Слушай Луну - Морпурго Майкл. Страница 26

После школы Альфи и Люси пришлось ждать чуть ли не до самого вечера, пока не начался отлив и уровень воды в проливе Треско не понизился настолько, чтобы можно было благополучно вернуться верхом на Пег обратно на Брайер. Альфи настоял на том, что возвращаться они должны вместе, и сам уселся спереди, а Люси ехала сзади. В какой-то момент, в самом глубоком месте пролива, обоим стало очевидно, что Пег уже не идет, а плывет. Альфи почувствовал, как Люси крепко обвила его руками и уткнулась лицом ему в спину. Сначала он решил, что это она от страха, но потом у него появилась надежда, постепенно переросшая в уверенность, что страх тут вовсе ни при чем, что таким образом она выражает свою благодарность, свою привязанность к нему, а где-то даже и свое им восхищение.

Он почувствовал это восхищение, когда утром в школе вышел перед всеми и заявил мистеру Бигли, что нельзя отправлять Люси в приготовительный класс, что в ее возрасте это неправильно и несправедливо. За свою дерзость он должным образом был наказан – получил два удара тростью по ладони. Он вспомнил, какое изумление и ужас отразились на лице Люси при виде этого: она явно никогда прежде не видела ничего подобного. И в глазах у нее стояли слезы – слезы жалости к нему, и Альфи это понравилось.

Если кому-то и было по-настоящему страшно посреди пролива, где течение оказалось намного глубже и стремительней, чем Альфи ожидал, так это ему самому.

– Все в порядке, Люси, не бойся, – твердил он ей, хотя на самом деле себе. – Пег знает дорогу. Просто держись крепче. Она нас вывезет, вот увидишь.

И Пег, к огромному облегчению Альфи, не подвела. Она настойчиво преодолевала течение, и вскоре глубокая вода осталась позади и они двинулись по отмели в направлении Зеленой бухты, где их уже поджидали на берегу десятки зрителей, среди которых были и Мэри с Джимом. Дядя Билли тоже был там, стоял на палубе «Испаньолы» в своей пиратской треуголке, глядя на них в телескоп. Это было триумфальное возвращение. На всем Брайере, казалось, не осталось ни одного человека, которому не была бы известна поразительная история появления Люси в школе в первый день, о том, как она перебралась через пролив верхом на Пег и как Альфи досталось тростью от Зверюги Бигли за то, что посмел ему перечить, за то, что заступился за Люси.

Однако же второй ее день в школе оказался еще более примечательным. Все знали, что больше сильных отливов не будет и ездить через пролив Треско вброд у Люси не получится, потому что посередине пролива будет попросту слишком глубоко и слишком опасно. Так что придется ей либо ездить на лодке вместе со всеми, либо сидеть дома. Все школьники во главе с мистером Дженкинсом, который проявлял все большее и большее нетерпение, ждали, когда появятся Люси с Альфи. Все возбужденно спорили. Всем не терпелось увидеть: придут они или не придут? Сядет она в лодку или нет? Струсит или не струсит? И что сделает Зверюга, если в школе она не появится?

Когда из-за угла показались Люси с Альфи верхом на Пег, все разом умолкли. Спешившись, они оставили Пег пастись у дороги и медленно двинулись по пристани к лодке. Мистер Дженкинс закричал им, чтобы поторапливались, потому что они уже и так опаздывают и «мистер Бигли живьем их съест».

Альфи запрыгнул в лодку первым и протянул руку Люси. Та долго переминалась с ноги на ногу в нерешительности, глядя то на него, то на другую сторону пролива. Все гадали, что будет дальше, и Альфи тоже.

– Давай живей, барышня! – рявкнул мистер Дженкинс. – Нам тут до ночи, что ли, торчать? Ты едешь или нет?

Все взгляды были теперь устремлены на Люси. Она закрыла глаза, сделала глубокий вдох, потом еще один. Потом открыла глаза, взялась за руку Альфи, крепко ее сжала и ступила на дно лодки. Все захлопали, а кое-кто даже завопил от восторга. Люси уселась рядышком с Альфи, низко опустила голову и всю дорогу до Треско ехала зажмурившись.

Он стоял рядом с ней на линейке на школьном дворе, когда поднимали флаг и пели государственный гимн, и она все так же жалась к нему и в зале, на общем молитвенном собрании, пока мистер Бигли читал с кафедры молитвы, а мисс Найтингейл играла на пианино. Они запели «Что за друга мы имеем», любимый гимн Альфи, – ему всегда нравилась мелодия, и мама тоже любила этот гимн больше других. Он старательно выпевал строчки гимна, и вдруг понял, что Люси рядом с ним не поет, и спросил себя почему. Знает ли она вообще хоть один гимн и водили ли ее вообще когда-нибудь в церковь? Потом ему подумалось: «Ну, еще бы она пела. Как она может петь, если не в состоянии даже говорить?» Но тут он заметил, что Люси переменилась. Она вдруг вся напряглась, точно кошка, готовая броситься, взгляд ее широко раскрытых глаз был устремлен куда-то в одну точку. Она вроде бы даже почти не дышала. Ее взгляд был в упор направлен на мисс Найтингейл, как будто Люси ее узнала, как будто та была ее давным-давно потерянной и вдруг обретенной родственницей. Как будто Люси не могла поверить своим глазам. Люси вспомнила ее – или вообще что-то вспомнила, – Альфи в этом ничуточки не сомневался.

Когда они допели гимн, мисс Найтингейл встала из-за пианино, аккуратно опустила крышку и направилась к мистеру Бигли, чтобы, как обычно, прочесть последнюю молитву. Он как раз начал произносить слова молитвы, как вдруг Люси неожиданно и необъяснимо отошла от Альфи и двинулась к мисс Найтингейл. Альфи потянулся перехватить ее, но было уже слишком поздно. На молитвенных собраниях мистера Бигли без разрешения не отваживался шевельнуться никто. Кроме Люси. Она двигалась точно в каком-то трансе, как призрак, скользя мимо выстроившихся в ряд детей. Никто не вымолвил ни слова. Даже мистер Бигли умолк на полуслове. Альфи ждал, что он сейчас взорвется, но, явно ошарашенный точно так же, как и все остальные, он лишь молча стоял столбом, глядя, как Люси идет мимо него, мимо мисс Найтингейл. Она направлялась прямо к пианино.

Люси уселась, подняла крышку и заиграла. Она играла негромко, склонившись над клавишами, целиком и полностью погруженная в музыку, которая рождалась под ее пальцами; и все, от самого маленького приготовишки до мистера Бигли собственной персоной, слушали ее столь же сосредоточенно. Всеобщее изумление из-за этого дерзкого неповиновения Зверюге Бигли сменилось восхищением перед тем, как великолепно она играла. Мисс Найтингейл обернулась к мистеру Бигли.

– Это Моцарт, мистер Бигли, – прошептала она. – Она играет Моцарта. Кажется, я знаю эту пьесу. И ведь хорошо играет.

Тут-то мистер Бигли и взорвался.

– Как ты смеешь прерывать мое собрание! – взревел он и в несколько шагов преодолел расстояние, отделявшее его от Люси. – Немедленно отправляйся на свое место!

Но Люси, целиком растворившись в музыке, продолжала играть. Мистер Бигли еще некоторое время постоял над ней, пыхтя от ярости, потом смахнул ее руки прочь и захлопнул крышку пианино.

– Пианино, – произнесла она тихо, и все ее лицо озарилось улыбкой. – Пианино, – повторила она еще раз, вскидывая на него глаза.

Мистер Бигли был вне себя от гнева. Он схватил Люси за руку и рывком вздернул ее на ноги.

– Значит, ты все-таки умеешь разговаривать! – проскрежетал он. – Так я и думал. А вся эта твоя немота – притворство, одно сплошное притворство, обман, всего лишь способ привлечь к себе внимание. А я говорил и доктору Кроу, и миссис Уиткрофт, что ты у меня оч-чень быстро научишься и говорить, и писать, и прилично себя вести, как и все остальные дети в моей школе. И, поверь мне, так оно и будет. Так оно и будет. Ты меня поняла? Поняла меня?

В ярости он схватил ее за плечи и с силой тряхнул. Люси не проронила ни слова. Она безмолвно плакала, и слезы струились по ее лицу. Бигли отволок Люси обратно на место. Потом, вернувшись на свою кафедру и овладев собой, он обратился ко всей школе:

– Сейчас Люси Потеряшка извинится перед всеми нами за то, что прервала нашу молитву. Давай, дитя, говори. Скажи, что ты сожалеешь о своем поведении. Давай, говори.