Воин света (СИ) - Ромов Дмитрий. Страница 8

— Рыбкина! — недовольно окликает её он.

— Я Брагина, — отвечает она, не оборачиваясь.

— А мне хоть Флягина! — зло восклицает он. — Я тебя ещё не отпускал! Быстро вернулась! Отчёт…

В этот момент он замечает меня. На лице его всё ещё сохраняющем следы нашей последней встречи, отражается целая гамма чувств. Паника, гнев, ярость, злость и ужас — всё это проявляется в течение секунды.

Он замирает, глаза широко раскрываются, а рот остаётся открытым на слове «отчёт». Он обшаривает взглядом фойе и, остановившись, судя по всему, на вахтёре, делается решительным и мстительным.

— Задержать его! — с видом Зевса кричит Зевакин и указывает на меня перстом. — Перекрой выход и срочно вызывай милицию! Срочно!!!

4. Дело Молотова…

Вахтёр в первый момент не знает как реагировать. На вид я как бы простой юноша, но слухи, видимо, дошли и до его подразделения, так что взаимосвязь между следами на лице шефа и моими не особо грозными на вид кулаками он прослеживает.

Поэтому он снимает трубку внутреннего телефона и крутит диск.

— Алё… — хрипло и громогласно, будто пытаясь докричаться без телефона, начинает он. — Тут это… Милицию надо… Да, я же чё и объясняю! Как его, Зевакин, задержи говорит… парня… Ну, он избил его… Ну, да! Милицию, короче вызывай!

Выдав эту тираду, вахтёр устало выдыхает, словно совершил ужасно тяжёлую работу. Сотрудники, идущие с работы, бросают любопытные взгляды на меня и на Зевакина.

— Вы, уважаемый, о чём это? — смеюсь я. — Кто кого избил?

— Так это… тогда ещё… — вахтёр поднимает вверх кривой указательный палец. — Не сегодня то бишь.

— Я вас избил Игорь Алексеевич? — удивлённо и тоже громко, на весь вестибюль, спрашиваю я у Зевакина. — Вы такой немощный, что вчерашний школьник вас избить может?

Зевакин бросает злобный взгляд на недотёпу вахтёра. Я делаю пару быстрых и лёгких шагов, оказываясь рядом.

— Игорь Алексеевич, — говорю я на этот раз очень тихо, сквозь зубы и выгляжу, должно быть, зловеще, потому что продолжаю улыбаться. — Я вам не угрожаю, но очень и очень серьёзно предупреждаю. Если не оставите мою жену в покое, я вас размажу по асфальту и катком проеду по вашему недвижимому телу с предварительно отделёнными конечностями и всеми возможными отростками. И избитому, разумеется, до полной потери пульса. Ещё только раз вы мне на глаза попадётесь, до конца жизни будете плакать о бесцельно растраченной молодости. Вы меня понимаете? А если снова побежите жаловаться к папеньке, то и ему достанется по полной программе. Не на ту персону вы замахнулись. Поверьте, извинитесь и исправьтесь.

— Вы… вы… — надувает он щёки, — не знаете с кем связались! Это я вас размажу и посажу в тюрьму! Вы… вы у меня… Вас лично… судья мособлсуда… Угрожаете мне⁈

— Ну, ты и дурак, — качаю я головой. — Я же говорю, предупреждаю. Ещё раз глянешь в её сторону, пожалеешь. Идём, Наташ.

Мы двигаем к выходу, когда в двери появляется взмыленный старлей в сером мундире. Фуражка на затылке, галстук сдвинут, верхняя пуговица расстёгнута, на боку болтается кожаная сумка-планшет.

— Чего тут у вас⁈ — недовольно спрашивает он у вахтёра.

— Так вот, человека избили, — хрипит вахтёр, показывая на меня рукой.

— Кто вас избил? — спрашивает у меня мент.

— Меня? — удивляюсь я. — Никто. У товарища галлюцинация, перетрудился. От перенапряжения такое бывает. Отнеситесь с пониманием.

— Так это… — взывает вахтёр к Зевакину, но тот, плюнув в сердцах, разворачивается и быстро уходит, скрываясь в недрах своей фирмы.

Мы выходим наружу, оставляя лейтёху разбираться с дежурным.

— Ох, Егор, чувствую, сожрёт меня этот Зевакин, — вздыхает Наташка. — Может, что-нибудь другое подыскать? Я могу обзвонить разные организации…

— Наташ, ты шутишь что ли? Ты думаешь, мы уступим вот этому уродцу? Нет, конечно.

— У меня и должность-то такая, что никто и раздумывать не будет, одним щелчком направят в сторону мусорной корзины…

— Радость моя, должность невысокая, но ты же ещё студентка, а сюда вообще-то берут только спецов. Так что ты уж потерпи, пройди весь путь, так сказать, с самых низов, и будешь генералом со временем.

— Да я ж не про то, что у меня должность маленькая, а про то, что никто и разбираться не будет, что этот Зевакин моральный урод.

— А он к тебе сегодня не это, как говорят вахтёры в вашей конторе?

Наташка прыскает и получает букет.

— Ой, какой красивый! Спасибочки.

Она нежно чмокает меня в губы и забирается в машину.

— Не «это»… смотрел на меня весь день с ненавистью и злобой. И украдкой щупал битое лицо. Но он-то ладно, а вот главный босс ведь меня вызывал ещё до свадьбы.

— Ах да, точно, я ведь даже и не спросил что там было. Расскажи.

— Он говорил о скромности, как главном украшении девушки.

— То есть, он что, на тебя хотел стрелки перевести? Так что ли?

— Ну, типа, — кивает Наташка. — Прямо не говорил, но нахваливал Зевакина, рассказывал о его безупречной репутации и о том, что я студентка, для меня это вообще временная подработка, практически. То есть, если это не намёк на то, что мне пора искать другую подработку, то я не знаю, что это такое.

— Понятно. Ну, Лиходед… Как его зовут, я запамятовал?

— Семён Станиславович.

— Ну, Семён Станиславович, покровитель харрасмента, мы с тобой тоже вопрос решим… Хочешь возглавить ваше внешнеторговое объединение?

Она смеётся, и я тоже смеюсь. Шутка, конечно же.

Ужинаем мы сегодня с Платонычем, втроём. Трыня уехал в лагерь в Анапу.

— Вроде доволен, — кивает Большак, — я позвонил в лагерь, так мне такой выговор там устроили и нагоняй, что о-го-го. У них особенных детей нет, и звонки никакие не предусматриваются режимом, так что мне надо успокоиться и не занимать своими глупостями телефон, который поставлен не для праздных и досужих разговоров, а исключительно для решения действительно важных вопросов. Вот, такие дела. Надеюсь, ему там не достанется из-за моей чрезмерной заботы.

— Что за блажь, — смеюсь я, — по телефону разговаривать, этак, знаете ли, можно и до…

Я задумываюсь, не в состоянии придумать до какой ещё большей наглости можно дойти, начав звонить по телефону.

— Ибо… — наконец, многозначительно провозглашаю я, как Остап Бендер, и все начинают смеяться.

— Вот именно, — соглашается со смехом Платоныч.

Поскольку приехали мы только вчера вечером, ни покупки сделать, ни приготовить ничего не успели, поэтому сидим в «Узбекистане». В виду усложнившейся международной обстановки, вернее, конечно, не международной, а внутренней криминальной, охрана у нас усилена, и я настаиваю на том, что дядя Юра тоже должен получить штатного телохранителя.

Он до последнего отнекивается, но всё-таки в итоге соглашается.

— Некстати, конечно. Не нужны сейчас мне лишние разговоры, а они будут, как ты понимаешь. Если наши люди за хлебом на такси не ездят, то уж с телохранителями и подавно не ходят.

— А что сейчас такое, почему именно сейчас некстати? — спрашиваю я, закидывая в рот плов.

Ах, какой плов прекрасный, ароматный, вкусный, ещё и с перепелиными яйцами. Взрыв мозга, короче.

— Сейчас некстати, — поясняет Платоныч, — потому что именно сегодня я получил предложение, от которого бы не хотелось отказываться.

— Да-а-а? — заинтересованно тяну я. — И что же это за предложение такое? Это то, о чём я думаю?

— Не знаю, — лукаво улыбается он.

— Дядя Юра, не тяните, — качает головой Наташка, перешедшая в последнее время с Юрия Платоновича, на дядю Юру.

Дурной пример заразителен.

— Сегодня вызывал министр и сказал… — Платоныч делает театральную паузу.

— Ну?

— Ладно-ладно. Короче, предложил мне должность зама. Но с условием, что академию я закончу экстерном ещё в этом году.

— Вау! — восклицаю я. — Ну, это же круто! И почему мы ещё не пьяные в стельку?