Война без людей. Книга шестая - Мамбурин Харитон Байконурович. Страница 9
– Валим! Валим! – тихо, но азартно шепча, мы делали ноги из запаленной малины, к которой приближались сердитые медики, возглавляемые попранной в правах уборщицей.
Правда, далеко мы не убежали, будучи перехваченными дежурной медсестрой, свирепо тыкающей пальцем в небо (скрытое потолком) и шепотом орущей о том, что нас ждёт (!) сама (!!) Ахмабезова (!!!).
– Здрасти насрать! – недовольно поздоровалась вечно опаздывающий целитель мирового уровня, стоящая возле койки с немцем, – Кладышева, ну ты совсем офонарела уже, коза свежедраная! И даже не отрицай, у тебя как у кошки, на роже твоей все нарисовано!
– Сама виновата! – ни грамма не смутилась девушка, которой давно уже шел тридцать седьмой год, – «Может утром, может днём, будь мол поблизости…». Я и была!
– Так надо было бежать!
– Во-первых, не знала, во-вторых – щас, вот прямо снялась и побежала! Понеслась на крыльях у любви! Наташ, ну че ты?!
– Че я? Меня люди ждут, а я тут с твоей куклой вожусь, пока ты там верховой ездой увлекаешься!
– Иго-го! – взржанул я просто из хорошего настроения.
Две женщины, замолчав, смерили меня долгими взглядами, не несущими в себе ни грана добра, тепла и света, а затем, всё-таки, занялись больным. Я, отойдя в сторонку, культурно не мешал им щупать лежащее под капельницей тело, не понимая, чего Вероника хотела добиться своим экспериментом. Да она и сама не понимала.
Вольфганг Беккер был шпионом, засланным в Советский Союз по мою душу. Далеко не простым. Эмпатия этого немца, внешне очень даже похожего на меня, была настолько сильна, что он пассивно улавливал эмоции и мысли окружающих, буквально присваивая их себе. Просто проживая на постоянной основе рядом с каким-нибудь человеком, он мог узнать все его секреты и тайны, банально «поглощая» мозговое излучение. Однако, моя экспатия оказалась в разы сильнее того, что разум неогена мог «переварить», от чего Вольфганг и стал растением.
Потом, собственно, и начался эксперимент – коматозник плавает в резервуаре, а мы мирно живём по соседству, облучая его мной. Как, впрочем, и кучу призраков этажом выше. И вот…
– А ну-ка…, – быстрым колобком подкатилась ко мне Ахмабезова, хватая за руку. Домогнувшись, женщина застыла соляным столб… колобком на половину минуты, а затем, бросив меня, поспешила проделать то же самое с немцем. После чего удовлетворенно вскрикнула, – Ага!
…и начала собираться. Мол, её работа здесь закончена.
– Наташ! – издала рык нетерпения Кладышева, – Ну чё?!
– Хер через плечо! – бодро ответила ей целительница, – Сейчас я его «включу»! А потом валите к себе, все втроем! Нефиг койку занимать! Точнее, тащите его, атрофия мышц не хрен собачий! Я, конечно, поживила всё что надо, но напрягаться ему в ближайшие дни придётся очень аккуратно!
– В смысле напрягаться? – не понял я, – Кому ему?!
– Ой, да идите вы уже в жопу, надоели! Я всё сказала! – и, ткнув немца пятерней в щеку, Наталья Константиновна побежала на выход.
…и только мы хотели начать ругаться, как лежащее на кровати тело содрогнулось, зайдясь кашлем и дёргаясь. А потом еще и выдавило из себя еле слышно, но разборчиво:
– Уу, с-суки…
На русском.
Меня моментально прошибли очень, очень плохие предчувствия, которые Кладышева тут усугубила, скомандовав снимать штаны и вертать всех домой. Также, по воздуху.
Вот вы, моя достопочтенная и несуществующая, скажите, среди вас есть мужчины? Ну есть же, да? Вот бывает так, что ты познакомился с девушкой, ага? Вы встречаетесь, работаете, всё у вас хорошо, вам весело и приятно. Птички цветут, бабочки кукарекают, в постели огонь, а так вообще тишь, гладь и благодать? Бывает же, да? Но, тем не менее, раза после первого, ты, как мужик, понимаешь, что весь этот рай ненадолго. Рано или поздно с вами захотят «серьезно поговорить». Но ты живёшь, гоня и гоня от себя эту мысль, выцарапывая у судьбы немного дистиллированного счастья, не думая о завтрашнем дне.
С немцем у меня была точно такая же чехарда. Я о нем не думал, прямо как о белой обезьяне. Отрицал ответы, лежащие перед носом. И даже сейчас, шлепая босыми ногами по плиткам общаги под осуждающим взглядом Цао Сюин, не одобряющей двух голожопых мужиков в своих владениях, я по-прежнему делал вид, что эксперимент Вероники Кладышевой никакого отношения ко мне не имеет. И что коматозный немец, выучивший русский за всё время бултыхания в зеленой жиже – вообще бабочка, которой снится, что она Пантелей Федорович.
Реальности было глубоко насрать на мои попытки заблудиться в иллюзиях.
– Куда его?! – сварливо спросил я у своей подруги-любовницы-соседки-младшей жены, тряся очумело моргающим немцем.
– К нам! – твердо ответила та, – Домой!
– Нафига мне там левый мужик?
– Слышь…, – слова определенно давались парню туго, – Я… тебя…
– Ну какой он левый, Витенька? – в интонациях Кладышевой просквозило нечто такое, профессионально-психиатрическое, – Он самый, что ни на есть, родной!
– Штааа?
– Приду… рок, – не унимался немец.
– Нет, ну ты посмотри, – под протестующие звуки девушки я легонько потряс пациента, – Он еще и обзывается!
– Я тебе еще и врежу, тупица…, – слова больному давались все лучше и лучше.
– Витя!? – не выдержав, взвилась моя подруга.
– Что?!
И я замер. Вмерз в кабину лифта, став с ней единым целым. Этот мир мне внезапно стал абсолютно понятен, как будто бы я уже сто триллионов лет живу в нем, а теперь ищу только покоя, гармонии и счастья, а не вот этого вот всего. Почему?
Да потому что «чтокнули» мы оба. Совершенно одинаково.
– Бл*дь…, – прошептал я, глядя на лежащее у меня, аки невеста, тело в руках.
– Бл*дь…, – пробормотало оно в ответ, явно тоже осознав всю неумолимую косность бытия.
Обосраться и не жить.
Вот так у Вити и появился братик. Не братик, конечно, а хрен пойми что, некая чудовищная форма существования, легко угадывающая почти всё, о чем я думаю, но при этом обладающая своей личностью. Точнее, моей личностью, но уже своей. Почти. В общем, всё сложно, но Кладышева с удовольствием начала объяснять всем нам.
Итак, был живой труп немца и живой Витя Изотов. Он облучал тело, которое, как мы знаем, привела в порядок Ахмабезова. Мыслями и чувствами. Вообще всем. Облучал-облучал, облучал-облучал и дооблучался, что слегка изменившийся мозг Беккера смог «впитать в себя» всю мою личность. По чуть-чуть, со временем, пока сигнал Симулянта-донора не достиг 100 процентов. А когда достиг, то, что случилось? Заработавший полноценно мозг заставил заработать и тело.
– И что теперь? – нимало не смущаясь, я делал другому себе массаж ног. Ну а че?
– Теперь Витя номе…
– Никаких «Витя-номер»! – тут же простонал мой двойник, – Меня зовут Вольфганг Беккер! Красивое имя, отличная фамилия!
– Ладно, Вольфганг, – покладисто кивнула научно возбужденная Кладышева, – Вот что нас ждёт дальше…
А ждало следующее. Сначала несколько дней рекуперации и обследований, а затем короткий эксперимент, в процессе которого новоявленного меня будут всё дальше и дальше убирать от донора, то есть меня же. Если этого не сделать в самое ближайшее время, то есть риск того, что мозг Вольфганга окончательно начнет зависеть от моего излучения, а спустя некоторое время он попросту исчезнет как личность, став лишь вторым мной в другом теле. То есть, мы полностью синхронизируемся, я стану ведущим, а Беккер – ведомым. И, возможно, сойдет с ума, так как тела у нас разные. Моторика, рефлексы, и прочая, прочая, прочая. Мизерная асинхронизация будет шатать чердак новоявленного неосапианта.
– Век бы не видел эту рожу, – прокряхтел новорожденный Вольфганг, перевернутый добрым мной на пузо для дальнейшего массажа, – Да и вообще…
– А так оно и будет, – спокойно продолжала наша психиатресса, – Ты обладаешь теми же способностями, что и твой… донор тела, так что мы уже озаботились о твоем новом месте жительства. Природа, тишина, покой, минимум людей вокруг. К тебе будут приезжать, исследовать феномен, но очень ненадолго и нерегулярно. Всё-таки глубинная эмпатия штука опасная, а для тебя так втройне…