Мальчик из джунглей - Морпурго Майкл. Страница 9

Мальчик из джунглей - i_008.png

Я думал-думал, смотрел, как Уна машет мне хоботом из реки, и улыбался про себя. Ничего плохого в этом нет; я откуда-то знал, что мама с папой были бы совсем не против. У цветка кружилась колибри – такая удивительно малюсенькая, такая красивая. Бабочки всех оттенков носились друг за дружкой над водой. И в этот миг скорбь и стыд вдруг покинули меня. Я больше не думал о прошлом, о маме с папой. Я думал о том, что теперь Уна – моя семья. Странно, конечно, звучит. Но чем больше я об этом думал, чем сильнее верил, что так оно и есть.

Мальчик из джунглей - i_009.png

Сидя на берегу и глядя на Уну, я потихоньку осмысливал своё положение. Если бы не Уна, я бы не спасся – это яснее ясного. Никакой надежды выжить без неё у меня нет, я просто заблужусь – и прости-прощай, Уилл. Вертолёт прилетал лишь однажды, и то несколько дней назад. О присутствии человека говорит только след самолёта, который тянется в небе, в километрах над древесными кронами. Никто не знает, что я здесь. Никто не знает, что я жив, а значит, и искать меня никто не будет. Слониха утащила меня в джунгли, если кто и способен найти путь назад, так это только она. А мне нужно остаться с ней, научиться жить рядом, и тогда всё будет хорошо. Она внесла меня в джунгли – она же и вынесет. Рано или поздно.

А ещё мне нужно как-то с ней разговаривать. Чтобы она поняла, что я умираю с голоду. Я ведь слышал, как махаут беседует с ней, но он говорил на своём языке, которого я совсем не знал. А Уна, должно быть, знает, иначе зачем он с ней так долго говорил? Раз уж она понимает язык махаута, то и английский поймёт. Почему бы и нет? Мне главное научить её. Я вспомнил, как разговаривал со слонихой махаут, – мягким шёпотом, не повышая голоса. И я буду так же. Я научу Уну понимать меня.

Я решил приступить, не теряя времени. Уна вышла из воды, и я приблизился к ней, взял её хобот, погладил и заговорил – тихо, как махаут. При этом я смотрел прямо в её слезящиеся глаза – такие мудрые.

– Уна, – начал я, – я знаю, как тебя зовут. А ты ведь не знаешь моего имени, да? Ты совсем ничего обо мне не знаешь. Давай я расскажу тебе, хорошо? Ну вот. Я Уилл. Мне девять лет, скоро десять. Я живу возле Солсбери, это в Англии, далеко-далеко отсюда. Я хожу там в школу. У моих бабушки и дедушки ферма в Девоне, где болота, и у них много коров и трактор. Туда я езжу на каникулы. Моего папу убило бомбой в Ираке, потому что там сейчас война. Мамы, наверное, тоже нет, её утопила эта большая волна, от которой ты меня спасла. Если бы не ты, я бы уже умер, как мама. Но надо, чтобы ты поняла одну вещь: я и так умру, причём довольно скоро, если не поем. Хочу есть, Уна, по-настоящему хочу. Мне надо поесть. Понимаешь? Поесть.

Я широко разинул рот, засунул туда пальцы и несколько раз сказал: «А-а-а». Уна взирала на меня с высоты своего роста, и взгляд у неё был такой понимающий, что мне показалось, общий смысл она уловила. Это меня вдохновило, и я продолжил спектакль. Погладил себя по животу, мыча от удовольствия:

– Ням-ням, вкусно. Еда. Еда.

Слониха, не мигая, смотрела на меня. Она слушала, это видно было, но понимала ли хоть словечко? Вот вопрос так вопрос.

Может, взгляд у неё нисколечко не понимающий, просто добрый. Нет, никак мне до неё не достучаться. Просто руки опускаются. Ладно, попробуем по-другому. Я сбегал на опушку джунглей, оторвал от дерева длинную ветку с листвой и притащил Уне. Надеюсь, это те листья, которые ей по душе. Она понюхала подношение, затем обвила ветку хоботом, оторвала от неё всё нужное и побросала себе в рот.

– Вот молодец, Уна! – радостно крикнул я. – Видишь? Еда. Ням-ням. И мне. Мне тоже. Мне нужна еда. Но только не листья, Уна, листья я не ем.

Слониха жевала и чавкала, не сводя с меня взгляда, и откуда-то из её утробы доносилось довольное бурчание. «Хоть бы это означало, что она поняла», – мысленно молил я. Хоть бы она догадалась накормить меня, как я её. Но Уна затолкала в рот последние листья и принялась ощупывать хоботом мои волосы и уши. Тут я уже не выдержал. Я отпихнул хобот и заорал, задрав голову кверху:

– Ты что, совсем тупая, слонища-дурища? Я есть хочу! Есть! Мне нужно есть!

Я отчаянно заозирался и заметил какие-то красные плоды, похожие на огромную спелую сливу. Они росли высоко на дереве, на другом берегу реки.

– Уна, гляди! Вон там! Вот что мне нужно! Мне туда не забраться. А тебе дотянуться – раз плюнуть. Ты точно сможешь. Пожалуйста, Уна, ну пожалуйста!

Но Уна развернулась и зашагала прочь от реки вглубь джунглей, выискивая хоботом листья. Пока она ест, нет смысла орать на неё, подпрыгивать и шлёпать её по ноге. Ей до всего этого дела нет. Уна изволит обедать, и пусть весь мир подождёт.

К глазам подступили слёзы. Я сморгнул. Но что толку – они снова набегали. Я уселся на берегу, подтянув колени к груди, и разревелся. И плакал я не от жалости к себе, не от грусти. Не от скорби по маме или папе. Я ревел от ярости, от бессилия и от голода тоже. Уткнувшись лицом в ладони, я тихонько завывал, покачиваясь из стороны в сторону.

Когда я поднял взгляд, то увидел хаудах. Он прочно застрял между камнями. И мне его никак оттуда не достать – это и ежу понятно. Без него как я поеду на Уне? А без Уны как отыщу дорогу к людям? Как ни странно, до меня только сейчас начало доходить. Я перестал плакать, попытался успокоиться и собраться с мыслями. Если я не могу ехать на слонихе, а она не может добывать мне пищу, значит спасти меня она тоже не может. Следовательно, пропитание себе я должен добывать сам. И заботиться о себе сам. Спасение в моих руках. Есть же хоть какой-то путь из этих джунглей. Раз я попал сюда, попаду и обратно.

И через несколько минут я уже знал, что делать. Меня осенило при взгляде на реку. И как только мне раньше в голову не пришло? Я пойду вниз по течению. Ведь все реки впадают в море, так? Если идти вдоль берега, по крайней мере, у меня всегда будет вода. А еду добуду себе по пути: ягоды, орехи, коренья. И даже рыбу. Я же могу рыбачить! Да, со слонихой нужно расстаться. Так я и поступлю. Всё, я принял решение. Теперь я иду один.

4

«Тигр, Тигр…»

Но уже через минуту я передумал. Просто кое-что случилось. Я сидел себе одиноко на берегу реки, и вдруг хобот Уны нежно коснулся моей шеи, переполз на плечо. Уна пофыркивала, ощупывая меня. Хобот обвился вокруг моей груди; слониха потянула меня – мягко, но настойчиво. Она разворачивала меня лицом к себе. Она смотрела с высоты своего роста, укоризненно кряхтя, словно догадывалась, что я затеял.

Потом Уна опустилась на передние колени. Я сначала подумал, что она просто утомилась, пока резвилась в реке, а теперь хочет прилечь рядом и вздремнуть. Она и правда прилегла, только спать вовсе не собиралась. Она вытянула хобот, обхватила меня за пояс и подтянула к себе поближе. Я всё никак не мог сообразить, что́ она делает.

И тут до меня дошло. Вот я балда недогадливая! Уна приглашает взобраться на неё, вот что. Легонько подтолкнув, она приподняла меня и подстраховывала, пока я не ухватился за шею и не устроился между двумя буграми на голове. Только теперь я увидел, что Унина голова – это не один купол, а пара.

Поддерживая меня хоботом, слониха поднялась и выпрямилась на всех четырёх ногах. Но хаудаха у меня теперь не было, а значит, не было и поручня. Я испуганно ухватился за слоновью шею и обнаружил прямо перед носом у себя хобот. Уна предлагала замену хаудаху. Она знала: мне нужно за что-то цепляться. И уж я вцепился так вцепился – не за страх, а за совесть. А вдруг она сейчас отнимет хобот, что тогда? И для верности я приклеился к Униной шее коленками и пятками.

Но, как выяснилось, ноги у меня слишком короткие и слишком широко их приходится раскидывать – толком не приклеишься. Если я лишусь хобота – а рано или поздно я его лишусь, – мне придётся самому как-то удерживать равновесие. И что со мной будет, когда Уна тронется с места? А если ей вздумается пуститься бегом, тогда вовсе пиши пропало.