Убийство по-китайски - Попандопуло Анастасия. Страница 23

– Ничего я не знала, ничего, – замахала на нас руками Тюльпанова. – Вы меня мучаете, господа. А я совершенно ничем не могу вам помочь. Все эти предупреждения… записки – может быть, это была игра? А? Как вам такое объяснение? Прихоть артистической натуры, если хотите. Может быть, я не хотела открытия театра, ведь его открывали без меня. Мне места не нашлось! Мне! И кто там сейчас будет играть? Вы видели эту приму? Я глазам не поверила. Только и хорошего, что волосы. Ни голоса, ни стати. Это я уже молчу про талант. Просто пустое место! Вы же сами видели. Ничего… еще придут ко мне. Еще попросят. Публика на это нечто ходить не будет. А меня помнят.

– Хорошо, Варвара Тихоновна, предположим, вы хотели сорвать открытие. Предположим, – снова завел Борис. – Но ведь Василия Кирилловича действительно убили. Такое совпадение! Это письмо, ваши слова на банкете и убийство. Может быть, все-таки что-то было? Вы слышали какой-то разговор или видели что-нибудь?

– Все, господа, довольно о делах. Ничего я не видела. Все это пустое. И Димочке ничего не угрожает. Сами подумайте. Если человек невиновен, как они смогут что-то доказать?! И я сама буду его защищать. Да. Я закажу себе платье темно-синее. И буду свидетельствовать за Дмитрия! А сейчас давайте лучше выпьем.

Мы отказались, поднялись и вышли из комнаты. На улице было темно. Дождь перестал, но воздух пропитывала влага. Волны пронизывающего холода катились со стороны реки. Улица была пустынной и тихой. Нижние, каменные этажи, в которых помещались склады или лавки, были темны, зато вторые – деревянные – светились мягким желтоватым теплым светом. Запах хлеба, жареного лука растекался по палисадникам. Мы брели сквозь темноту к офицерскому клубу, зная, что там можно нанять ваньку.

16

На следующее утро я проснулся с твердым намерением – действовать, действовать и еще раз действовать. В конце концов, и я кое-что умею! Пусть Борис не всегда посвящает меня в свои планы, пусть играет в психологию, пусть показал себя в каком-то загадочном «киевском деле». Зато я могу понимать цифры – а это очень немало, особенно когда все крутится вокруг денег. Эта мысль (столь же тривиальная, сколь и приятная моему самолюбию) так меня вдохновила, что я буквально воспарил. В необычайном оживлении и спешке я совершил утренний туалет, отказавшись от завтрака, бодро сбежал по лестнице и выскочил на улицу. Там я притормозил, пытаясь сообразить, чем же я собственно собираюсь заняться, где применить свое чудесное умение разбирать цифры. «Разумеется, нужно ехать в контору! – пришло решение. – Для начала посмотрю сводную отчетность за последние лет пять, а уж потом можно добирать данные и в Контрольной палате, и в банках, и на местах (на фабриках, в торговых домах и прочее)». Я пересчитал деньги в карманах и, немного поколебавшись, взял лихача (настолько мне хотелось как можно быстрее приступить к делу!). Молодой кучер щелкнул бичом, весело прикрикнул, коляска тронулась, а я откинулся на мягкое, крытое бархатом сиденье и победно глянул в окошко.

Здание, в котором располагалась контора, находилось достаточно далеко внизу, почти у самого причала. Большой каменный двухэтажный дом в классическом стиле имел на первом этаже складские помещения, и обычно всякий день на дворе толпились подводы, суетились приказчики с учетными книгами, бранились грузчики и извозчики, сновали конторские клерки. Сейчас же за воротами было пусто, массивные двери складов оставались заперты, и только у двери в торце дома – той, что вела к лестнице в контору, – растерянно мялся старик-швейцар.

Я спрыгнул с коляски, сунул деньги кучеру, быстро пересек двор и подошел к швейцару.

– Кто сейчас в конторе за главного? – спросил я, пытаясь держаться солидно. – Проводите меня в контору и доложите, что с поручением от губернатора по поводу анализа отчетности.

Старик окинул меня испытующим взглядом, скользнул по истертым башмакам, по легкомысленной расцветке пледа, покивал и сообщил, что контора закрыта, потому что хозяин преставился. Я его перебил, сказал, что как раз убийство Трушникова и привело меня сюда, попытался пройти внутрь, но старик меня не пускал. Я повысил голос, раздосадованный глупой и внезапной помехой. В это время окно на втором этаже приоткрылось, и в него выглянул Иван Федорович, видимо, привлеченный шумом.

– Господин Федоров! – закричал я. – Велите меня пустить. Я по поручению губернатора в связи с трагическими событиями.

Окно захлопнулось, и через несколько минут я уже поднимался по лестнице. На втором этаже сопровождавший меня молодой клерк толкнул дверь с табличкой «г. Федоров», и я оказался в небольшой очень аскетично обставленной комнате, в которой, к немалому своему изумлению, застал довольно многочисленное общество. Помимо хозяина кабинета, в этот день в конторе был господин Ли с большей частью своей свиты. Очевидно, они собирались обсуждать дела, поскольку перед Иваном Федоровичем на столе лежали какие-то бумаги (несколько листков, на русском и на китайском, как я успел заметить). Впрочем, как только я вошел, он поспешил спрятать их в папку, которую тут же передал Ли. Я поздоровался, прошел к столу и, дождавшись приглашения, сел так, чтобы видеть всех присутствующих.

– Итак, Аркадий Павлович, чем обязан вашему визиту?

Тон Ивана Федоровича был сух, и я сразу ощетинился.

– Простите, но я пришел не к вам. Я хотел бы увидеть управляющего. У меня, как вы знаете, есть определенные полномочия и обязанности, в рамках которых я собираюсь действовать.

– Под обязанностями вы понимаете, я полагаю, проведение расследования?

– Несомненно, – кивнул я. – Я очень тороплюсь, поэтому прошу вас оказать мне содействие и проводить к управляющему либо тому, кто сейчас исполняет подобные обязанности.

– Вы спешите… и намерены заниматься нашими делами… – Иван Федорович помолчал. – Позвольте дать вам совет, не делайте ни того ни другого. Спешка приводит к ошибкам, а стремление, простите, копаться в чужом белье порой оборачивается трагедией.

Я посмотрел ему в лицо, потом перевел взгляд на господина Ли. Тот сидел, слегка отвернувшись, явно испытывая неловкость от происходящего. Я вспыхнул, нарочито откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.

– Милостивый государь! Я понимаю, что вы являетесь частью семьи покойного, но это не дает вам права вмешиваться в ход расследования. Я намерен встретиться с управляющим и попросить его выдать мне для анализа бухгалтерские книги за последние пять лет. Это мое право, более того, это моя обязанность.

– Вы обиделись на меня? Впрочем, как угодно. Я вам дал совет. Уверен, вы его еще вспомните. Что касается управляющего – его нет, как нет и отчетности. Насколько мне известно, все, что вы хотите видеть, сейчас на Дворянской в конторе поверенного моего отца.

Я молчал.

– Вы что же, мне не верите? Думаете, скрываю? Мне незачем этого делать. Я сам, если хотите знать, пришел сюда почти с той же целью и тоже опоздал.

– И захватили с собой китайцев, надо полагать?

– Нет, господин Ли пришел сюда самостоятельно. Мы договорились кое-что обсудить. В конторе это удобно. Вот и все. Кстати, он говорит по-русски и может вам подтвердить.

Я взглянул на китайца. Тот покачал головой.

– Да, все так. У нас частная беседа. Совершенно частная, деловая беседа.

– Вот именно. Господин Ли хочет продать, а я – купить. Мы – коммерсанты. Это естественно. Теперь, надеюсь, у вас вопросы ко мне иссякли?

Я действительно тогда растерялся и не нашел ничего лучшего, как откланяться. Впрочем, ушел я не сразу, расспросил секретаря и швейцара об управляющем и отчетности. Они оба подтвердили то, что мне сказал Иван Федорович. Я еще побродил по конторе (совершенно пустой и какой-то заброшенной). Заглянул на склады, зачем-то пересчитал хранящиеся в одном отсеке тюки с чаем. А когда вышел со склада, то заметил, что Иван Федорович стоит на крыльце. Китайцы, видимо, только уехали (дворник затворял ворота). Увидев меня, Иван несколько насмешливо, как мне показалось, поклонился. Я ответил на поклон, снова накатила досада. Я хотел было пойти за ним, чтобы что-то ему сказать, но не придумал что, развернулся и вышел к пристани. Извозчика я не брал – решил идти домой пешком, наказывая себя за неудачу, за глупость, за… не знаю что. В общем, вернулся я уставшим, разбитым, недовольным. В прихожей нашел записку от Бориса. Он писал, что не застал меня дома, но обязательно заглянет еще. Рядом стояла бутылка мадеры. Я подивился, с чего это мой друг так расщедрился, но отнес это на какую-то неожиданную его удачу. Я подхватил бутылку, попросил Марфу подать пару пирогов погорячее, самовар и пошел в свою комнату. Чувствовал я себя скверно, и не только морально. Холод, сырость, дурные мои башмаки и склонность к простудам – все складывалось для меня несчастливо. Я скинул обувь, пиджак, завернулся в плед и сел к столу. Горячий чай с пирогами я решил дополнить каплей мадеры и сразу лечь в кровать на пару часов. Так и сделал. Простуда уже брала свое. Голова начинала наливаться болью, в носу щипало, чай казался мне горьким, пирог – безвкусным, мадера отдавала болотной травой. Я ожидал, однако, что после еды мне станет легче, как обычно и бывало, но становилось все хуже. Я с трудом поднялся, подошел к постели и буквально рухнул на нее. Тело ломило, меня бросало в пот. Что-то было не так. Я попытался подняться, позвать Марфу, но неожиданно подкатила тошнота. Голова закружилась, я застонал и провалился в липкую темноту.