Файф-о-клок - Грошек Иржи. Страница 46

– Последнюю попытку воссоздать Гомера предпринял Джойс, – попутно излагал пан Пенелопский. – Но его хитроумный «Улисс» так и не добрался до каждого дома, не сделался настольной книгой. Потому что читатели измельчали вместе с писателями. А скоро и вообще разобьются парами. Каждому автору выделят по читателю, и пойдет у них литература – из уст в уста, из уст в уста, из уст в уста…

Геката притормозила возле зеркала, сделала книксен и поправила на плече свою сумочку, которая превосходила все виденные Сергеем Павловитчем дамские аксессуары. Включая интендантский чемодан «Великая Германия».

– Арбузами балуетесь? – осведомился Сергей Павловитч, поскольку из «сумочки» выпирало что-то округлое, вроде пудовой гири.

– Да, – подтвердила Геката. – Мы с паном Пенелопским заскочили по дороге на Некрасовский колхозный рынок. Отоварились.

Гостиная была декорирована в стиле ампир – с опорой на художественное наследие императорского Рима и древнегреческой архаики. По углам возвышались античные бюсты на пьедесталах, потолок украшала замысловатая лепнина, а во главе длинного стола сидел лилипут и жрал кильку. Брал двумя пальчиками за хвостик, откусывал ей голову и выплевывал в супницу.

– Вениамин Кондратьевитч! – воскликнул Сергей Павловитч. – Что вы такое делаете?!

– Закусываю, – невозмутимо отвечал Вениамин Кондратьевитч и вытирал руки о скатерть.

– Ох уж эти новые русские! – покачал головой Сергей Павловитч. – Хуже тюленей. И коттеджей им понастроили, и круглый год на Канарах отдыхают… А как только увидят кильку – сами не свои! Все буржуазное воспитание побоку, глаза горят, слюни текут, руки трясутся… Газету на столе разложат и… – разговляются! Очень они этот продукт предпочитают…

– Предпочитала Маша кашу, а напоролась на Кондрашу! – ухмыльнулся лилипут и облизал пальцы.

– Вениамин Кондратьевитч у нас поэт, – пояснил Сергей Павловитч. – Цепляется за каждое последнее слово.

– Цеплялась Маша за Кондрашу, а я пою про жизню нашу! – возразил Вениамин Кондратьевитч.

– Это, конечно, господа, не Пушкин, – извинился Сергей Павловитч, – но тоже старается… Однако позвольте вас пригласить в туалетную комнату!

– Это еще зачем? – поинтересовалась Геката, а пан Пенелопский подозрительно хмыкнул.

– Там я продемонстрирую, чем человек отличается от обезьяны! – важно заявил Сергей Павловитч и жестами предложил следовать за собой. – Пожалуйте, господа, пожалуйте!

Он вразвалочку подошел к заветной комнате и потянул на себя дверь, но она почему-то не поддавалась. «Сейчас-сейчас!» – пообещал Сергей Павловитч, поднатужился и удалил препятствие вместе с косяком. После чего шагнул в помещение и принялся дергать за ручку унитаза…

– Гегель – сливал, Кант – сливал, и я – сливать буду! – приговаривал Сергей Павловитч, налегая на спусковой механизм. – Потому что одни гамадрилы воду за собой не сливают. Они не знают «Критики чистого разума»!

– Ты что же, паразит, вытворяешь?! – заорали на Сергея Павловитча, да так истошно, как могут завывать только оперные дивы в минуту высочайшего душевного подъема.

Сергей Павловитч моментально обернулся и оторопел… В общественной ванне сидела голая балерина – кожа да кости – и не стеснялась в выражениях…

– Ты разве не видишь, тварь такая, что санитарный узел занят?! – не унималась балерина. – Зачем шпингалет оторвал, извращенец?!

Тут балерина от слов перешла к делу и стала кидаться в Сергея Павловитча хозяйственным мылом. Несчастный и ничего не соображающий Сергей Павловитч вынужден был отступить в коридор под напором подобной критики.

– Вот видите, господа! – произнес Сергей Павловитч, разводя руками. – В каких условиях проживает русская интеллигенция…

Однако в коридоре никого не наблюдалось, а только потрескивала засиженная мухами электрическая лампочка на двадцать пять ватт. Приятные собеседники как сквозь землю провалились.

– Было бы на что смотреть! – крикнул тогда Сергей Павловитч по поводу балерины и хлопнул дверью общественного заведения.

Да с такой нечеловеческой силой, что со стены брякнулся эмалированный таз, а ветер погнал тараканов в обратном направлении.

«И какая собака меня укусила? – тем временем терялся в догадках Сергей Павловитч. – Господа… Киноискусство… Гомер… Пан Пенелопский…»

Он подошел ко входной двери и не обнаружил признаков насильственного проникновения в квартиру. И цепочка, и собачка были на месте. Но все-таки Сергей Павловитч решил разобраться во всех обстоятельствах этого странного происшествия.

– Вениамин Кондратьевитч! – постучался в шкаф Сергей Павловитч. – Вы для чего мою кильку кушали?!

– Когда? – насторожился за дверцей Вениамин Кондратьевитч.

– Не далее как полчаса назад! В гостиной! – пояснил Сергей Павловитч и догадался самостоятельно, что отчебучил несусветную чушь.

А лилипут только уточнил – по какому адресу отправляться Сергею Павловитчу… Это философское направление не имело конкретной цели, во всяком случае – с килькой. И потому Сергей Павловитч просто отошел от шкафа.

Но тут в коридоре послышался женский смех, как будто здесь находился великосветский салон, а не занюханная коммунальная квартира. «Что за безобразие?» – подумал Сергей Павловитч. Оленька смеяться так не могла, а балерина в данный момент – не расположена. Одной рукой балерина держала дверь, а другой предполагала домылиться. И пребывала не в радостном настроении. Тогда Сергей Павловитч покрутил головой и вскоре установил, что смех доносился из комнаты непонятного гражданина…

Надо сказать, что об этом жильце в коммунальной квартире имелись разнообразные гипотезы. Ну например, непонятного гражданина подозревали в шпионаже, поскольку тот не пил портвейна, не калякал на кухне о политике, не разгуливал в трусах по коридору, не хлопал дверями, не плевался в местах наибольшего скопления народа, не пел про камыш и вообще – непонятно чем занимался. А вдобавок никто достоверно не знал, когда он дома, а когда отсутствует. Время от времени Сергей Павловитч прикладывался к замочной скважине, чтобы уяснить, чем занимается гражданин в своей комнате, но видел только – фигу. Балерине мерещился там Большой театр, дворнику – бездонное небо, Оленьке – Иван Петровитч… Эти странные тесты Роршаха не поддавались никакому психоанализу.

А посему Сергей Павловитч стал подкрадываться к отдаленной комнате в радостном предвкушении, что карта к нему пошла и сейчас он непременно сорвет банк. Или, на худой конец, застукает непонятного гражданина с дамой, отчего тот моментально прояснится как бабник, пьяница и казнокрад. И жить станет всем значительно легче.

Дверь в комнату непонятного гражданина была приоткрыта. Тогда Сергей Павловитч распахнул ее как следует и со словами: «Да вы, однако, проказник!» – ввалился в помещение. И замер, не в силах больше ничего вразумительного произнести… Потому что в комнате находилась прелюбопытнейшая компания. Во-первых, дама и полдамы; а во-вторых, мужчина во фраке и непонятный гражданин в домашнем халате. «Боже мой!» – подумал Сергей Павловитч. Он, разумеется, узнал и Гекату, и Пенелопского пана, но голова Медузы произвела на Сергея Павловитча наибольшее впечатление. «Полдамы» раскуривало сигару с видом Уинстона Черчилля в генеральской папахе и зависало под потолком, словно воздушный шарик.

– Чего уставился?! – спросила Медуза у Сергея Павловитча. – Ну, летаю… Ну, без корсета… Эка невидаль! А вот знала бы мама, что я курю…

И тогда Сергей Павловитч грохнулся на колени и произнес речь:

– Господи, прости, что мы такими уродились!!!

«Labyrinthus. Hic habitat Minotaurus». Коммунальная квартира. Здесь живет Неизвестный автор

V

Двенадцатый уполномоченный курировал театральные афиши и поздравительные открытки. Но энергично скакал по служебной лестнице, играя в классики и современники. К январю будущего года он рассчитывал попасть на ступеньку Одиннадцатого уполномоченного, который занимался журналами и газетами, или вскарабкаться по перилам, рискуя сломать себе шею. «Лишь бы не в Котел! Лишь бы не в Котел!» – думал Двенадцатый уполномоченный, пиная перед собой портфель и прыгая на одной ножке…