Ненасыть - Сон Ирина. Страница 54

– Весь мозг мне вынес рассказами про разные породы дерева! Он столько всего попросил у хозяев, хотя я ему говорила! Ему все мало! А ведь казался нормальным человеком!

Прапор пытается загладить вину лишь поздно вечером. В качестве извинения он дарит маме необыкновенно красивую резную шкатулку. Подарок восторга не вызывает, скорее наоборот – мама очень и очень недовольна. И Серый впервые согласен с Вадиком – такой кавалер ей не нужен.

Глава 19

– Может, мама права? Может, не надо? – робко спрашивает Серый.

– Надо! – отрезает Олеся и вручает Тимуру корзинку с пирогами.

Налетает ветер, подергивает гладь пруда рябью, качает ветви деревьев, забирается в платье. Олеся хлопает по белому подолу и приседает. Светлые волосы вьются колечками, голубые глаза широко распахнуты. Тимур, которому открывается самый интересный вид, спотыкается и едва не роняет корзинку. Белокурая красавица, развевающееся платье, которое она придерживает двумя руками… Серый определенно где-то видел нечто похожее, давно, еще до хмари. Он трет лоб, пытаясь избавиться от навязчивого дежавю, и отводит глаза. Взгляд упирается в Вадика, который идет чуть впереди, засунув руки в карманы.

Он останавливается у пруда, с любопытством смотрит на облака, которые отражает пруд, на кристально чистое небо над ним, и хмыкает.

– Миленько. Интересно, что будет, если в нем искупаться?

Олеся, наконец, справляется с платьем, и Тимур обретает дар речи.

– Вода ледяная, – говорит он.

– Олеся, может, подумаешь еще? – неуверенно продолжает Серый.

– Я решила! Я хочу абсолютное здоровье – я его получу! – решительно заявляет Олеся.

– Но у тебя только аллергия…

– Только? Я могу умереть от одного пчелиного укуса! Да я даже мед не могу нормально есть!

Этот аргумент вышибает последние возражения, неприятно отзывается чувством вины внутри. Серый замолкает, признавая правоту Олеси, в конце концов, она и правда уже однажды умерла, и как раз от укуса пчелы…

Они огибают пруд и вступают в хозяйский сад. Узкая асфальтовая дорожка вьется между цветами. Олеся идет по ней, звонко стуча небольшими каблучками. Длинный светлый подол колышется от каждого движения бедер. Да, Серый знает, что она настроена серьезно. Платье – прямое тому доказательство. Олеся никогда не надевает платье просто так.

В усадьбе, по обыкновению, распахнуты окна, слышится музыка. Не рояль и терменвокс, а целый оркестр. Звуки приглушены, наполнены шорохами, поверх них неразборчиво поет сладкий женский голос. Серый узнает мелодию вальса и понимает, что хозяева включили граммофон.

Тимур с любопытством прислушивается и напевает припев:

– Пришедшие вместе навечно вдвоем…

Олеся вздыхает и, забрав у него корзинку, решительно стучит в дверь.

Музыка становится чуть тише, слышится заливистый смех, и Зет открывает им, продолжая над чем-то смеяться. Однако при виде Серого, Тимура, Вадика и Олеси улыбка стекает с его лица. Зет чуть сдвигает брови, делает шаг назад, прикрывает дверь. Он растрепан, рубашка навыпуск, на расстегнутом воротнике красуется несколько красных пятен. Дыхание отчетливо отдает алкогольным духом. Серый понимает, что они пришли не вовремя и сейчас их вежливо выпроводят. Но на Зета тут же наваливается такой же расхристанный Юфим, обхватывает за шею. В руках у него по бокалу с темно-красным вином.

– Здрав… – начинает Зет, но Юфим подносит один из бокалов к его рту, вино касается губ, и Зет послушно делает несколько глотков, оборвав фразу.

– Здравствуйте, гости дорогие, – заканчивает Юфим. – Проходите, пожалуйста, присоединяйтесь к нашему празднику. О, Олеся Дмитриевна, вы очаровательно выглядите!

– Это вам! – Олеся, порозовев от комплимента, протягивает корзинку.

Юфим сдергивает полотенце, принюхивается и прикрывает глаза от удовольствия.

– М-м! Ваши прекрасные штрудели! С яблоками и корицей?

– Еще с вишней. А этот – с земляникой, – отвечает Олеся.

Юфим хватает корзинку с такой сияющей улыбкой, что у Серого сами собой расползаются губы. Зет отбирает свой бокал и допивает вино. На рубашку проливается несколько капель, но Зету явно плевать на все, в том числе и на мнение гостей.

– Это же прекрасное дополнение к вину! – радуется Юфим и, схватив его под руки, вальсирует в глубину дома. – Проходите!

– А что за праздник-то? – спрашивает Тимур, но в ответ из коридора, ведущего в столовую, несется лишь слаженное пение:

«…Оркестр ликует в разбитой Элладе торжественным гимном на сломе времен, похожим на странный предутренний сон…»

– Какая разница? – вдруг говорит Вадик и идет следом за хозяевами. – Пошли, пока приглашают.

Он не идет – скользит по шахматному полу. Серый только что замечает на его ветровке два черных крыла, и это кажется ему ужасно символичным. Олеся переглядывается с Тимуром. Тимур пожимает плечами и поддакивает Вадику:

– Почему бы и нет? Я за любой кипеж, кроме голодовки.

В столовой нет стола. Вместо него стоят несколько журнальных столиков с самой разной едой и бутылками с вином, а на пол навалена груда подушек. Граммофон прячется на подоконнике за полупрозрачным тюлем. Корзина с выпечкой небрежно поставлена на одну из подушек. Хозяева кружат в вальсе, веселые и пьяные, в какой-то момент спотыкаются, падают и, кувыркнувшись пару раз в объятьях друг друга, застывают.

– Ты попал локтем в соусник, – говорит Юфим.

Зет приподнимает руку, смотрит на окончательно испорченную рубашку и со словами:

– Плевать. Она мне никогда не нравилась! – заходится смехом.

Юфим подхватывает. Смех у них по-прежнему абсолютно синхронный, звонкий, срывающийся на чирикающие звуки. Серый и Олеся неловко топчутся у порога, Тимур, не смущаясь, хватает виноградную кисть и начинает ее ощипывать, с любопытством глядя на граммофон. Вадик проходит мимо хозяев к столику, наливает вина в бокалы и протягивает один Серому.

– Мы для них слишком трезвые.

Серый пробует вино… и сам не понимает, как выпивает всё. Сладкое, нежное, ароматное, оно ничуть не похоже на то, какое они иногда пили в супермаркете. В голову тут же стучится опьянение, обвивает мягкими руками и утягивает в плывущий, полный удовольствия мир. Серый подхватывает смех близнецов. Раскрасневшаяся Олеся падает на подушки. Тимур танцует вальс. Всё кружится, сливается в единое целое. Кажется, в какой-то момент они выскакивают из усадьбы и носятся по лужайке, катаются по траве, улыбаются звездам, а звезды кружатся и веселятся вместе с ними. Серому так хорошо, что хочется петь. Мир танцует с ними всю ночь, а утро…

Утро встречает их в беседке, среди подушек, черных перьев и покрывал. Голова не болит, но тяжесть и гудение в ней такие, словно Серый всю ночь стоял внутри огромного звонящего колокола. Он приподнимается, сбрасывает с себя чью-то руку, и нос к носу оказывается с Юфимом. Глаза у него огромные, синие-синие, изумленные. Серый оглядывается, и понимает, что в беседке спит вся компания.

– Что это было? – спрашивает Серый.

– Братец прислал вино, – хрипло, точь-в-точь как Зет, отвечает Юфим.

– Поль?

– Нет. Денис. Он делает отличное вино.

– Из чего? Из конопли? Торкнуло как… – стонет Тимур, открывает глаза, понимает, что лежит в обнимку с Олесей, и после задумчивой паузы радостно заключает: – Знаете, у него реально клевое вино!

Серый не придумывает ничего лучше, чем спросить:

– Сколько же у вас братьев?

Лицо Юфима принимает такое сложное выражение, словно он пытается извлечь квадратный корень из уравнения с неизвестным.

– Мы не считали, – вместо него отвечает Зет.

В беседке прохладно. Розовый свет восходящего солнца лишь подчеркивает сизые тени, не грея. Благо вокруг так много подушек и покрывал, что можно зарыться в них по самый нос, что Серый проделывает с удовольствием. Хозяева лежат в обнимку и расплетаются лениво, нехотя. Мелькают руки, ноги, и их кажется так много, что у Серого кружится голова.