"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Джордж Маргарет. Страница 66

— Из Германии? Вы имеете в виду Лютера?

— Да. Именно. Мне хотелось бы почитать его девяносто пять тезисов, те самые, что он вывесил на дверях Виттенбергской церкви. Закажите для меня экземпляр. Вам известно, что я люблю теологию.

Причем, смею сказать, больше самого Уолси.

— Слушаюсь, ваше величество. Лютер вызвал большой переполох в Германии. Церковь там оказалась… в общем, изрядно прогнившей. И Папа Лев… поистине, он поступил глупо, пытаясь за счет продажи индульгенций собрать деньги для строительства новой базилики. Понятно, что момент, видимо, оказался подходящим; но цели слишком очевидны. Особенно потому, что сам проект нового собора Святого Петра вызвал множество жарких споров. Многие честные христиане не видели смысла в этом начинании. А кашу заварил еще Юлий. И когда он умер, Льву пришлось ее расхлебывать.

— Безрассудство. Похоже, теперь Папе остается одно: упокоиться с миром. Но самой церкви необходима некоторая реорганизация… Это, кстати, касается и опекаемого вами монастыря Святого Лоуренса.

Мне невольно вспомнилась та община с ее тучными, суетными и порочными монахами. Среди них, разумеется, нет Лютеров. Никто там не испытывает душевных мук.

Веер Уолси затрепетал, словно крылья бабочки, и воздух наполнился благоуханным ароматом, исходившим от деревянной основы.

— А разве там что-то не в порядке? Неужели они развели грязь? Или их прием показался вам недостойным? — встревоженно спросил он.

— Как раз наоборот. Но эта обитель скорее напоминает дворец Ирода, чем Вифлеемский постоялый двор, а уж тем более вертеп.

— Да, я намеревался закрыть его в ближайшее время, — поспешно добавил кардинал. — И использовать монастырский доход на основание давно задуманного мной колледжа в Оксфорде.

— Ах да. Кардинальского колледжа. Значит, богатые монахи уступят место бедным школярам. Отлично. А что с… госпожой Блаунт? Каковы ваши планы насчет… — я специально не закончил вопрос.

— Она вышла замуж две недели тому назад. За одного из моих подопечных из Линкольншира. Я не спешил с этим делом, ваше величество, подыскивая хорошую партию, но мне пришлось наконец решиться. Выбор пал на наследника богатого состояния. — Уолси пожал плечами с виноватым видом.

— И кто же муж?

— Гилберт Тейлбойс. — Он помедлил. — Сын безумного лорда Кайма.

— Два года тому назад лорда объявили сумасшедшим! Я помню судебные слушания!

— Верно. Поэтому состояние и перешло к его сыну Гилберту, хотя сам лорд Кайм еще жив.

— А какого рода его… сумасшествие?

— Я не думаю, что оно передалось по наследству.

Но все же такая вероятность есть. В юности и лорд Кайм выглядел совершенно нормальным. Святые угодники, на что же я обрек Бесси? На брак с человеком, который в любой момент может сойти с ума?

— Не так-то просто было выдать ее замуж, ваше величество. Пришлось выбрать жениха, чье прошлое вызывало определенные сомнения.

Так же как и ее прошлое, по моей милости.

— И где же они сейчас?

— В Линкольншире. В Скейлинторпском замке, на границе обширных лесных угодий Кайма.

Она прозябает на севере, в глуши, в обществе склонного к безумию супруга.

Прости меня, Бесси.

Нет, она никогда не простит меня. Я сам не простил бы, если бы кто-то столь дурно обошелся со мной.

— А где мой сын?

И вновь тревога исказила черты обрюзгшего лица Уолси.

— С матерью.

— Но… — возмущенно начал я, удивившись, почему Уолси, нарушая мой приказ, не взял ребенка на свое попечение.

— Ваше величество, она умоляла не отбирать его. Поэтому я разрешил ей оставить ребенка, пока она кормит его грудью. В свое время его привезут ко мне. Я заставил ее подписать соответствующий документ, — убедительно пояснил он.

— Невозможно будет забрать его.

— Трудно, но возможно. Нам выгодно, что они удалены от двора и никому не известно о существовании младенца… Если, конечно, вы не решите объявить о нем во всеуслышание.

— Понятно.

Он прав. Зачем выставлять бастарда напоказ перед Екатериной? Его присутствие не принесет нам с королевой пользы, доставит одни лишь мучения, а вот Бесси он подарит хоть какую-то радость.

Я не желал больше обсуждать эту болезненную тему. Она была закрыта навсегда.

— Встреча с Франциском? — вопросительно произнес я.

Уолси понимал меня с полуслова.

— Трудно поверить, но вчера прибыло письмо, где меня просят заняться размещением французов на этой встрече.

Он вручил мне письмо.

Какой оригинал этот Франциск!

— Что ж, вам придется выполнить их просьбу.

Эта затея начала выходить из-под контроля. Рандеву двух королей вырастало в грандиозный сбор французского и английского дворов. Такого раньше не бывало ни в древние, ни в наши времена. Мои придворные разделились на две группировки, одни пребывали в диком восторге, другие с презрением восприняли идею. Но равнодушным не остался никто. Уолси принадлежал к первому лагерю.

— Должно быть, Франциск полагал, что сделать королевские шатры возьмется Леонардо да Винчи, но в связи с кончиной великого художника его надежды рухнули и… — Уолси постарался изобразить скромника.

— Но он выбрал не менее искусного мастера, — заверил я его. В кои-то веки Уолси, казалось, не заметил сарказма.

— Я хочу устроить все наилучшим образом.

Внезапно я вспомнил историю, доставившую мне огромное удовольствие: поговаривали, что Франциск купил какую-то неудачную картину Леонардо только ради того, чтобы польстить художнику и соблазнить его переехать во Францию. Ха! И вот теперь он оказался и без своих денег, и без услуг Леонардо, поимев лишь сомнительный шедевр с портретом дамы, чей вид и странную улыбку все сочли уродливыми…

— Ну а мои добрые намерения отражены на моем лице, — сказал я, почесывая отрастающую бородку.

Франциск предложил, чтобы в знак расположения друг к другу никто из нас не брился до самой встречи. Я сомневался, что борода украсит меня. Она резко изменила мою внешность.

Уилл:

Дело кончилось тем, что невзлюбившая его бороду Екатерина умолила Гарри избавиться «ради нее» от этой растительности. По-прежнему стараясь не спорить с женой и еще надеясь на рождение наследника, Генрих уступил ее мольбам и побрился. Это едва не спровоцировало дипломатический скандал, ибо Франциск при виде короля Англии выразил неудовольствие, и послам Генриха пришлось прояснить положение. Вмешалась «дражайшая матушка» Франциска, Луиза, поспешив заверить сына, что «мужская любовь проявляется не в бородах, а в сердцах», и тем самым смягчила его обиду.

Потом, перед самым отъездом, Генрих запоздало начал опять отращивать бороду. Щетина мужа не слишком оскорбила королеву и все-таки послужила знаком добрых намерений для Франциска. Вот какие «важные» вопросы приходится улаживать дипломатам.

Генрих VIII:

Июнь 1520 года. Я стоял на палубе «Большого Гарри», овеваемый попутным ветром, самым сладостным из тех, что Господь посылал смертным. Мы плавно скользили — нет, летели по Английскому каналу. Полотнища огромных парусов, раскрашенные под золотую парчу (французы сказали бы trompe-l’oeil [46] — ну, они за словом в карман не полезут, у них на все найдется ответ!), гордо раздувались, и корабль лихо несся вперед. Мы взяли курс на Кале, дабы принять участие в великом рандеву французского и английского дворов. Оно все-таки должно было состояться, несмотря на серьезные сомнения с обеих сторон.

И вероятно, сильнее всех колебалась Екатерина. Однако она тоже поднялась на верхнюю палубу и встала рядом со мной. Я отметил, с какой мучительной медлительностью она передвигается. Последние два года ее так мучила подагра, что она с трудом поднималась по лестницам. С другой стороны, я порадовался, что жена все же согласилась сопровождать меня.

— Взгляните-ка туда! Вот он, Кале!

Сам я видел его всего раз. Но возможность показать королеве наши владения доставила мне немалое удовольствие.