Файф-о-клок - Грошек Иржи. Страница 28
– Без каблуков и без трусиков! – ответила продавщица.
Тогда я решил внести ясность, для чего мне такие характеристики на изделие «номер один». А вдобавок потребовал упаковку изделия «номер два».
– Как вы сами понимаете, – интимно сообщил я, – мы с Машá собирамся провести веселый уик-энд. Закажем фрукты-шампанское и закроемся в номере. Поэтому изделие номер два нам нужно в количестве тридцати штук. У меня все подсчитано! И главное, чтобы жена не узнала…
Русскоязычная продавщица как-то странно на меня посмотрела, словно на фаллоимитатор.
– А вы приехали в Прагу с женой? – спросила она.
– Ну что вы! – улыбнулся я. – Жена осталась в России! А мне захотелось поближе узнать европейскую женщину… Заверните ее, пожалуйста.
– Кого? – уточнила продавщица.
Я указал на сдутую Машá… К ней прилагался комплект нижнего белья. Ну, разные там чулочки и пояс неожиданности.
– Вы это называете европейской женщиной?! – спросила продавщица, схватила Машá за волосы и потрясла ею в воздухе для наглядности.
– А что? – испугался я. – Это одноразовая китайская подделка?!
И принялся искать штрих-код на Машá.
– Ну ты придурок! – с восхищением заметила продавщица. – Я много тут видела извращенцев и никак не ожидала встретить соотечественника!
Она засунула Машá в коробку, покидала туда же нижнее белье и торжественно вручила мне.
– Хорошего уик-энда! – сказала продавщица. – Я сделала двадцатипроцентную скидку!
В приятном расположении духа я вышел из секс-шопа и направился к себе в отель. Благо, что до «Карл Инн» было рукой подать. И возле ресепшена, как обычно, столкнулся с портье. Однако на этот раз его больше интересовала коробка с Машá, чем слуга ваш покорный. Он вытаращился, как рыба камбалá.
– В чем дело?! – разорался я.
– Там то, что написано на коробке?! – спросил портье, не доверяя собственному зрению.
– Ну разумеется! – подтвердил я. – Вам здесь показать?! Или пойдем в номера?!
Но портье категорически отказался смотреть на Машá. Даже под страхом увольнения. Тогда я хмыкнул и поднялся к себе.
– Чего притащил? – спросила Анна, которая мучалась от головной боли после вчерашнего похода по пивницам.
– Классную штуку! – сообщил я и вытащил из коробки сексуальную куклу. – Только надуть надо!
Анна все еще находилась под впечатлением от встречи с Машей и накануне выпила пива больше обычного. Можно сказать, нагрузилась выше ватерлинии, и теперь – принимала аспирин.
– Я не могу фукать, – призналась Анна. – Сам надувай…
И пришлось мне ухаживать за Машá. Надувать и натягивать на нее чулочки. А это оказалось труднее, чем раздевать кого бы то ни было. Анна же вызвалась позвонить портье. Я попросту не хотел с ним разговаривать.
– Алло! – томно сказала Анна. – Нельзя ли нам в номер шампанского и фруктов?
Через пятнадцать минут все было готово для оргии. Машá в чулочках сидела на кровати, надеясь на лучшее, и как будто хотела сказать – «ма! – ма!». Я откупорил бутылку шампанского, но забыл закрыться на ключ, а может, поступил так намеренно. И когда заглянул портье, которому до смерти хотелось узнать, что мы делаем, – он застал вакханалию в самом разгаре…
– Гадина! Сволочь! Уродина! – эротически вскрикивала Анна и после каждого эпитета кидалась в Машá мандаринами.
Так что портье был несколько разочарован.
– В чем дело?! – разоралась на него Анна.
– Я стучался, – предупредил портье. – Но вы были заняты и не слышали. А мне показалось, что здесь совершается смертоубийство.
– Если бы! – размечталась Анна.
– Тогда, – заметил портье, – позвольте откланяться! Не надо ли еще шампанского?
– Лучше мандаринов! – призналась Анна и указала на Машá. – С этой особой у нас не сложились отношения.
– Я понимаю, – сказал портье. – Но мандарины закончились. Могу предложить киви!
– Давайте! – согласилась Анна. – Мне без разницы!
Портье хотел удалиться, взялся за ручку двери и неожиданно завис, как «Windows Millennium»… Во всяком случае, он с минуту о чем-то размышлял и туманно улыбался.
– Завтра пройдусь по секс-шопам, – заявил портье, – и подыщу себе куклу «Хозяйка отеля». А киви я сейчас принесу! Не извольте беспокоиться…
Надо сказать, что наша Машá была блондинкой. Однако уверен, что в хозяйках отеля портье разбирается лучше, и поэтому – я воздержался от рекомендаций. Как надувать и что дальше делать…
Фацеция шестая
Недоделанная
– Если купишь яйца наши – все в России станет краше! – сказал Александр по поводу восемнадцатой сцены.
Здесь он явно погорячился…
Тринадцатый апостол
Продолжение
Ночь я провел на столе в испытаниях, ворочаясь и постанывая. И вера моя в Господа нашего Иисуса Христа настолько окрепла, что поутру я рассчитывал увидеть злобную тварь в гематомах от Его десницы. Однако Господь не торопился, а я побаивался навести порядок, помня – как ловко посланница кардинала Орсини управляется с кувшинами и табуретками. Ее не заботило, где мне спать и в каком углу преклонить колени, чтобы Господь услышал мои молитвы… Злобная тварь выпила на ночь кувшин вина, что принес трактирщик; закусила чем Бог послал и завалилась на единственную кровать прямо в рясе.
– Сплю я чутко, – предупредила она. – Поэтому не вздумайте присоседиться… Убью сразу!
Я поспешил заверить, что мне больше по душе дьявол, чем его прислужники. Во всяком случае, не так обидно терпеть неслыханные притеснения…
*
До этих слов продиктовал N. N. свой «Файф». Смерть писателя, наступившая 23 марта 2005 года от руки редактора, заставила N. N. умолкнуть навсегда…
О
Пять интервью с Иржи Грошеком
Интервью первое
Философия как игра
1. «Правда и ложь как синонимы трагического и комического»
Ощущение после Вашей прозы: грандиозная выдуманная правда. Это такая же реальность, как смерть: она будет точно, но никто до конца в нее не верит. Как Вы ощущаете ложь? Что такое творческая ложь и возможно ли без нее творчество?
Как говорила одна моя знакомая, женщина по происхождению, «правду надо говорить всегда! Только – не всю…». На самом же деле «творческая ложь» и «творческая правда» – одно и то же. Например, образ Валерии составляют реальные женщины – сколько и в каких «пропорциях», об этом знаю только я. Носик – оттуда, ушки – отсюда, хвостик – из античности. Но это отнюдь не собирательный образ из моих жен и подружек. Просто, как «доктор Франкенштайн», – я сотворил себе приятельницу. Да, возможно, получился монстр, но – в реальной жизни она была еще хуже! (Курсив Иржи Грошека.)
И вообще, всякую мистификацию составляют вполне реальные вещи. Все дело именно в пропорциях. Как я ощущаю ложь? Я в нее верю – от рассвета до обеда. После чего иду пить пиво в ближайший бар и наблюдаю скучную правду. Что в добрую кружку помещается всего лишь пол-литра. Что люди в баре спорят ни о чем, поскольку завтра они вернутся обратно и будут спорить о том же самом. И вот я сижу там и, глядя на них, думаю, что в действительности подлинной правды нет. Поскольку все вышесказанное – я вам наврал. А насколько творчески и в каких пропорциях – судить не мне…
«Бани, вино и любовь!» – где реальность любви расстается с реальностью плоти? Где и то и другое становится подлинностью? О героях «Легкого завтрака» можно сказать: «Смерть танцует их» (перефразировка Г. Самойлова). Дает ли смерть ответ на вопрос о подлинности любви? (Ха, забавная формулировка, особенно если учесть, что Вы еще пребываете на этом свете. Но как творческий мистификатор Вы можете дать ответ.)
Да что же вы все – о смерти да о смерти? Разве это самая «реальная реальность»? От того, что умерла моя бабушка, я не стал ее меньше любить… Смерти – тоже нет. Я знаю об Агриппине, я помню о Нероне, я не забуду своего преподавателя – значит, все они живы и даже общаются между собой. Бабушка моя на что-то пеняет Нерону, Агриппина спорит с моей женой, я беседую с дядюшкой Клавдием – это, надеюсь, не шизофрения, а мой микрокосмос. Полагаю, что обо мне тоже не забудут. Ведь и самые незначительные люди хранятся в памяти человечества. Все – от первого до последнего. «Бани, вино и любовь ускоряют смертную участь» – вот, и я помню о шутнике, который начертал эту фразу на столовой ложке. Кстати, была на той же самой ложке и вторая надпись: «Принося жертву – побереги грыжу!» Эта надпись мне кажется смешнее, если уж мы заговорили о смерти… И тут мы опять возвращаемся к соразмерности. Правда и ложь как синонимы трагического и комического. Или – в другой последовательности?