Квинканкс. Том 2 - Паллисер Чарльз. Страница 8

Глава 64

Кондьюит-стрит. 37, 24 сентября

То, что она сказала, очень меня расстроило и навело на ужасные мысли. Нужно было пойти повидать его. Жутко было снова увидеть это место. Подробней не скажу, а то как бы ты его не нашел. Дом стоял где и прежде, ничуть не изменившийся, разве что еще больше обветшал. Я позвонила в колокольчик и подождала ответа, позвонила еще раз, другой, третий — и только тут поняла, что звонок не работает. Я стала стучать. Наконец кто-то подошел к двери, чуть ее приоткрыл и выглянул. Я назвала себя, наступило долгое молчание. Но вот дверь отворилась — Джонни, это был он! В точности такой же, как в последний раз. Я спросила, один он живет или не один. Он ответил: Кто станет со мной жить? Раз в день приходит одна старушка делать уборку, если не напьется. Я спросила, можно ли войти, он сперва не двинулся, но потом распахнул дверь шире. В холле было холодно и темно, и так грязно, словно там годами не убирали. Он последовал за мной со словами: Почему ты пришла теперь, когда столько лет не приходила и не писала? Казалось, он вот-вот заплачет. Я не могла выдавить из себя ни слова. Вспомнилось, как часто он брал меня на колени, когда я была маленькой. Но тут я заглянула в заднюю приемную: сабля и алебарда висели крест-накрест на прежнем месте. Он перехватил мой взгляд и пояснил: Мне нравится, чтобы все вещи находились там, где им положено.

Он пригласил: Пойдем в сервизную. Там разведен огонь. В ту самую комнату, подумай, Джонни! Я отказалась. Он повел меня в переднюю гостиную. Окна там были закрыты ставнями, рваные, траченые молью занавески задернуты. Мы сели, он предложил мне вина, я кивнула, но, когда он налил, не смогла отпить ни капли. Он сказал: Все эти годы я гадал, что с тобой сталось, не знал даже, жива ты или нет. Фортисквинс ничего мне не говорил. Ничего. Он всегда плохо ко мне относился. Уж не знаю почему. Может, из-за каких-то наговоров. Или ревновал, потому что твой отец был ко мне привязан. Это была его месть, настроить тебя против меня, лишить меня твоего доброго отношения. Что он тебе наговорил? Какие басни вложил в голову? Я пыталась сказать, что ничего, но он продолжил: Не иначе как ты теперь плохо обо мне думаешь. А ведь, вспомни, вся моя трудовая жизнь прошла на службе вашему Семейству. Почти семь десятков лет. И внезапно, когда твой Отец, которого я любил, как сына, когда он… обнаружить, что тебя отодвинул в сторону… О, мисс Мэри, это было нехорошо. Меня так давно никто не звал «мисс Мэри», и, услышав это, я заплакала. Он взял меня за руку и ласковым-преласковым голосом попросил поведать все, что со мною было. Я рассказала кое-что, и он встрепенулся: Ты родила ребенка? Наследника Хаффамов? Мне это нужно знать. Мне вспомнилось, как Мартин настаивал на том, чтобы сохранять твое рождение в тайне. Я спросила, зачем это ему, и он снова рассердился, сказал, что я ему не доверяю. Крикнул: Я всю жизнь посвятил вашему Семейству. Всем пожертвовал, чуть ли не душой. Мне его слова показались странными. Я вставила, что знаю, сколь многим мое Семейство ему обязано, но он сказал, что нет, не знаю. И ни одна живая душа не знает. Известно ли тебе, что я заботился о твоем прадеде Джеффри Хаффаме, когда он лежал на смертном одре? Служил по мере сил твоему бедному, несчастному деду? И ты спрашиваешь, почему мне не безразлично, что делается с вашим родом, продлится ли он? Я обещала, что он узнает то, чем интересуется, если расскажет, что произошло в ночь, когда мы в последний раз виделись. Он сказал: Так вот, что тебя сюда привело. Ты не раскаялась в своем не внимании, а чего-то от меня хочешь. Я не могла это отрицать. Я ответил на вопросы при дознании и перед Большим Жюри. Фортисквинс наверняка тебе говорил. Что я могу сейчас к этому добавить? Я повторила слова Питера о розыгрыше. Было ли это правдой? Он долго молчал. Я отвечу, если ты скажешь, родился ли у тебя ребенок? Я призналась, что родился. Это было очень странно. Он отвел взгляд и скрючился — то ли от горя, то ли от радости, не знаю. Когда он снова посмотрел на меня, его глаза были полны слез. Значит, у заповедных владений по-прежнему есть наследники. Но ты сказала только, что родила ребенка. Скажи, он жив сейчас? Это мальчик или девочка? Я сказала, что дам ответ только в обмен на обещанные сведения. И он сказал: Ссора была розыгрышем.

Тогда я попросила рассказать: какова была цель розыгрыша? Почему он не упомянул об этом на дознании? И следует ли из этого, что Питер невиновен? Он отказался отвечать, пока не узнает, жив ли мой ребенок. Я сказала, пусть сначала ответит. Рассердившись, он встал и шагнул ко мне, и я так испугалась, Джонни. Он такой большой и чудной на вид. И от него потянуло бренди. Зачем ты пришла на самом деле? Ты ведь за все эти годы ни разу обо мне не вспомнила? А теперь являешься с этими обвинениями. Я вскочила со стула и пошла к дверям. Заверила, что хотела ему написать, но мистер Фортисквинс мне не позволил. Он сказал: Он тебя настроил против меня. Я пересекла холл и открыла дверь вестибюля. Он последовал за мною со словами: Мартин думал, что я обманывал твоего отца. Ты, наверное, с ним согласна. Но если ты полагаешь, что у меня есть деньги, то ты ошибаешься. У меня ничего нет. Ничего, кроме этого никудышного дома. Мне не посчастливилось. Чертовски не посчастливилось. Я выбралась на улицу и поспешила прочь. Не знаю, действительно ли он собирался на меня наброситься, но в одном я уверена: Джонни, тебе туда нельзя. Ни в коем случае! Думаю, он опасен, свихнулся за годы одиночества. Но, по крайней мере, я узнала одно: Питер говорил правду насчет ссоры. Больше мне ничего не известно, однако, во всяком случае, он не лгал.

Теперь я должна вернуться назад и досказать остальное. После отъезда Питера день тянулся бесконечно. Вокруг слышались шумы, кто-то прибывал, кто-то отбывал. Хлопали двери, в коридоре звучали шаги, но у моей двери никто не останавливался. Есть мне не хотелось. Поздним вечером в дверь постучалась горничная со свечами и грелкой и была удивлена, застав меня одну, в темноте. Как ты понимаешь, в ту ночь я почти не смыкала глаз. Утро для меня началось рано, серое и пасмурное. Миновал еще один томительный день. Сидя у окна, я следила за всеми и всем, что приближалось к гостинице; стоило под арку въехать карете, как я начинала ловить шаги Питера, но их не было. Незадолго до полуночи, когда я уже собиралась ложиться, в дверь постучали и вошел Мартин. Он смерил меня долгим непонятным взглядом, а потом сказал, что произошло.

Я упала без памяти, Мартин позвал служанку, которая стояла под дверью Она уложила меня в постель, послали за хирургом, чтобы он прописал мне снотворное. После двух-трех часов беспокойного сна я пробудилась, и Мартин рассказал остальное. Вчера, когда в дом вернулся Питер, его обыскали и нашли банкноты, запятнанные кровью. Было установлено, что это те самые банкноты, которые были выданы Папе. Питера арестовали и обвинили в убийстве. Мартин заверил, что, по его абсолютному убеждению, совершена ужасная ошибка. (О Джонни, что я могла сказать? Я ведь знала, что Питер возвращался в дом и обратно явился с кровью на руках.) На допросе Питер сначала отказался отвечать. Наконец Мартину удалось поговорить с ним наедине, и Питер сообщил, где я нахожусь, и попросил отправиться ко мне. Мартин промедлил только, чтобы дать показания, и сразу поехал сюда. Он изложил суть дела. Питеру он посоветовал молчать, на что тот имел полное право. Свидетели — он сам, его жена и мистер Эскрит ухитрились не упомянуть ссору, вызвавшую отъезд Питера. Слуги, к счастью, все время находились внизу и ничего не слышали. После того как мы с Питером уехали, миссис Фортисквинс удалилась наверх, чтобы приготовить чай, а трое джентльменов остались в столовой. Мартин передал Папе пакет, который был ему доверен, и Папа вышел с мистером Эскритом, чтобы поместить пакет в сейф в сервизной. Мартин сказал: Прошла минута-другая, мне, после давешних неприятностей, не хотелось сидеть за вином в одиночку, и я собрался подняться к своей жене, но тут вернулся Эскрит и предупредил, что они с твоим отцом еще немного задержатся и что твой Отец просит меня подождать, так как собирается обсудить со мной с глазу на глаз события этого вера. Эскрит забыл закрыть за собой дверь, и вскоре я заметил, как мимо прошел, со стороны холла, посторонний. Я уверен, что это был не Питер: сложение то же, но редингот другой, ярко-красный. Я предположил, что это слуга, который без моего ведома оставался в доме. Через несколько мгновений та же фигура прошла обратно. Я задумался, кто это может быть, поскольку мне показалось странным, что я не знаю нового слугу. Кроме того, если это был слуга, почему он как будто не спустился в комнаты для слуг. Через минуту или две послышались крики. Я вбежал в Библиотеку — там было пусто. В сервизной меня ждало страшное зрелище. Твой Отец лежал ничком. Он был пронзен насквозь старой саблей, которая висит на стене задней приемной — рукоятка все еще торчала у него из спины. Эскрит лежал рядом, и вначале я принял его тоже за мертвого, потому что голова его была в крови. Сейф был открыт и опустошен. О чем я промолчал на следствии: Эскрит вскоре очнулся и сказал, будто это сделал Питер. Я возразил, что он, видно, ошибся, ведь Питера в доме уже не было, но старый джентльмен настаивал на том, что Питер вернулся. Когда слуги услышали об убийстве, началась паника от страха, что убийца еще в доме. Я обыскал дом с верху до низу и никого не нашел. Задняя дверь была закрыта, ключи от нее имелись только у кухарки и у мистера Эскрита. Я пошел в переднюю часть дома: дверь вестибюля была взломана, уличная дверь стояла отпертая и распахнутая. Убийца, наверное, вошел через нее. Каким-то образом он отпер замок, а потом пробил дыру в стекле и деревянной раме двери вестибюля. Я предположил, что, когда я видел его из столовой, он собирался выйти через заднюю дверь, но, поскольку она была закрыта, вернулся и покинул дом тем же путем, каким вошел. Все это мне пришло в голову позднее. А тогда я окликнул кого-то из прохожих и попросил вызвать караул, который вскоре прибыл. Но прежде я вернулся к Эскриту и сказал, что в доме никого не обнаружилось и что он, вероятно, ошибался, когда говорил, будто видел Питера. Он согласился и уверил, что не будет упоминать об этом в разговоре с властями. Так что явившемуся констеблю он сказал, что не видел, кто напал на него. Однако слуги пересказали констеблю его прежнее утверждение, и ему был задан об этом вопрос. Он ответил, что, обвиняя Питера, он сам не знал что говорит. Эскрит настаивал на том, что его ударили сзади и нападавшего он не видел. К несчастью, коронер, обращаясь к жюри, предположил, что он лжет, дабы не поставить Питера под удар. Отыскали официанта на постоялом дворе, он подтвердил, что видел, как вы с Питером приехали и заказали места в ночной карете. Согласно его свидетельству, он проводил тебя в отдельную комнату; как уехал Питер, он не видел, но утверждать, что тот не уезжал, тоже не может. В результате дознания жюри согласилось с коронером и вынесло вердикт о том, что Питер совершил преднамеренное убийство. Его взяли под стражу. Теперь он должен был предстать перед Большим Жюри. Если бы они сочли доказательства достаточными и утвердили проект обвинительного акта, его дело поступило бы в суд. И вот еще что: когда его спросили, где находишься ты, он отказался ответить. Представь, какие страшные подозрения при этом возникли. Но впоследствии я переговорил с ним, он рассказал, где тебя найти, и настаивал на том, чтобы ты держалась подальше от Лондона. Больше всего он боялся, как бы Отец с Братом, чтобы вернуть себе власть над ним, не начали угрожать, что причинят тебе вред. Мартин все время повторял, что это ужасная ошибка и Питер не виноват. Но он не знал того, что знала я. Он указал, что единственной уликой против Питера были банкноты, но Папа вполне мог отдать их ему без ведома мистера Эскрита. И, если убрать мотив ограбления, других мотивов для убийства не остается, ведь о ссоре никто не упоминал. Не было также и свидетелей, которые бы подтвердили, что Питер возвращался в дом. Мартин был уверен, что тот, кого он видел в коридоре, был не Питер. Кроме этого, была еще всего одна улика: убийца как-то исхитрился не сломать переднюю дверь, а открыть ее, и это указывало на кого-то, кто имел возможность сделать копию ключа. Но такая возможность была не только у Питера, но всех других домочадцев. Напротив, факт, что дверь вестибюля была взломана, говорил в пользу Питера, потому что он мог бы сделать себе копию и этого ключа. Возникало предположение, что убийца был посторонний, который скрыл замок отмычкой, а может, дверь почему-то была не заперта и он воспользовался случаем. Мартин спросил, смогу ли я свидетельствовать в пользу Питера — сказать, например, что он все время оставался со мной в гостинице. Что я могла сделать? Я промолчала, он удивленно поднял брови и сказал, что в таком случае мне следует не мешаться в дело и оставаться на месте, пока он не вернется и не сообщит результаты слушания в Большом Жюри.