Я тебя не знаю - Соболева Ульяна "ramzena". Страница 8

– Я могу его увидеть?

– Конечно, именно для этого мы вас и попросили приехать. Его ударили по голове предположительно кирпичом или камнем, что, скорее всего, и вызвало амнезию, а потом обчистили до нитки.

Я втянула поглубже воздух и медленно выдохнула. Так и не могла понять , что Кирилл забыл в этом маленьком городишке? Надо будет утром спросить у Светланы Владимировны, может быть, она знает, зачем он сюда поехал.

– Идемте, Евгения Павловна. Не хочу вас задерживать просто так.

На секунду стало страшно. Когда проходили по длинному коридору, я увидела свое отражение в стеклянной витрине регистратуры и невольно пригладила выбившиеся из прически волосы.

– Налево, – послышался голос врача, и я послушно шла следом, сминая в руках тонкий шелковый шарф. Стук каблуков моих сапог эхом отдавался в гробовой тишине, и только где-то вдалеке работало радио. Передавали сводку новостей.

Возле палаты мы остановились, я втянула поглубже воздух. Антон Валерьевич толкнул дверь, и я вошла в небольшое помещение с четырьмя кроватями. Кирилла я увидела сразу, он лежал у окна. Я бросила взгляд на его бледное лицо и медленно закрыла глаза, чувствуя легкое головокружение. Захотелось броситься к нему. Такое естественное желание, всего лишь год назад я именно так и сделала бы. Бросилась бы к нему, покрыла его лицо поцелуями, шептала бы, как невыносимо испугалась, когда он пропал, как перенервничала, пока ехала сюда. Но теперь все изменилось. Возможно, когда он очнется, то прогонит и разозлится, что позвали меня, а не ту самую Алину или его маму.

– Вы его узнали, – не вопрос, а утверждение.

– Да… узнала. Это… это мой муж.

Я так и не смогла сказать «бывший», слово застряло где-то внутри меня и раскололось на части.

– Какое облегчение. Я до последнего переживал, что вы его не узнаете, и нам придется искать дальше, а если не найдем, его могут потом перевести в психиатрическую клинику.

– Он спит или без сознания? – тихо спросила я, сжимая шарф еще сильнее и чувствуя, как потеют ладони и холодеют кончики пальцев.

– Он сейчас под действием транквилизаторов. Головные боли мучают. А утром вы сможете поговорить с ним. Правда, до этого вам лучше пообщаться с нашим психиатром. Он будет здесь после десяти утра. Случай не простой, как он сказал вчера.

Я подошла к кровати Кирилла и чувствовала, как начало драть в груди от бешеной и такой непонятной радости видеть его снова. Пусть вот так, пусть в больнице. Как же я истосковалась по нему, по этому подлецу. До дрожи, до какого-то идиотского изнеможения. Так можно скучать только по родным людям. До отупляющего, отчаянного чувства, когда отходит онемение после обморожения, и вы снова можете двигать пальцами рук и ног. Я испытывала примерно тоже самое, глядя на Кирилла. Коснулась кончиками пальцев его щеки и тут же отняла руку, потому что он тяжело вздохнул и повернул голову вбок, а у меня сжалось сердце от вида кровоподтеков на его левой щеке и наложенных швов у виска. Опустила взгляд на его руку, лежащую поверх одеяла, и вздрогнула – на безымянном пальце обручальное кольцо. Он что, до сих пор его не снял? Невольно тронула свое и судорожно сглотнула комок слез, застрявший в горле.

– Вы мне ответите на несколько вопросов, если вас не затруднит? Я заполню его карточку, как положено. У вас есть при себе паспорт?

– Да, конечно.

Прежде чем я зашла снова в кабинет к врачу, я нашла Славика. Он курил на улице. Нервно курил. Я видела, как он сбрасывает пепел каждую секунду и резко выдыхает дым.

– Ну что? Поехали? – бросил он, едва завидев меня, переминаясь с ноги на ногу и поглядывая на часы.

– Нет, ты поезжай, а я останусь. Это он, Слав. Это Кирилл.

– И что теперь? Что значит остаешься? Позвони его матери, пусть она к нему едет. Ты не обязана тут оставаться.

От злости у него выпала сигарета, и он закурил новую.

– Слав, на него кто-то напал и избил. Его вообще убить пытались и обокрали до копейки. Как я его тут оставлю?

– Глупости. Только не говори мне, что это жалость и чувство долга! Ты не должна!

Это и не было жалостью. Я просто не могла отсюда уехать.

– Верно. Не должна. Я хочу остаться. Ты чувствуешь разницу?

– Чувствую! Все чувствую. Еще когда ехали сюда, чувствовал. Тряпка ты. Просто тряпка. Шанс вернуть его увидела? Думаешь, он оценит, что ты у его постельки сидела, бросит свою шлюшку и к тебе вернётся котлеты с борщами есть?

– Езжай домой, Славик. Спасибо, что привез.

Я развернулась, чтобы уйти, но он резко схватил меня за локоть и дернул к себе.

– Я наизнанку выворачиваюсь, чтоб у нас все хорошо было. Поехали отсюда. Пусть кто-то другой этим занимается. Ты ему ничего не должна.

Его заклинило на этом дурацком слове «должна», он его повторял снова и снова. То ли себя убеждая, что это и есть причина моего решения, или меня.

– А ты не выворачивайся, Шевцов, так легче будет. Притом всем. Потом об этом поговорим. Я никуда не поеду. Он отец моих дочерей, и я обязана ему помочь. А ты… ты, между прочим, был его другом.

– Был! Вот именно – был! – медленно разжал пальцы, отпуская меня, и накинул на голову капюшон пуховика.

– А он когда-то ради тебя машину в мороз ночью гнал, когда твоя сломалась, чтоб в аэропорт отвезти, потому что у тебя дочь родилась. Он тебя прикрывал, когда ты накосячил с налоговой. С ментовки вытаскивал, когда ты человека сбил, и отмазаться помогал, выплачивал за тебя отступные, ты тогда все деньги в бизнес вложил. От наездов тебя прикрывал, когда ты свой первый супермаркет открыл. Хорошее быстро забывается, да, Слав?

– Слишком много плохого потом было, Женя. Слишком! Иногда есть вещи, которые тяжело забыть и простить. Ясно?! Все, я поехал. Хочешь, сиди тут, горшки ему меняй с пеленками.

Я даже не обернулась, когда он завел машину и уехал. Поправила растрепанные ветром волосы и вернулась в кабинет к врачу. Пока он записывал все данные Кирилла, я думала о том, что в чем-то Славик прав. Далеко не все можно простить и забыть, но бросить человека вот так в чужом городе. И не просто человека, а человека, с которым прожила под одной крышей двадцать лет.

Врач задавал вопросы о том, чем Кирилл болел, нет ли у него хронических заболеваний, операций, перенесенных травм головы. Ничего подобного не было, и я уверенно отвечала на все вопросы доктора. Как же странно, я о нем так много знаю, даже больше, чем о себе. Никогда бы не подумала, что я помню, чем он болел в детстве и какая у него группа крови. Когда перешли к графе о детях, брови доктора взметнулись вверх.

– Трое детей от общего брака и старшей дочке шестнадцать?

– Верно. Да, у нас трое дочерей.

– В жизни бы не сказал. Вы очень молодо выглядите.

– Спасибо. Я рано вышла замуж.

– Конечно, самых лучших женщин надо хватать со школьной скамьи и воспитывать для себя. Ладно двое… но трое и старшей шестнадцать.

Я вяло улыбнулась его комплименту и решила, что, скорее всего, просто хочет подбодрить. У меня, вероятно, ужасно подавленный и изможденный вид. Этот день был не самым лучшим в моей жизни, я напилась вина и рыдала, как идиотка, с самого утра. Наверное, у меня опухшие глаза и до сих пор красный, как у алкоголички, нос.

– Вы говорите, не было операций, а мы видели под левой лопаткой большой шрам. Похоже, как от ножевого ранения.

– Муж говорил, что как-то попал в переделку с поножовщиной.

На самом деле это были мои догадки. Кирилл ничего мне не говорил о шраме. Сказал, что это нечто такое, о чем он не хочет говорить ни с кем. Может быть, когда-нибудь он мне расскажет, но «когда-нибудь» так и не наступило.

– Понятно. Вам бы его в городе обследовать, МРТ сделать. У нас тут оборудование не ахти. Даже нейрохирургов хороших нет.

– А когда его можно увезти из больницы?

– В принципе, он может передвигаться самостоятельно, его состояние удовлетворительное, если не брать в расчёт амнезию. От головных болей я выпишу лекарство, и будете наблюдаться уже у себя. Я думаю, пока все. Если возникнут еще вопросы, я спрошу у вас завтра. Сегодня голова не работает. Адский денек.