Королевское правосудие - Куртц Кэтрин Ирен. Страница 51
«Забудьте о том, что только что произошло,» — приказала она, кладя руки на его лицо и снова подчиняя его своей воле, невзирая на то, что на этот раз он попытался уклониться от ее прикосновения. — «Отец, простите меня, если сможете, но Вы обязаны забыть об этом. Забудьте и спите.»
Сопротивляться было невозможно. Даже если бы он желал разделить ее мучения, он смог бы этого сделать — он был вынужден повиноваться. Когда глаза его закрылись и он беспомощно свалился под ее прикосновением, она еще раз вошла в его разум, безжалостно перекраивая его память, чтобы скрыть свой грех.
Потом она оставила в его памяти лишь воспоминание о том, что он задремал, размышляя в базилике, и, оставив его спящим, сбежала в свои покои, чтобы остаться в одиночестве. До конца дня она не хотела никого видеть и не стала ужинать. И не спала всю ночь.
Но ни пост, ни молитва, ни даже умерщвление ее плоти не могли избавить ее от мыслей о том, чем она была и что она сделала, и не принесли ей утешения, которого она так жаждала. Тяготясь своим прегрешением, она даже задумалась о том, а смеет ли она, несомненно проклятая за свои грехи, идти к заутрене, но все же не смогла решиться не ходить. Она всегда приходила к заутрене, которую отец Амброс служил для себя и сестры Сесилии, и если она не придет, они, конечно же, удивятся, почему она не пришла. Кроме того, какой-то клочок остававшей в ней невинности все еще позволял ей надеяться, что само присутствие на заутрене и святое причастие смогут принести ей исцеление, которого она так жаждала. Конечно же, Господь не покарает ее за то, чт она пытается придти к Нему, несмотря на все ее неудачи и нестойкость духа.
Но заставить себя превратить мысли в действия и перейти через внезапно оказавшийся очень большим двор, отделявший ее покои от базилики, в которой находились Амброс и Сесилия, внезапно оказалось тяжким испытанием. Несмотря на то, что Амброс ничем не показал, что он что-то помнит об их вчерашней стычке, ей казалось, что в каждом его взгляде сквозит осуждение, а сестра Сесилия казалась куда более суровой и молчаливой, чем обычно.
Джеана пересекла половину двора, прежде чем осознала, что лишения, которые она наложила на себя ночью, ослабили скрепы, которые она всегда накладывала на свои ненавистные способности, и уменьшили ее сопротивление искушению использовать их. Двор был заполнен купцами, и торговцы уже собирались вместе, готовясь к аудиенции у регента Найджела; проходя мимо них, она захватывала не только обрывки их бесед, но и отрывочные мысли.
«…сказал Ахмеду, что это зерно — просто мусор, а тот сказал, что был недород и…»
«…любой ценой добейся, чтобы принц Найджел выслушал тебя. Он честен, как и его покойный брат…»
…Боже, сегодня опять будет жарко. Может, пока хозяин будет на аудиенции, я спрячусь куда-нибудь …
«…все, что нам нужно — это получить концессию и…»
Сжавшись, Джеана спрятала свое лицо поглубже в тени капюшона своей накидки, которую она носила, чтобы укрыться от посторонних взглядов, а вовсе не потому, что ей было холодно, и продолжила свой путь через двор, стараясь не замечать чужих мыслей, узнанных ею.
«…Нед, поставь эту лошадь вон там! Если с этими шелками что-нибудь случится…»
«… вот тогда мы поглядим на этих Халдейнов…»
…видение луж крови …
«…и три бочки фианнского вина…»
Джеана споткнулась и чуть не упала, поразившись тому, что, как ей показалось, она услышала. Амброс ринулся к ней, чтобы поддержать ее за локоть, но когда она посмотрела в том направлении, откуда, как ей показалось, исходило упоминание о Халдейнах, она искала сказавшего это не только глазами, но и всем разумом.
«…и я сказал старому Реколу, что его ножи не стоят и половины того, что он за них просит, а он сказал…»
Нет, еще правее…
Торговец серебром, вместе со своим слугой, распаковывали тюк на вьючном муле, двое приказчиков, стоя в тени навеса, просматривали свиток со счетами, а трое конюхов смеялись какой-то рассказанной шепотом шутке. Она инстинктивно раскрыла свой разум, пытаясь узнать побольше… и внезапно выяснила, что ни конюхи, ни большинство из суетившихся во дворе торговцев не были теми, кем они казались. Это были торентские солдаты, приехавшие, чтобы убить Найджела и захватить замок и плененного короля Торента.
Еще немного …
Всхлипнув, она закрыла свой разум и вцепилась в руку Амброса, потрясенная и испуганная не только тем, что она узнала, но и тем, как она узнала это.
«О, Амброс, уведите меня отсюда!» — прошептала она, уткнувшись лицом ему в плечо.
«Миледи,» — выдохнул он, — «что-то не так?»
Но она не ответила ему. Только когда они оказались под спасительным сводом базилики, и он, заведя ее в небольшую боковую молельню, закрыл за собой дверь, не впустив внутрь даже сестру Сесилию, она почти истерично зарыдала.
«Джеана, что случилось?» — шепотом спросил ее Амброс, гладя ее руку дрожащими пальцами, когда она, рыдая, прижалась к его ногам. — «Расскажите мне, дочь моя. Я уверен, что все не так плохо, как Вам кажется.»
«О, Боже, я проклята! Мы все прокляты!» — всхлипнула она.
«Вы прокляты? Чушь.»
«Святой отец, не дразните меня,» — прошептала она, выдергивая свою руку. — «Он и так насмехается надо мной. Сперва он заставил Вас прочесть вчера не ту проповедь, а теперь он дает мне узнать то, что я не узнала бы… но… только…»
«Дочь моя, о ком Вы говорите?» — спросил Амброс, беря ее за плечи, чтобы поглядеть ей в глаза. — «Кто заставил меня прочесть…»
Джеана покачала головой, громко всхлипнула и, достав из рукава носовой платок, приложила его к глазам.
«Я… я не могу сказать Вам.»
«Ерунда. Мне можно говорить все. Я священник. Я Ваш духовник.»
«Нет, я не могу! Я уже причинила Вам достаточно много боли.»
«Вы причинили мне боль? Джеана, о чем Вы говорите?» — Амброс встряхнул ее за плечи. — «Что случилось? Возьмите себя в руки! Я не смогу помочь Вам, если я не буду знать, что случилось.»
Всхлипывая и нервно теребя в руках платок, Джеана опустилась на колени, пряча глаза.
«Вы возненавидете меня,» — пробормотала она.
«Возненавижу Вас? Конечно, нет!»
«Но я совершила ужасный грех!»
«Я уверен, что ни один из Ваших грехов не ужасен настолько, чтобы Бог не простил его Вам.»
«Если бы Вы знали, что я сделала, Вы бы не относились к этому так несерьезно.»
«Дочь моя, конечно же, Вы не могли сделать ничего столь дурного! Расскажите мне, что случилось. Уверен, что я смогу помочь Вам.»
С трудом сглотнув, Джеана осмелилась посмотреть на него.
«Святой отец, если я расскажу Вам, Вы обещаете хранить это как тайну исповеди?»
«Конечно.»
«Вы клянетесь в этом своим священным саном?»
«Конечно».
«Тогда оденьте свою епитрахиль,» — потребовала она.
Еле скрывая свое раздражение, Амброс вздохнул и взял епитрахиль, висевшую на ограждении алтаря, и, коснувшись губами фиолетового шелка, одел епитрахиль на шею.
«Вот. Теперь рассказывайте,» — приказал он.
И она делала рассказала — но не позволила ему прикоснуться к себе, чтобы не поддаться искушению вновь использовать свою недозволенную силу. Когда она рассказала ему все, начиная с видения Камбера и заканчивая зловещими намеками на заговор против Найджела, не утаив при этом вторжения в его собственный разум, Амброс выглядел потрясенным, но был настроен решительно.
«Боже правый, Джеана, Вам не стоит беспокоиться ни на мой счет, ни насчет этого видения святого Камбера, которое то ли было, то ли нет,» — прошептал он, его красивое лицо побледнело и исказилось от груза знания. — «Вы должны предупредить принца. Может быть, уже слишком поздно!»
«Нет. Я не должна. Амброс, задумайтесь, как я узнала все это! Это знание запретно! Разве мы с Вами не потратили целых два года, чтобы избавиться от этой заразы? Даже Вам не удалось избежать проклятья, которое она несет в себе!»
Амброс сглотнул, но не уклонился от ее взгляда.
«Я… похоже, выжил, миледи, и остался невредим. Может, эта зараза вовсе не столь опасна, как Вам кажется.»