Воин света (СИ) - Ромов Дмитрий. Страница 17

Ну, да, знаю, конечно, как не знать… И когда он бьёт по мне, цель естественно не я. Это было бы слишком самонадеянно считать себя такой шишкой, что сам Черненко будет под меня копать. Андропов, ясное дело.

А Горбач везде многозначительно намекает, что является выдвиженцем Андропова. Правда, незаметно, что между ними есть крепкая связь. Может, конечно, они в конспиративном порядке общаются. Не знаю. Да вот только, стал бы он так меня облизывать…

— Спасибо, Михаил Сергеевич, за науку. Я в этих вопросах действительно уязвим, так что благодарю за ваши слова.

Он довольно улыбается.

— Хочу пригласить тебя с супругой в гости. На небольшой дружеский ужин. Ты как к этому относишься?

— О! — проникновенно восклицаю я. — Это огромная честь.

— Перестань, я это не люблю, надо быть более демократичными.

Понятное дело, надо. Нáчать ещё и углýбить.

— Я посмотрю, — продолжает он, — когда у меня будет свободный вечерок, сам понимаешь, с этим дело обстоит непросто…

— Конечно, понимаю, — соглашаюсь я. — Я бы тоже хотел вас пригласить к себе домой. Это было бы здорово.

— Ну, может, когда-нибудь… — кивает он. — В общем, я тебе сообщу день, а ты посмотришь, сможешь или нет.

После ЦК партии еду в ЦК комсомола, размышляя о Горби. Серьёзно он меня в оборот взял. Чего хочет, интересно? Не смущается, что на меня объявлены гонения со стороны Черненко. Да и Суслов в стороне не останется, даже наоборот… Хм… чего ему надо? Чтобы я нашёптывал Брежневу и Андропову, какой он хороший? Нет, ерунда, тут что-то другое. Другое, совсем другое…

День проходит в суматохе. Перевожу документы, выслушиваю ц/у от Ирины, прощаюсь с ребятами. Толик получил отдел, стал большим человеком, продолжит заниматься нашими делами, а вот Яну Авдееву я забираю в ГлавПУР. Лена Иванова остаётся, естественно с Новицкой.

— Эх Яна-Яна, — с грустью говорит Анатоль. — На кого же ты нас покидаешь…

Да уж, есть от чего загрустить, такие работники на дороге не валяются.

— Ничего, я ещё и тебя перетащу, — усмехаюсь я. — Поехали, покажу, не место, а сказка. А Яночке там лучше будет. Там одни парни, практически, все в мундирах, серьёзные, подтянутые и бравые. Будут вокруг неё стаями виться. Настоящие гусары.

Яна улыбается и немного краснеет, что в наши времена, да ещё и в ЦК комсомола просто небывалая редкость.

— А где у тебя штаб теперь? — интересуется Толик. — Помещения выделили уже?

— Выделили, настоящие хоромы, прямо в управлении. Большой Знаменский переулок, дом восемь. Только вот что скажи, а ты в армии-то служил уже?

Он усмехается…

Заехать за Наташкой на работу я не успеваю и приезжаю сразу домой. Она уже здесь, из кухни доносятся звуки расставляемой посуды, волнующие запахи жарящихся котлет и жизнерадостный голос Хиля.

«У солдата выходной, — поёт он, — пуговицы в ряд»

Я иду на все эти раздражители — звуки и запахи, и на тепло, разумеется, душевное и телесное. Ну, и подпеваю Хилю, конечно же. Человек я теперь служивый, так что песенка в тему.

Не плачь, девчонка, пройдут дожди

Солдат вернётся, ты только жди…

Наташка оборачивается на эту мою арию московского гостя и улыбается. Да только улыбка у неё на удивление грустная, а в глазах действительно… Нет, слёз нет, но я вижу, что она плакала. Совсем недавно. Вот прямо сейчас, только что…

— Что случилось? — сразу делаюсь я серьёзным.

— Ничего, — вздыхает она.

— Наташ, я же вижу! Что случилось?

Я подхожу к радио и убираю громкость.

— Ничего, правда, ничего такого уж страшного. Всё это ерунда… Давай, мой руки, у меня всё уже готово.

— Нет-нет, — качаю я головой, — так не пойдёт. Иди-ка сюда…

Она бросает на меня грустный взгляд, кивает и подходит ближе, обнимает и кладёт голову мне на грудь. Я тоже её обнимаю и глажу по спине.

— Что такое, опять Зевакин?

Она мотает головой и вздыхает:

— Пустяки, на самом деле, но, всё равно, неприятно…

8. Дела военные

— В общем, я понимаю, конечно, что это всё неправда, но всё равно очень обидно… — грустно говорит Наташка.

— Всё-таки, на работе проблема?

Она кивает и её каштановые волосы, получив встряску, касаются моего лица, попадают в нос и в рот. Я фыркаю, отстраняюсь и, не сдержавшись, чихаю…

— Что?

Я притягиваю её к себе и целую.

— Не грусти раньше времени. Рассказывай, что там такое. Если это связано с работой и это не Зевакин, то я просто теряюсь в догадках.

— Уши Зевакина, разумеется, торчат, но непосредственно он как бы и не виноват.

— И кто же в таком случае виноват?

— А виноват, — вздыхает она, — вернее, виновата… Я, конечно, кто же ещё? Я ведь пока ещё ничего из себя не представляю, студентка без опыта и каких-то особых навыков. Марки ведь кто угодно может клеить, правильно? Поэтому мне стоило бы быть поскромнее, делать, что говорят и не создавать вокруг своей малозначимой персоны всевозможные скандалы, не разводить сплетни и, попросту говоря, не генерировать нездоровую обстановку. И, опять же, моральный облик современной комсомолки не подразумевает неприкрытого флирта на рабочем месте, провоцирования непосредственного начальника и создания для всего трудового коллектива дурной репутации, противоречащей духу созидательного труда на благо советского народа. Так что, если я не хочу, чтобы всё это было отражено в характеристике с места работы или, чтобы скандалы сопровождали меня в течение всей трудовой деятельности, а я, без сомнений, нахожусь в самом начале трудового пути, имеет смысл крепко обо всём подумать, сделать правильные выводы и написать заявление об уходе. Причём, написать немедленно…

— Написала?

Она снова кивает, и её волосы опять касаются моего лица, осыпая волшебными искорками желания и окутывая тонким ароматом эфирных масел, подобранных французскими парфюмерами.

— Понял, на ком ты женился, Егор? На порочной штучке с дурной репутацией.

— Да уж, неприятная характеристика, но мы-то знаем, что ты не такая, а начальники, особенно вооружённые социалистической риторикой, к сожалению, склонны жрать мозги и занижать самооценку неугодных подчинённых. Впрочем, милицейско-полицейские начальники делают это гораздо эффективнее и прямолинейнее, независимо от строя и экономического уклада. Но это к делу не относится. Как я понимаю, это краткое содержание выступление Лиходеда, да?

— Угу, — выдыхает Наталья и поднимает ко мне лицо.

— Ну, погоди-погоди, ты чего? Почему глаза опять на мокром месте? Не нужно, было бы из-за чего… Дай-ка… Да не крутись, говорю тебе…

Я вытираю две огромные бриллиантовые капли. Она всхлипывает, жалобно, как ребёнок. Как Мурашка могла бы.

— Сейчас звоночек сделаю, — говорю я. — Постараюсь узнать, что там к чему.

— Поешь сначала, — вздыхает она. — Остынет всё…

— Я быстро. Позвоню, а потом с чувством, с толком поем. А так буду торопиться и не смогу насладиться твоими котлетами.

Иду к телефону и набираю Платоныча.

— Привет, дядя Юра, как дела?

— Ну, так, — говорит он. — В рабочем порядке. По-разному.

Так-так-так…

— А почему по-разному? То есть не только хорошо, если быть точным? У Андрюхи как?

— У Андрея, надеюсь, очень хорошо. Он на море, балдеет со сверстниками, купается, загорает, ест фрукты…

— А у тебя что?

— Да тоже нормально, грех жаловаться…

— Блин, ну, говори уже, пожалуйста, чего ты крутишь!

Он чуть крякает…

— Помнишь, я тебе сказал, что мне предложили должность замминистра?

— Конечно, помню, — настороженно отвечаю я.

— Ну… Отбой, короче.

— Как это отбой? Что это значит?

— Значит, что предложение больше не действительно, — говорит он спокойно.

— А… почему?

— Поставили другого претендента. Позвонили из ЦК и попросили внимательно рассмотреть другую кандидатуру. Министр согласился, сам понимаешь. Сказал, что при первой же возможности возьмёт меня, но пока такой возможности нет… и всё такое прочее.