может быть любой весенний день, — возразил я. — А что касается моего выезда в Лондон…

— Все уже готово, ваша милость. Лошади оседланы, и свита в полном парадном облачении ожидает вашего выхода.

Внезапно я испытал приступ ненависти. Меня раздражало самодовольное всезнайство Уолси.

— И кто же там меня ждет? — спросил я. — Разве я давал… я же не давал вам никаких распоряжений…

— Те, кто любит вас, — любезно ответил он. — Ваша сестра и ваши ближайшие спутники. Они будут сопровождать вас в Тауэр, и вы прекрасно отдохнете там вместе с ними. Сегодня не будет совещания Тайного совета, не придется заниматься делами с престарелыми сановниками. Нынешний день для молодых. — Он уничижительно усмехнулся, словно признавая собственную неуместность на празднике.

— Вы должны поехать со мной, — обратился я к Брэндону.

День выдался чудесный, теплый, уже наполненный дыханием близкого лета. И кровь во мне взыграла. Во дворе я увидел множество людей: моих друзей, сторонников и доброжелателей. Мое появление вызвало бурный восторг, мгновенно переросший в оглушительный рев. Охрипшие, срывающиеся голоса мощным хором взлетали в весеннее небо.

Сомнения и страхи, неуверенность и смятение будто растворились в воздухе с порывом теплого ветра. Я стал королем и испытал от этого огромную радость. Все будет замечательно — я понял это, словно получил обещание…

Вскочив на отличную гнедую лошадь, чей нрав был мне хорошо знаком, я умело направил ее легким шагом к дворцовым воротам. Их уже предупредительно распахнули, и с новым потрясением я увидел за ними громадное скопище народа, бесконечные колонны — по шесть-семь человек в ряду — тянулись по обочинам лондонской дороги. Завидев меня, толпа взревела. К небесам взлетел могучий ликующий хор голосов. И я почувствовал: от людей исходит благотворная, дружеская сила, мне нечего бояться. Мои подданные благословляли меня и желали доброго здравия. Не задумываясь, я сорвал с головы шляпу и тоже вскинул руки в приветствии, отчего восторженные крики еще более усилились. Все это воодушевило меня: и горячее солнце, и явное одобрение народа.

Праздничное настроение не покидало меня. Толпы зрителей выстроились вдоль берега реки, воды которой золотились в лучах набирающего силу светила. Сегодня мы, я и мой народ, в равной мере испытывали радость, нас связывали волшебные узы всеобщего упоения и первобытного счастья.

До Тауэра мы добрались почти в сумерки. Крепостные стены розовели в отблесках заката. За Лондонским мостом стало совсем многолюдно, горожане теснились даже в окнах верхних этажей, стараясь хоть одним глазком увидеть молодого короля. Они не могли заранее подготовиться к неожиданной королевской процессии, однако узкие улочки густо увивали гирлянды, сплетенные из цветущих ветвей яблони, вишни и персика. Их раскачивал свежий вечерний ветерок, и нас осыпали душистые лепестки… Они казались золотым дождем в ярких сполохах факелов, огни которых оживили апрельские сумерки.

Мир перед моими глазами начал расплываться, в зыбком мареве факельного света стирались очертания домов, улиц, нечеткими стали силуэты и лица. А в Тауэре к приветствиям добавились трубные звуки. Да, вновь я прибыл сюда, но мне уже семнадцать…

В стенах крепости меня сопровождали королевские гвардейцы в бело-зеленых мундирах (цвета дома Тюдоров). Подъехав к Белой башне, я спешился, сбросил плащ и приказал принести вина. Начала наваливаться ошеломляющая усталость. Магия закончилась, остались боль в ногах и жжение в глазах…

За мной в башню последовала свита: Брэндон, Невилл, Карью, Комптон. Кто-то принес огромные кубки с вином. Невилл схватил пару кубков с подноса и, вручив мне один, по привычке размахнулся, собираясь хлопнуть меня по плечу, но вдруг его поднятая рука замерла: ведь его старый приятель теперь был королем, а сам он — его подданным. В голубых глазах Невилла отразилось смятение, да и я чувствовал себя весьма неудобно.

— Ваша милость, — почтительно и тихо произнес он, а его рука (как и моя) вяло опустилась и повисла.

Он ждал, чтобы я спас его от неловкости, помог пережить момент осознания того, что в наших судьбах произошла перемена. Я не знал, как мне следует поступить. И вдруг, словно по волшебству, на меня снизошло озарение.

— Благодарю вас, — ответил я так спокойно, словно давно привык к роли короля.

То, чему правители учатся годами, было освоено мной в единый миг. Могу объяснить это только тем, что именно тогда я, видимо, и стал королем, причем бесповоротно. В ту минуту и произошла подлинная коронация: официальная церемония всего лишь скрепила ее печатью, подтвердив свершившийся факт.

И одновременно я понял, что моя главная цель — достичь идеала в управлении страной, превзойти Генриха V и самого короля Артура величием и рыцарским благородством.

На следующий день я вернулся в Ричмонд, где прожил до отцовских похорон, назначенных на начало мая. Меня предупредили, что, в сущности, мне лучше пока отсидеться в замке по причине столь же лестной, сколь и поразительной: народ так бурно ликовал и радовался при виде меня, что любое мое новое публичное появление могло пагубно сказаться на памяти о покойном короле и на его похоронах. Меня это крайне удивило.

Уилл:

Неужели Генрих действительно был так простодушен, как описывает? Он отмечает, как бурно люди приветствовали его, однако поражается тому, что их праздничное настроение будет мешать печальному обряду погребения. Впрочем, стоит вспомнить, каковы мы все бываем по молодости. А ему сравнялось всего семнадцать лет, и, несмотря на радушный прием, он испытывал неуверенность в собственных силах. Те, кто узнал его в более зрелые годы, должны принять это во внимание. Я, к примеру, верю его словам.

Однако должен признать, что если Гарри действительно терзали сомнения, то он умудрился отлично скрыть это. (Триумф королевской воли?) Я видел его в тот день, когда стоял на Лондонском мосту в огромной безымянной толпе.

Генрих, восседавший на громадной лошади, покрытой роскошным чепраком, показался нам золотым божеством — широкоплечий, красивый, совершенно спокойный. Он воистину выглядел по-королевски! Исполненный врожденной грации, он ехал по улицам столицы, откликаясь на поздравления со всем своим юношеским пылом (ведь он был совсем юнцом), еще толком не осознавая себя объектом всеобщего поклонения. Люди полюбили его с первого взгляда, и Генри отвечал им взаимностью. А ведь подобное доверие и привязанность редко возникают в один миг. Подданным понравились красота, наряд, непринужденность и яркая индивидуальность молодого короля. Гарри, взращенный в холодной и унылой серости, всю свою последующую жизнь тянулся к свету, теплу и красочному разнообразию. Народ почувствовал его стремления. И приветствовал их.

Генрих VIII:

Во время траура приходилось заботиться о многих тонкостях, касающихся как погребения старого короля, так и коронации нового. Все надо было подготовить одновременно: похоронные и коронационные процессии, пиры, музыку. В связи с этим, волей-неволей, разные угощения пеклись бок о бок в королевских печах, а музыканты на репетициях оттачивали исполнение и минорных, и мажорных мелодий. Хотя весь двор, официально пребывая в трауре, носил черные одежды, наряды для коронации уже шили вовсю.

Чем же предписывалось заниматься лично мне? Как и со всех остальных, с меня сняли мерки для пошива коронационного облачения. Но в отличие от других от меня требовалось исполнение всяческих неотложных дел. Раз я намеревался стать идеальным королем, мне следовало взять в свои руки всю власть, оставленную отцом. Я должен был прийти на Тайный совет и ознакомиться с кругом его дел. Пришлось многому учиться. Раньше на этих совещаниях для меня отводилось самое незаметное местечко, а теперь я там председательствовал. В наследство мне достался крепкий и надежный Совет. С одной стороны, это облегчало жизнь, с другой — сильно осложняло ее, поскольку многие отцовские советники были разочарованы тем, что никого из них не назначили моим лордом-протектором, и не имели никакого желания уступать мне руководящую роль.