Камбер-еретик - Куртц Кэтрин Ирен. Страница 78

— Да. Ансель, мне бы очень хотелось привезти тело твоего брата, но коли не смог, то решил принести тело нашего Господа. Я подумал, что таинство святого причастия успокоит всех нас.

Ансель склонил голову, не в силах выразить свои чувства словами. Руки Джеффрая так сильно дрожали, что он не мог справиться с застежками кожаного сундучка.

Камбер подошел, взял его у Джеффрая, сам открыл и откинул крышку. Внутри оказалось все необходимое для евхаристии.

— Это прекрасная идея, Джеффрай, — пробормотал он, почтительно касаясь маленького золотого потира и диксоса. — Мне следовало бы подумать об этом самому. Это поможет нам собраться с мыслями, чтобы обдумать наши планы.

Джеффрай с сомнением покачал головой.

— Сейчас я не уверен, Элистер. Может быть, это и не было такой уж прекрасной идеей. Я даже не захватил облачения, так спешил удалиться от этой кровавой бойни. Ты думаешь, он простит нам это?

— Конечно, — мягко ответил Камбер.

Джорем очнулся от оцепенения и принял покровец, протянутый отцом.

— Но мы не знаем наверняка, можно ли служить на этом жертвеннике, — продолжал Джеффрай. — Мы даже не знаем, служили ли эйрсиды мессу такой, какой мы ее знаем сейчас.

Видя его нерешительность, Ивейн подошла к архиепископу сзади, положила руки на плечи и прижалась щекой к спине.

— О, Джеффрай, я уверена, все было именно так, как теперь. — Райс взял сундучок и лампу, чтобы Джорем расстелил покров на жертвеннике. — Но даже если и нет, по-моему, этим стенам давно пора услышать слова мессы. Это станет обрядом памяти Девина.

Даже Джеффрай со своей нерешительностью ничего, не мог возразить, он просто смотрел, как Джорем положил распятие, поставил две полусгоревшие свечи в простых деревянных подсвечниках, провел над ними руками, воспламеняя их, и потушил лампу.

Камбер вынул и поставил на алтарь потир и дискос, затем извлек из сундучка плоскую металлическую коробочку, а из нее — четыре просфоры и осторожно положил их на плоскую золотую тарелку — дискос. Джорем достал обтянутые кожей стеклянные кувшины с водой и вином и поставил их рядом.

Камбер встряхнул изрядно помятую узкую пурпурную епитрахиль и с легким поклоном положил ее на дрожащие руки Джеффрая. Несколько мгновений Джеффрай смотрел на епитрахиль, затем покачал головой.

— Не могу, Элистер, — прошептал он. — Да простит мне Бог. В первый раз с тех пор, как принял священный сан, не могу. Я видел, Элистер! Мне пришлось смотреть, как они четвертовали его! В моем сердце не осталось милосердия к ним. Господи, я любил этого мальчика как родного сына!

— Я тоже, — прошептал Камбер.

С этими словами он принял епитрахиль из негнущихся пальцев Джеффрая, коснулся ее губами, надел, словно лунатик, отошел к западу и ждал, пока остальные соберутся вокруг него. Он указал Джеффраю на место слева от себя, поставив Райса между ним и Лиселем. Справа встали готовые прислуживать ему Ивейн и Джорем. Внешне спокойный Джебедия встал напротив, присоединившись к ошеломленному Грегори и Джессу.

— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen, — прошептал Камбер в то время, когда его рука очертила знак его преданности, знакомые слова обряда придавали ему мужества. — Introibo ad altare Dei.

— Ad Deum qui laetificat juventutem meam, — отозвались остальные.

«Я взойду к алтарю Господнему и к Господу, который дает мне радость в этой жизни…»

— Judica me, Deus… — продолжал Камбер. — Воззрись на меня, о Господи, и уведи меня от тех, кто несправедлив и лжив.

— Quia tu es, Deus… В Тебе, о Господи, моя сила. Почему Ты выделил меня? И почему печаль переполняет меня, — отвечали остальные.

Они служили в память о Девине. Они хотели, чтобы значение каждого слова пересилило их горе и возродило их для борьбы. В ту ночь у них не было книги, по которой можно было бы читать, поэтому каждый сказал то, что помнил и что имело для него какое-то значение в их общей печали, что-то для надежды, силы и мужества, для движения вперед.

Камбер служил по обычаям Ордена святого Михаила, подавая причастие каждому участнику обряда. Он опускал священный хлеб в благоговейно протянутую руку, за ним следовал Джорем с чашей. Когда они закончили, Камбер обрел покой, позволивший почти забыть о горе. Теперь по крайней мере он знал, что смерть Девина не была напрасной.

Той же ночью Ансель вернулся в Грекоту вместе с Камбером и Джоремом. Теперь, когда указ регентов был разослан, в Гвиннеде не осталось места, где последний граф Кулдский мог бы показаться, не опасаясь за свою жизнь. А появление нового монаха в большом доме епископа останется незамеченным. После того как в его волосах была выстрижена тонзура, а сами они были перекрашены в светло-каштановый цвет, Ансель был представлен общине Грекоты как брат Лоркэн, писец-михайлинец в штате епископа Элистера. Смены одеяния и цвета волос оказалось достаточно, чтобы спрятать Анселя и без помощи волшебства.

Отец Вилловин и остальные члены братства оказали новому писцу теплый прием. Никого не смутило приглашение новичка уже на следующий день после праздничной мессы в капитуле в епископские покои для праздничного обряда в честь дня святого Михаила в обществе Элистера Келлена и его секретаря. Всем было известно, что михайлинцы держатся вместе, особенно в такой важный день. Камбер же и Джорем с выгодой использовали это время для того, чтобы посвятить Анселя в тонкости монашества и устава Ордена, членом которого он притворялся. За несколько дней он узнал достаточно, чтобы свободно общаться со священниками и монахами, не вызывая подозрений.

Остальные участники поминовения вернулись в свои дома, в следующие дни и недели они более старались не привлекать внимания. Теперь, когда отпала необходимость наблюдать за Девином, Грегори в Эборе начал потихоньку готовить переезд своей семьи из Гвиннеда. Сам он был намерен возвращаться по всем делам Совета. Джебедия вернулся в Аргод, чтобы попрощаться со своими братьями. Райс и Ивейн провели праздник святого Михаила в Шииле со своими детьми, омрачив торжественный день сообщением о смерти Девина. Тиег был еще мал, чтобы понять, что случилось, а восьмилетняя Райсил все время плакала.

Джеффрай был в Ремуте, чтобы на следующее утро вместе с архиепископом Ориссом служить в соборе святого Георгия. Однако ночью он выскользнул из своих апартаментов в резиденции Орисса и пробрался в мало кому известный Портал в ризнице собора, откуда перенесся в аббатство святого Неота в свой старый Орден.

Всю ночь отец Эмрис и старейшины гавриилитов обсуждали нападение на принцев и суд короля Алроя. Когда Джеффрай предстал перед Камберианским советом на следующей неделе, он рассказал о растущем беспокойстве братии. Гавриилиты считали, что если заговор дня святого Михаила (как его теперь называли) подвел людей к решающей черте, то деринийские религиозные общины должны одними из первых испытать на себе гнев регентов. Кроме того, Ордена станут главной мишенью как центры обучения и развития деринийских способностей.

Следовало побеспокоиться и о других — Варнаритской школе, Хлентиете неподалеку от Коннаита и недавно образованной школе рядом с Найфордом, которая уже была однажды сожжена, и Совет проследил, чтобы все были предупреждены. Камбер и Джеффрай, пользуясь епископским саном, помогли религиозным общинам разработать планы бегства. Оставалось только надеяться, что, прежде чем случится самое худшее, останется время на исполнение этих планов.

Почти месяц удача не покидала их. Но в конце октября, когда ушедшее лето в последний раз напомнило о себе, шаткое равновесие рухнуло.

Вновь вернулась невероятная для поздней осени жара и опять принесла деринийскую чуму, поразившую Гвиннед летом. В Валорете толпа разбушевавшихся горожан и фермеров растерзала семейство торговца, которое сочли разносчиком болезни и подозревали в принадлежности к расе Дерини. Беспорядки начались, когда городская стража пыталась вывезти предполагаемых жертв болезни, и солдатам пришлось призвать на подмогу гвардию архиепископа.