Домик с крокодилами - Степнова Ольга Юрьевна. Страница 22

В крошечной кухне Вася лепил пельмени. Я так удивилась, что даже не стала говорить колкостей по поводу этого мероприятия.

– Надоела уличная жратва, – пояснил он. – Домашненького захотелось.

– Ясно, – кивнула я, осмотрев два противеня, заполненных маленькими, ладненькими пельмешками. Их было штук сто. А может быть, двести. – Где хранить будешь? – усмехнулась я. – Ты не заметил, что в доме нет холодильника?!

– Блин… – Вася замер с пельменем в руках и в ужасе посмотрел на плоды своего труда. – Точно нет? Мне кажется, я его где-то видел…

– Точно, – заверила я. – В комнате стоит микроволновка, но она сломана, в ней хранятся нитки и спицы.

– Что же делать? – простонал Вася. – Я мясо на базаре купил, тесто сам сделал, три часа лепил… Что делать, тёзка?!!

– Варить и есть, варить и есть! – Я поставила кастрюлю с водой на плиту. – Сколько сможем – спасём! На всю жизнь домашненького наедимся!

– Слушай, а давай к соседям их отнесём и попросим заморозить!

– Ты думаешь, у соседей пустой морозильник?

– Я думаю, нам надо спасать пельмени. – Схватив противени, он куда-то умчался, оставив меня наблюдать как закипает вода.

Вернулся Вася через десять минут с полными противенями.

– Они отказалась морозить мои пельмени, – мрачно сообщил он. – И вовсе не потому, что у них морозильники забиты.

Я очень хотела спать, мне было плевать на Васю, на соседей, на морозильники, на пельмени, но я из вежливости спросила:

– А почему?

– Потому что Геля Абрамовна заняла у них год назад пятьсот долларов и до сих пор не вернула.

– Это не Геля Абрамовна, это просто Япончик какой-то! Может, заявить на неё в милицию? Объявить в федеральный розыск?!

– Пельмени! – заорал Вася. – Что мне с ними делать?!

– Варить!

– Мы все не съедим!

– Ищи гостей!

– Где?!

– Откуда я знаю?!!

Бросив противени, Вася умчался, и пока я варила эти чёртовы пельмени, раздобыл где-то толпу студентов.

Как они жрали! У них была сессия или что-то вроде того… Молодые желудки требовали еды, водки и секса. Наш дом до утра превратился в вертеп. Я удрала на чердак к Васе, и там, на рассвете, он мне признался, что никогда в жизни больше не будет лепить пельмени.

– Плюнь, – зевнула я, лёжа на куче соломы. – Если один раз не случилось холодильника, это не значит, что так будет всегда.

Этой ночью я не мучилась мыслями о Бизе и о себе. Под вопли, стоны и песни студентов меня вдруг прорвала пошлая откровенность, и я выложила этому кулинару-Васе историю своего приезда сюда. Я рассказала про Прохора, про Бизона, про бандитов, про Чусов-лэнд, про алчного сторожа и про берданку, заряженную двенадцатым калибром.

Зачем?!

Думаю, от одиночества, раздиравшего душу. Думаю, от обиды за «страшную, грязную, в кандалах». Думаю, от тоски по той страстной, колючей любви, которая проходит как насморк. Думаю, из чувства мести Бизону я вывернула себя наизнанку перед каким-то Васей.

– Сколько лет мальчишке, которого похитили? – спросил Вася, лежавший на другой куче соломы, у противоположного свода крыши.

– Не знаю. Наверное, маленький, но не очень.

– Думал, хоть в отпуске отдохну, – вздохнул Вася.

Я не поняла, к чему он это сказал. Впрочем, мне было плевать. Вася – случайный попутчик, которого я не собиралась больше встречать на своём жизненном пути.

Ровно в восемь утра я позвонила в ворота виллы Громовых.

– Кто? – спросил домофон.

– Мне Никас назначил встречу на восемь часов утра.

Домофон зашуршал, закашлял, замолк на некоторое время, и калитка бесшумно открылась. Я пошла по дорожке к дому, очень надеясь, что Бизя до сих пор торчит на Лохматой горке, а не наблюдает за мной из окна.

Огромный парень, наверное, охранник, глядя преданными глазами, проводил меня в просторную комнату, судя по обстановке – гостиную. В глубоком кресле расслабленно сидел атлетического сложения длинноволосый блондин со слащавой внешностью, на которую больше падки мужчины определённой ориентации, чем женщины.

– Здравствуйте, – сказала я, когда охранник вышел и закрыл за собой дверь. – Вы Никас?

Блондин кивнул, губы его вдруг задрожали, а глаза мгновенно покраснели и увлажнились. Он отвернулся, промокнул глаза носовым платком, который очень кстати лежал у него в кармане джинсов, и повернулся ко мне.

Много позёрства было в этом показном горе, ей-богу, много… А, может, я очерствела к людям, и мне любые проявления чувств кажутся показушными и неискренними?!

– Здравствуйте, Элла, – хрипло поприветствовал меня Никас.

Нет, пожалуй, и правда горюет, решила я. Ему больно и страшно за сына. У меня нет детей и, наверное, мне многого не понять.

Не дожидаясь приглашения, я села напротив него на диван.

– Вы хотели о чём-то поговорить? – Он опять промокнул платком набрякшие слезами глаза и закурил длинную чёрную сигарету. – Ничего, если я буду курить?

– Курите, – кивнула я. – Не имею ничего против сигаретного дыма. Я пришла поговорить о вашем сыне. Сразу скажу, я делаю это ради…

– Хотите собрать материал для очередной своей книжки? – с усмешкой перебил он меня.

– Уверяю вас, если бы я таким образом писала свои детективы, меня бы никто не читал. Художественный вымысел, как правило, не имеет ничего общего со скучной, грубой действительностью. – Я достала из сумки сигареты и тоже закурила. – Зачем я это делаю? Пожалуй, немного из-за своего мужа, но большей частью из-за вашего сына. Бизя – человек эмоциональный, импульсивный и бескомпромиссный. Он может наворотить таких дел, что мальчику от этого лучше не станет.

– Ладно, простите, – махнул Никас рукой. – Какая разница для чего вы это делаете? Главное, хотите помочь. Спрашивайте, что хотите. – Он сбросил пепел в руку, и протянул её мне, чтобы я тоже так сделала.

Этот жест мне понравился. Я почувствовала к Никасу искреннюю симпатию. Просто не люблю, когда картинно промакивают платочком глаза, но с другой стороны, у меня никогда не похищали ребёнка, и, может быть, я сама то и делала бы, что промакивала глаза…

Стряхнув ему в горсть пепел, я пересела поближе к Никасу – в соседнее кресло.

– Можно на ты?

– Конечно.

– Скажи, Никас, ты кого-нибудь подозреваешь в похищении своего сына?

Он затянулся глубоко-глубоко, – глубже некуда – и так же глубоко задумался.

– Нет. Нет и нет! Версия только одна – это сделали те, кому насолил ваш муж. Похищение Прохора – просто месть за его наглое, вызывающее поведение. Поэтому пока и требований выкупа нет.

– А их нет?

– Никто не звонил, – пожал он плечами. – Боюсь говорить об этом, но Прохора, скорее всего, уже нет в живых. – Никас опять схватился за платок, но передумал, сунул его в карман и заговорил – быстро, торопливо и с такой обезоруживающей откровенностью, словно боялся не успеть выговориться. – Понимаешь, Прохор мой первый ребёнок! Ирма родила его в тридцать девять, и, наверное, поэтому у него задержка в развитии. Я не знаю точно, какой у сына диагноз, Ирма не говорила, но ты знаешь, как любят странных, немного ненормальных детей?!! Знаешь, как к ним привязываются?!! Их любят очень сильно, до боли в сердце, до сумасшествия! К ним привязываются так, что жизни не мыслят без этого маленького существа! Я понял это только тогда, когда осознал, что могу никогда не увидеть Прохора. Да, он иногда раздражал меня своей пугливостью и забитостью, да, я злился, что у всех дети как дети, а я со своим даже не могу прогуляться в парке, потому что при виде людей он норовит забраться под лавочку, да, я обижался, что Ирма совсем свихнулась на проблеме воспитания Прохора и совсем не обращает внимания на меня. Но видит бог… – Никас тупо уставился в горсть с пеплом. – Видит бог, я сам не знал, как люблю своего сына! Я люблю его гораздо больше, чем любил бы, если бы он был нормальным ребёнком. Он… он такой трогательный в своей недоразвитости, такой ранимый… Наверняка, его даже не пришлось убивать. Проша умер от одного вида бандитов. – Никас вытряхнул пепел из руки прямо на ковёр, схватился за голову и зарыдал – беззвучно, закрыв руками лицо.