Civilization (СИ) - Коллингвуд Виктор. Страница 4

Забрав спасённых людей — мне при этом пришлось пересесть в кузов пикапа к Тимофею Ивановичу, мы рванули обратно к хутору. Обвал не дошел до него, да и не мог дойти, — все-таки хутор стоял далеко от внезапно появившегося леса. К моему удивлению, мы не стали здесь останавливаться; окинув взглядом постройки, Клим Егорович повел машину дальше, проехав в противоположном от нашей первой поездки направлении.

За хутором открылось большое озеро, образованное запрудой. Проскочив по дамбе, заросшей пирамидальными тополями, мы, разбрызгивая воду из дорожных луж, стали подниматься по щебеночной дороге вверх. Пробираясь мимо пустых полей, мы наконец выехали из неглубокой низины, где стоял хутор, на большую пологую возвышенность, где одиноко стоял медленно вращавший лопастями ветряк. И здесь, на верху, примерно в километре от хутора, нам открылось новое шокирующее зрелище.

Остановив машину, мы вышли наружу. На хозяина было уже страшно смотреть: он буквально потемнел лицом. Обсуждая с бригадиром увиденное, они уже совершенно не стеснялись в выражениях. Из их до крайности эмоционального диалога я заключил, что весь пейзаж в радиусе километра от хутора полностью изменился! Сам хутор и кусок степи возле остались, как есть, а вот природа вокруг ничем уже не напоминала Ставрополье. Впереди должны были быть поля и лесостепи, а мы наблюдали какой-то тропический пейзаж с пальмами и странными, бутылкообразными деревьями. А, проехав чуть дальше, увидели границу еще одного разлома!

Испуганная девочка тем временем снова расплакалась, и мать не могла ее успокоить. Странно, но слёзы ребёнка как будто вселили в мужчин присутствие духа.

— Давайте вернемся на хутор. Все равно мы тут ничего толком не изучим, надо оставить женщин и хорошенько подготовиться! — решил Клим Егорович, и мы поехали в хутор.

Припарковавшись у большого одноэтажного дома, мы зашли внутрь. Интерьер оказался одновременно и знакомым, и чужим. Вышитые рушники, иконы в углу, черно-белые фотографии, шашка на стене — все это можно было бы увидеть, наверное, в любом южнорусском доме; но, марки бытовой техники — холодильников, телевизора, форма розеток и выключателей были совершенно мне незнакомы.

Нас встретила женщина, которую я уже видел во дворе.

— Мария Афанасьевна, — представилась она нам.

— Константин, — ответил я.

— А по отчеству?

— Не надо по отчеству, я молод еще, — ответил ей я. Женщина явно удивилась, но ничего не сказала.

— Виктор, — назвался мой товарищ по несчастью. — Это Юлия, моя жена, и дочь, Алина.

— Вы из Твери? — уточнил я.

— Нет, из Бежецка, — ответила Юлия.

— Я имею в виду — не с Терека?

— Нет, что вы! Даже не были ни разу!

— Девочка-то ваша, наверное, кушать хочет! — прервала нас хозяйка. — Сию минуту, сейчас!

Пока она хлопотала с обедом, я еще раз проверил телефон. Связи и интернета на хуторе не было. Смартфоны внезапно оказались совершенно ненужными предметами, напрасно утяжелявшими карманы. Телевизионные тарелки не ловили никаких сигналов, кроме «белого шума».

Клим Егорович молча поднялся по лестнице на чердак и спустился со старой радиостанцией, которой когда-то пользовались для связи с пастухами, уходившими летом со стадом в горы. С ее помощью мы несколько раз попытались просканировать эфир, но тщетно.

— Скажите, — спросил я у хозяина, упрямо крутившего ручки настройки радиоприемника, — а вы-то что почувствовали час назад? Было что-то необычное?

Клим Егорович покачал головой:

— Как раз с час назад был толчок, довольно сильный, наверное, на 5 баллов, но это не редкость у нас.

— А мне показалось, что перед толчком за окном потемнело, — сообщил Валериан, совсем еще юный племянник хозяев.

Наконец нас позвали за стол.

— Пожалуйте, борщ, жаркое!

Борщ оказался очень густым — в нём буквально «стояла ложка», и неимоверно вкусным. Не знал, что это блюдо можно готовить без свеклы, зато с салом и алычой! Немного придя в себя, я наконец-то смог рассмотреть моих тверских товарищей по несчастью.

Виктор — крепкий мужчина примерно моих лет, с черной, чуть вьющейся бородой и добрыми улыбчивыми глазами, производил впечатление спокойного, вдумчивого и надежного главы семьи. Юлия была, наверное, его ровесницей или что-то около того — светло-русая женщина с приятным лицом и хорошей фигурой. Дочке на вид было лет 7–8, симпатичный ребенок, наверное, будет красивой. Она, наконец, успокоилась и согласилась поесть, шмыгая носом и озираясь вокруг красными от недавних слез глазами.

После обеда хозяйка пригласила нас пить чай «в залу».

Дом состоял, как видимо, из нескольких частей — самая старая была глинобитной мазанкой, к которой пристроили большую кирпичную пристройку, а с другой стороны — просторную веранду, где хозяева хотели было накрыть стол, но поднявшийся сильный ветер заставил нас вернуться внутрь.

В зале, находившемся как раз в старой глинобитной части дома, все было так, как и бывает в большинстве своем в южнорусских селениях — беленые стены, но не известкой, а какой-то белой глиной, на стенах старые фотографии мужчин в казачьей форме и женщин в деревенской одежде. Только один портрет выбивался из этого ряда — не фотография, а именно портрет мужчины пожилого возраста в полувоенном костюме, и явно не родственник хозяев.

Я спросил Марию Афанасьевну, чей это портрет.

— Государь император Александр VI, конечно — ответила она, — рисован с дагерротипа, снятого здесь, у нас, когда он проезжал в Невинномыск через Бичераховскую.

Я опешил. Никогда не считал себя знатоком отечественной истории, но хорошо помнил, что императоров с именем Александр в России было три — один воевал с Наполеоном, второй освободил крестьян, а третьего когда-то играл Михалков.

— Это когда же он правил? — поинтересовался я у хозяина, и получил обескураживающий ответ:

— Отчего же «правил»? Он и сейчас еще на троне!

— Император Александр VI?

— Да!

— А год сейчас какой?

— 1959! Восьмое ноября!

Виктор рядом со мною побледнел. Мы обреченно с ним переглянулись, читая в глазах друг у друга один и тот же приговор… Все ясно, как божий день, но, черт возьми, как же трудно это осознать!

— Простите, Клим Егорович, — я говорил, тщательно подбирая слова, как будто шел по минному полю — а революции в 17-м году у вас тут, значит… не было?

— Ну как же, был такой эпизод, — откликнулся он, — но «революцией» это никто не называет… Жаль, не работает «комрето»* я бы вам подробно показал!

Из дальнейших его слов выяснилось, что жители станицы проживали совсем в другой реальности. И находимся мы не в Российской Федерации, а в Российской Империи. Страна, уроженцами которой были наши добрые хозяева, избежала знакомых мне основных исторических катаклизмов 20 века. Удивительно, но отмена крепостного права произошла тут много раньше, чем в моём мире, еще при Александре I Благословенном. Примерно с тех же пор страна является конституционной монархией, при том, что император формально остаётся «самодержцем».

Эта версия России не знала ни мировых войн, ни политического террора, — давным-давно Государственной Думой был объявлен полный нейтралитет в международных делах, и в 40-е годы мировым державам не удалось вовлечь Россию в войну Англии и Германии. Столицей России теперь был Екатеринбург — видно, опыт гражданской войны с неутихающими волнениями, атаманщиной и сепаратизмом в Сибири и на Дальнем Востоке не оставил новому правительству выбора.

Виктор и его семья выслушали этот исторический экскурс с открытым ртом, а я был несказанно рад тому, что хоть с кем-то мы изучали историю России по одним и тем же учебникам!

— Параллельный мир — наконец произнес он. Я только кивнул.

— Мы попали к вам откуда-то… из другого измерения, — объяснил я хозяевам. — Не знаю, что случилось, не понимаю, как, но у нас все было по-другому!

Мой долгий и сбивчивый рассказ о нашей с Виктором версии отечественной истории вызвал крайне недоумение. Мария Афанасьевна, по-моему, так и не поверила нам до конца. Наверное, на ее месте я бы тоже не поверил — слишком фантастично звучала история 20 века в нашем пересказе. Хорошо, что нас тут оказалось трое взрослых из «моей» реальности — а то бы я, пожалуй, сам стал сомневаться, не сошел ли с ума!