Опавшие листья - Коллинз Уильям Уилки. Страница 4

– Проведите меня немедленно в Слайс-ро, – сказал он, – сдачу можете оставить себе. Лодочник, по-видимому, не нашел слов для выражения своей благодарности. Он весело хлопнул по карману и повел Рональда сперва под гору, потом опять на гору, наконец повернул в восточную часть города.

Когда лодочник повернул на восток, Фарнеби, все еще следивший за ними с женщиной, остановился и посмотрел на название улицы.

– Я знаю теперь, куда он идет, – сказал он. – Вперед! Мы придем туда раньше его другой дорогой.

Мистер Рональд и его проводник достигли ряда маленьких бедных домиков, окруженных жалкими садиками. Задние окна выходили на луга и поля, лежащие по обе стороны дороги в Бродстэрс. Место было уединенное. Проводник остановился и почтительно спросил.

– Какой номер, сударь?

Мистер Рональд успел совершенно прийти в себя.

– Никакого, – сказал он. – Вы можете идти.

Лодочник медлил. Он никак не мог понять, что в его покровительстве не нуждаются больше.

– Вы уверены, что я вам не нужен? – спросил он.

– Совершенно уверен! – ответил мистер Рональд.

Лодочник удалился, утешая себя мыслью, что получил хорошее вознаграждение.

№ 1 находился в самом конце длинного ряда домов. Шпионы уже были на месте, когда мистер Рональд позвонил. Женщина стояла на мостовой недалеко от двери. Фарнеби караулил за углом, облокотись, на низкий деревянный забор огорода.

Неповоротливый мужчина в одной рубашке отворил дверь.

– Дома ли мистрис Тернер? – спросил мистер Рональд.

– Да, она дома, но она занята и не может никого принять. Что вам угодно?

– Мистер Рональд настаивал, отказываясь отвечать на вопросы.

– Мне необходимо сейчас же видеть мистрис Тернер, – сказал он, – по очень важному делу. Его настойчивый тон подействовал на ленивого мужчину.

– Ваше имя? – спросил он. Мистер Рональд отказался назвать себя.

– Передайте только мою просьбу, – сказал он. – Я не задержу мистрис Тернер больше минуты.

Мужчина неохотно отворил дверь в гостиную. Какая-то старуха крепко спала на изорванном диване. Он прошел в соседнюю комнату. Там никого не было.

– Подождите, пожалуйста, здесь, – сказал он и вышел исполнить поручение.

Обстановка гостиной была самая бедная. В открытое окно видно было белье, развешенное в огороде для просушки. Колода грязных карт и простое шитье лежали на маленьком столике. Над камином, висели дешевые американские часы, а на полу валялась изорванная газета, забрызганная пивом. Воздух был пропитан запахом лука. Все это произвело гнетущее впечатление на старого Рональда. Его начала бить лихорадка, он опустился на один из сломанных стульев. Минуты медленно шли за минутами. Наконец наверху раздался шум шагов, где-то отворили и опять захлопнули дверь, потом послышался шелест женского платья на лестнице, ручка двери повернулась. Рональд встал, ожидая увидеть мистрис Тернер. Дверь отворилась, и он очутился лицом к лицу со своей женой.

Глава VI

Джон Фарнеби, карауливший у забора, вдруг поднял голову и взглянул на открытое окно гостиной. Он подумал с минуту и присоединился к своей союзнице, стоявшей на улице перед домом.

– Ты мне нужна в огороде, – сказал он, – пойдем!

– Сколько еще времени мне придется торчать тут? – спросила она.

– Сколько мне вздумается, если ты хочешь получить остальные деньги. Он показал ей деньги, и она молча последовала за ним. Подойдя к забору, Фарнеби указал на окно и полуотворенную калитку огорода.

– Говори тише, – прошептал он. – Слышишь ты голоса в доме?

– Я не могу разобрать, что они говорят.

– Я также. Теперь слушай, что я тебе скажу: мне нужно пробраться ближе к окну. Спрячься за забор так, чтобы тебя не видно было из дома. Если ты услышишь шум, значит, меня поймали. В таком случае поезжай в Лондон со следующим поездом и жди меня завтра к двум часам. Если ничего не случится, подожди моего возвращения. Он оперся рукой о низкий забор и перепрыгнул через него. Белье, развешенное в огороде, скрывало его от взоров людей, находившихся в комнате. Он воспользовался этим и пробрался по боковой дорожке, поворачивавшей под прямым углом от окна гостиной. Здесь за кустом нашел он безопасное убежище, пока никого не было в саду. Фарнеби присел и стал прислушиваться.

Первый голос дошедший до его слуха был голос мистрис Рональд. Твердость ее тона поразила его.

– Выслушай меня до конца, Вениамин, – говорила она. – Я имею право требовать этого от моего мужа и требую. Если бы я заботилась только о спасении репутации нашей бедной девочки, ты имел бы полное право меня бранить за то, что я скрыла от тебя постигшее нас несчастье.

Суровый голос мужа прервал ее.

– Несчастье? Скажи лучше позор, вечный позор!

Мистрис Рональд не слышала его слов. Она продолжала печально и терпеливо:

– Но у меня была другая задача, еще труднее. Мне нужно было спасти ее против ее собственной воли от злодея, который навлек на нас этот позор. Он действовал все время совершенно хладнокровно. Женитьба на Эмме представляет ему много выгод, и он хочет вынудить у нас согласие на брак. Ради Бога, не говори громко. Она наверху, над нами и твой голос может ее убить. Не думай, что я бросаю слова на ветер, я видела его письмо к ней, я заставила горничную сознаться во всем. Господи, что она мне рассказала! Эмма отдалась ему и душой, и телом! Я знаю это! Я знаю, что она посылала ему деньги (мои деньги) отсюда. Я знаю, что горничная (по ее просьбе) известила его по телеграфу о рождении ребенка.

О, Вениамин, не проклинай бедного, беспомощного младенца (такая прелестная девочка!) Не думай о нем, не думай о нем! Покажи мне письмо, которое заставило тебя приехать сюда, я хочу видеть это письмо.

А! Я могу тебе сказать, кто его написал! Он написал его, чтобы достигнуть своей цели. Неужели ты сам не понимаешь? Если мне удастся скрыть от всех этот позор и несчастье, если я увезу Эмму за границу под видом болезни, – наступит крах его надежде стать твоим зятем и компаньоном. Да! Низкий бродяга, закрывающий ставни твоего магазина, надеется быть твоим компаньоном и наследником после смерти. Неужели ты все еще не понимаешь цели его письма? Она ясна, как день. Ему хочется довести тебя до бешенства, предать имя Эммы позору, чтобы вырвать у нас согласие на брак как на единственное спасение от страшного скандала. Разве я не обязана была пожертвовать всем прежде, чем позволю нашей девочке, нашей собственной плоти и крови, связать себя на всю жизнь с таким человеком? Ты простишь меня, не правда ли? Как могла я сказать тебе всю правду перед отъездом, зная твой характер? Как я могла ожидать терпения от тебя, ожидать, что ты согласишься принять чужое имя, согласишься прятаться, пожертвовать всем, чтобы удалить Эмму от этого человека? Нет, я не знаю где Фарнеби.

– Молчи, звонят! Доктор всегда приходит в это время. Я тебе опять повторяю, я не знаю, даю тебе мое честное слово, что не знаю, где Фарнеби.

Тише! Тише! Доктор идет наверх. Он не должен ничего слышать.

До сих пор мистрис Рональд удавалось сдерживать мужа, но теперь бешенство, накопившееся во время рассказа, совершенно им овладело.

– Ты лжешь, – закричал он в исступлении. – Ты все знаешь, ты должна знать, где Фарнеби. Я убью его, хотя и попаду за это на виселицу. Где он? Где он?

Крик наверху заставил его замолчать прежде, чем миссис Рональд успела произнести хоть одно слово. Дочь услышала его, дочь узнала его голос. С криком ужаса бедная мать бросилась наверх, опять где-то отворилась и затворилась дверь. Потом наступило молчание. Наконец наверху раздался голос мистрис Рональд, зовущей сиделку, уснувшую в гостиной на диване. Ее ответ неясно долетел до Фарнеби. Потом опять наступило молчание, прерванное другим голосом – голосом незнакомым, раздавшимся у окна.

– Идите сейчас же за мной наверх, сэр, – говорил кто-то очень повелительно. – Как доктор вашей дочери, я говорю вам, что вы ее серьезно испугали. Она находится в таком критическом положении, что я не отвечаю за ее жизнь, если вы не постараетесь поправить сделанное вами зло. Пойдите, приласкайте ее, скажите, что вы ей прощаете. Нет! Мне нет никакого дела до ваших домашних ссор, я обязан думать о своей пациентке. Чего бы она ни попросила, вы должны исполнить. Если у нее начнутся конвульсии, она умрет, и вы будете причиной ее смерти.