Опавшие листья - Коллинз Уильям Уилки. Страница 8

– Почему? – спросил Амелиус.

– Ваша фамилия напоминает Pilgrim's Progress, но не в том дело. Я уже знаю вас по слухам.

Амелиус, казалось, не понимал.

– По слухам? – повторил он. – Что это значит?

– Это значит, сэр, что вы занимаете видное место в одном из последних номеров нашего популярного журнала – «Кульспрингский Демократ». Романическая причина, заставившая мисс Меллисент выйти из вашей Общины, произвела сильное общественное волнение в Кульспринге. Все дамы вам сочувствуют. Вы были самым популярным человеком в Кульспринге, когда я уехал. Имя Клода Гольденхарта слышалось всюду.

Амелиус слушал, краснея от досады и огорчения.

– Нет возможности скрыть что-нибудь в Америке, – сказал он с раздражением. – Какой-нибудь шпион, по всей вероятности пробрался к нам, наши никогда не выдали бы бедной леди. Что бы вы почувствовали, мистер Дингуэль, если бы газеты заговорили о частной жизни вашей жены или дочери?

Руфус Дингуэль отвечал с полной искренностью, составляющей одно из неоспоримых достоинств его нации.

– Я не рассматривал дело с этой точки зрения, хотя у меня нет ни жены, ни дочери, как вы предположили, но ваше рассуждение сильно на меня подействовало.

Он взглянул на мистера Хеткота, который сидел молча, видимо недовольный его фамильярностью, и употребил все свои силы, чтобы задобрить его.

– Вы, вероятно, ничего не знаете об этом деле? Не хотите ли прочесть статью, о которой мы говорим? – Он вынул из кармана газету и предложил ее удивленному англичанину. – Я хотел бы знать ваше мнение о взгляде нашего друга, Клода Гольденхарта.

Прежде чем Хеткот смог отвечать, Амелиус запальчиво вскричал.

– Дайте мне газету! Я хочу сначала ее прочесть. Он хотел схватить газету. Руфус остановил его серьезно и спокойно.

– Я флегматик, сэр, но это не мешает мне любоваться горячностью других, когда она не переходит границ. – Сделав этот намек, американец позволил Амелиусу, завладеть газетой.

Мистеру Хеткоту удалось наконец вставить слово.

– Я прошу вас обоих принять к сведению, – сказал он высокомерно – что я не хочу вмешиваться в чьи бы то ни было частные дела.

Ни один из его товарищей не обратил внимания на это заявление. Амелиус читал газету, а апатичный Руфус следил за ним. Через минуту Амелиус смял газету и бросил ее на палубу.

– Все ложь! – закричал он.

– Статья уже разошлась по всем Соединенным Штатам, – заметил Руфус. – В Ливерпуле мы, вероятно, услышим, что английские газеты ее перепечатали. Последуйте моему совету и отнеситесь хладнокровно к газетным толкам.

– Мне все равно, что бы обо мне не писали, – ответил Амелиус с негодованием. Я думаю о бедной женщине. Как мне оправдать ее?

– На вашем месте, – сказал Руфус, – я послал бы всем пассажирам объявление, что вечером, если позволит погода, будет по этому поводу прочитана лекция. Вот как мы поступили бы в Кульспринге.

Амелиус не согласился с его мнением.

– Разумеется, теперь незачем держать дело в тайне, но я не понимаю, почему я должен еще больше разглашать его. – Он остановился и посмотрел на мистера Хеткота.

– Это несчастное дело случайно касается одного из правил Общины, о котором я не успел упомянуть, когда мистер Дингуэль к нам присоединился. Мне будет легче, если я перед кем-нибудь опровергну ложь, мне бы хотелось (если вам это не неприятно) узнать, что вы думаете о моем поведении. Ваше мнение подготовит меня к тому, что меня, быть может, ожидает в английских газетах.

С этим предисловием он начал свой печальный рассказ, шутливо озаглавленный в газетах: «Мисс Меллисент и Гольденхарт из Тадморских социалистов».

Глава III

– Около шести месяцев назад, нас известили о приезде незамужней англичанки, желающей вступить в нашу Общину. Вы поймете, почему я не назову ее фамилии: даже в газетах она названа только по имени. Я не хочу вас обманывать и потому скажу прямо, что мисс Меллисент не хороша и не молода. Ей было тридцать восемь лет, когда она к нам приехала: каждый мог ясно видеть следы, оставленные годами и заботой на ее лице. Несмотря на это, она показалась нам очень интересной женщиной. Я не знаю, что именно нам нравилось в ней, нежный ли голос или выражение ее лица, – выражение терпения и доброты, точно она никого не осуждала и ничего не ожидала от будущего. Одним словом, я не могу это объяснить, я могу только сказать, что ни одна молодая, красивая женщина в Тадморе не казалась нам такой привлекательной, как мисс Меллисент. Это странно, не правда ли?

Мистер Хеткот сказал, что он понимает эту странность. Руфус задал, кстати, вопрос:

– У вас есть фотографическая карточка этой леди?

– Нет, – сказал Амелиус, – но я хотел бы ее иметь! Итак, когда она приехала, мы приняли ее в «общей комнате», называемой так потому, что мы все сходимся там по вечерам, по окончании дневных занятий. Мы там читаем какую-нибудь поэму или роман, слушаем музыку, танцуем, играем в карты или на биллиарде. Прием новых членов происходит в этой же комнате. Я стоял около старшего брата (так называется глава Общины), когда две из наших женщин ввели мисс Меллисент.

– Брат этот славный старик, проведший первую часть своей жизни в Западных лесах. У него до сих пор прорываются выражения, напоминающие его прежнюю жизнь. Он нахмурил свои густые, седые брови, пристально посмотрел на мисс Меллисент и прошептал: «Боже мой, еще один из опавших листьев». Я знаю, кого он подразумевал под этим: людей, которым не посчастливилось в жизни, которые добивались счастья, а нашли только горе и обман, людей одиноких, несчастных, разбитых горем – вот каких людей наш добрый старший брат называет опавшими листьями. Мне самому нравится это название. Оно идет к нашим несчастным, павшим братьям. – Он замолчал, задумчиво вглядываясь в беспредельное море и небо. Мимолетное облако грусти заволокло его лицо. Его собеседники безмолвно смотрели на него, чувствуя (но как различно) сострадание. Какая жизнь ему предстояла? Что он сделает из нее?

– На чем я остановился? – спросил он, внезапно пробуждаясь от задумчивости.

– Вы оставили мисс Меллисент в «общей комнате»: почтенный гражданин с седыми бровями занимался нравоучительными размышлениями, – ответил Руфус.

– Совершенно верно, – продолжал Амелиус. – Маленькая, худая, в белом платье, с черным шарфом через плечо, она дрожала и конфузилась, очутившись среди незнакомых людей. Старший брат взял ее за руку, поцеловал в лоб и приветствовал от имени всей Общины. Женщины последовали его примеру, а все мужчины пожали ей руку. Тогда наш глава предложил три вопроса, которые обязан предлагать всем, вступающим в Общину.

– Поступаете вы к нам по вашему добровольному желанию? Есть у вас письменная рекомендация от одного из наших братьев, которая уверяла бы нас, что мы не причиняем вреда ни себе, ни другим, принимая вас в нашу Общину? Знаете ли вы, что никакие обеты не связывают вас с нами, и что вы свободно можете оставить нас, если жизнь вам не понравится?

Потом последовало чтение правил и наказаний за преступление их. Вы уже знаете некоторые правила, остальные менее важные, не стоит рассказывать. Теперь перейдем к наказаниям. Легкие наказания состоят в публичном выговоре или временном удалении от общей жизни. Если вы заслуживаете тяжелого наказания, вас или удаляют на время из Общины (вы можете вернуться или нет, по желанию), или вычеркивают из списка членов и совсем изгоняют. Предположим, что мисс Меллисент молча согласилась на все эти предварительные правила и перейдем к концу церемонии – к чтению правил, касающихся любви и супружества.

– А! – сказал мистер Хеткот. – Мы наконец дошли до затруднений Общины.

– Дошли ли мы также до мисс Меллисент? – спросил Руфус. – Как гражданин свободной страны, которая позволяет мне любить в одном Штате, жениться в другом и развестись в третьем, я не интересуюсь вашими правилами, а интересуюсь только вашей дамой.

– И то и другое неразлучны в этом случае, – отвечал Амелиус серьезно. – Коли я заговорю о мисс Меллисент, я должен говорить о правилах. Наша Община деспотически распоряжается любовью и женитьбой. Например, она положительно запрещает всем страдающим хронической болезнью вступать в супружество. Совет имеет право разрешить или запретить какую бы то ни было предполагающуюся свадьбу. Мы даже не имеем права влюбиться, не доложив об этом старшему брату, который в свою очередь сообщает это совету, собирающемуся ежемесячно, а совет уже решает, может ли сватовство продолжаться или нет. Это еще не самое худшее! В некоторых случаях, когда мы не чувствуем ни малейшей склонности влюбиться друг в друга – старшины принимают на себя инициативу. Вам двум хорошо было бы соединиться, если вы этого не видите, то мы видим. Подумайте-ка об этом! Вы можете смеяться сколько хотите, но самые счастливые союзы были устроены таким образом. Члены нашего совета действуют по установившемуся правилу. Вот оно в кратких словах. Опыт показал во всем свете, что подходящий выбор жены или мужа составляет исключение из общего правила, и что мужья и жены были бы гораздо счастливее, если бы их союзы устраивались компетентными советниками с обеих сторон. Эти законы и другие одинаковой строгости, о которых я еще не упомянул, не могли быть приведены в силу без серьезных затруднений, как вы и предположили, мистер Хеткот, затруднений, которые угрожали самому существованию Общины. Когда я вырос, окружающие меня мужья и жены признавали, что правила исполнили свое назначение и дали большинству величайшее счастье. Все это, вероятно, кажется смешным с вашей точки зрения. Но наши странные правила подходят к тексту: «по плодам их узнаете их». У нас супруги не живут на разных половинах, дети здоровы, жены не знают, что такое побои и ни один адвокат не заработал бы себе куска хлеба в нашем разводном суде. Молено ли сказать то же само о законах Европы? Как вы думаете, господа?