Мышь - Филиппов Иван. Страница 18

— Как-то странно притворяться — наша культура давно придумала определение живому мертвецу, и как бы дико оно ни звучало для нас в повседневной жизни, это наша с вами новая реальность.

Но зомби, продолжал Старик, это тоже не финальная стадия. Очевидно, зараза — Старик предположил, что это вирус — запускает в человеческом теле особый цикл: смерть, возрождение, стадия невероятной агрессии, новая смерть, новое возрождение.

— Стадия агрессии, которую мы с вами наблюдали, очевидно, забирает все возможные силы у заражённого организма, и если он не может пополнить их немедленно, он умирает. Но вирус не даёт ему умереть окончательно и насильно «запускает» организм заново. Чем более изношенным он был на момент смерти и чем меньше питания — очевидно, белкового — он получает в промежутках между фазами, тем короче эти промежутки становятся. И в какой-то момент организм больше не может перезапускаться и умирает окончательно.

Тоня кивнула. Она тоже видела из окна, как некоторые заражённые падали на землю в конвульсиях, так что объяснения Старика звучали для неё разумно. Но оставался вопрос:

— Так а делать мы чего будем?

Старик отошёл от окна и сел на Тонину лавку. Она хотела сказать что-то жёсткое, просто по привычке, автоматически, но сдержалась. Старик думал. Тоня села с ним рядом и молча ждала, что он скажет дальше.

— Я совсем не знал своего отца.

Старик сделал паузу, а Тоня посмотрела на него с недоумением: это-то тут причём? Она вот тоже не знала, и слава Богу!

— Он умер, когда мне было два года, и «отцом» мне стал мой научный руководитель в университете. Он не только сумел увлечь меня биологией, он во многом объяснил мне, как жить, научил меня, показал своим примером… Рудольф Сергеевич всегда говорил: если принятие решения неизбежно, не стоит его откладывать. У него даже была математическая формула, которая строгим языком науки очень наглядно объясняла, что чем дольше ты откладываешь принятие решения, тем больше появляется факторов, которые могут негативно влиять на конечный результат.

Старик встал и подошёл к окну. Он внимательно оглядел всё доступное взору пространство и, не найдя ни одного заражённого в поле зрения, повернулся к Тоне:

— Если мы останемся здесь, мы умрём. Если мы попробуем выйти — мы тоже, скорее всего, умрём. Умирать от бездействия, умирать безвольно и побеждённым я не хочу. Для меня пришло время рискнуть. Вы со мной?

Он посмотрел Тоне прямо в глаза:

— Вы не помните, где ключи от автозака? Их ваш напарник взял с собой, или они так и остались в зажигании?

Тоня помнила, она отлично это помнила, потому что сама не раз отчитывала Лёньку за это абсолютно очевидное нарушение должностной инструкции: уходя покурить или по каким-то другим своим делам, он всегда забывал взять с собой ключи.

— В зажигании!

В голосе Тони прозвучала надежда. Она поняла, что именно хочет предложить Старик. Он протянул ей руку, и сейчас голос его звучал уверенно и решительно.

— Тогда выбор очевиден: нам надо выбраться и попасть в кабину нашего с вами автозака.

Происходящее сейчас за окном было похоже на массовое помешательство. Люди кончали с собой, прыгая с балконов. Зачем? Может, это так на них воздействовал вирус? Сева не имел ни малейшего понятия, но если эта неведомая хрень представляет опасность для них, то надо обезопаситься от неё чем скорее, тем лучше.

Они плотно задёрнули шторы. Костик включил кондиционеры во всех комнатах. Они сели в гостиной, включили «Плейстейшн» и до самого позднего вечера играли вдвоём в FIFA, выкрутив звук так, что Севе порой казалось, будто они с братом правда на стадионе. На пару часов мир за окнами просто перестал для них существовать, и мальчики были ему за это очень благодарны.

В этот раз первым уснул Сева — он просто вырубился с джойстиком в руках. Костя бережно укрыл брата пледом, выключил приставку и телевизор и пошёл бродить по квартире. Пока Сева спал, Костик опасался отдёргивать занавески и уж тем более открывать окна — что, если там происходит что-то ещё более страшное? Он сделал себе чай и теперь сидел в тёмной кухне и думал.

Мыслей было так много, что ему сложно было сконцентрироваться. Севина идея отвлечься и поиграть очень помогла ему успокоиться и собраться, но всё равно, когда он взял чашку с чаем, то заметил, что рука его дрожит.

«Кита надо есть по кусочкам». Когда Костя услышал эту фразу впервые, он ужасно рассердился и расплакался. По рассказам мамы — сам Костя тогда был совсем маленьким и сейчас уже эту историю не помнил — он налетел на папу с кулаками. «Нельзя китов есть, киты добрые!» — плакал Костя.

Когда ему было три года, они с семьёй отдыхали в Испании и плавали на маленькой лодочке в китовом заповеднике у испанского острова Гомера. Костя само путешествие не помнил, а вот фотографии маленького себя, смотрящего с маминых рук на кита, плывущего рядом с лодкой, помнил и очень любил. Уже позже, прямо перед тем, как он пошёл в школу, первым фильмом, на который они сходили в кино всей семьей, для Кости стали «Океаны». Фильм так впечатлил его, что вплоть до второго класса он на любимый взрослыми идиотский вопрос «кем ты хочешь стать, когда вырастешь» отвечал «морским биологом».

Так вот. Тогда, в его детстве, папа совсем не рассердился и объяснил, что на самом деле это выражение совсем не про настоящих китов — так говорят, когда на пути встречается огромная сложность или дело, которое кажется совершенно неподъёмным. Как кит. Тогда это большое дело надо разделить на много маленьких и начать делать их — шаг за шагом. Кусочек за кусочком. И так сразу всё получится.

Сидя в пустой тёмной кухне, Костя подумал, что пришло время есть кита. Раз он не может сейчас придумать, как решить их самую большую проблему — а Костя не сомневался, ответ на этот вопрос не знает не только Сева, но и все взрослые, оставшиеся в Москве, — то надо разделить её на несколько маленьких и начать решать их. Несмотря на то, что ему было ужасно страшно даже об этом думать, Костя понимал, как важно им с Севой узнать, что же именно происходит снаружи. От этого напрямую зависела их безопасность.

Он собрался с духом, встал, отдёрнул штору в окне на кухне и встал на подоконник — так ему была видна большая часть двора. Он насчитал 14 тел. Это были те из их соседей, кто поддался общей истерии и прыгнул. Костя с ужасом смотрел на изломанные тела, на кровь, испачкавшую их классную детскую площадку. Квартира, которая загорелась утром, выгорела целиком, но удивительным образом огонь не пошёл дальше — четыре чёрных окна на девятом этаже хищно смотрели на Костю из темноты.

Костя слез с подоконника и пошёл к другому окну, из которого утром они видели танк. Танк стоял на прежнем месте, но люк его башни был открыт. Поскольку вокруг всё было и так завалено телами заражённых, невозможно было определить, сумел ли кто-то из экипажа спастись или же они так и остались лежать в этой открытой братской могиле. Косте было очень страшно смотреть на танк и тела, ему хотелось поскорее задёрнуть занавеску. Но раз уж он решил сделать это дело, то он доведёт до конца.

За те десять минут, что Костя смотрел на танк и окрестности, на улице никто не пошевелился. Иногда моргал уличный фонарь, но он и в обычное время так делал. Необычным же было другое обстоятельство — за все десять минут Костя не увидел ни одной птицы, хотя раньше на их улице бесконечно встречались и голуби, и воробьи, и вороны, а сейчас — пустота и тишина.

Наконец он задёрнул занавеску. Теперь надо было посмотреть из окна в спальне родителей. Оно смотрело на другую сторону дома. Может, там Костя увидит что-то важное?

Идти в родительскую комнату очень не хотелось, не хотелось думать о них, чувствовать запах, который они оставили после себя… Костя тихонько заплакал, но всё-таки пошел. Переступил порог спальни, вдохнул запах — папина классная туалетная вода, которой он всегда брызгался, если ему предстояла важная встреча. Древесный, немного терпкий запах — Косте он так нравился, что в дни папиных встреч он особенно часто старался его обнимать, чтобы нанюхаться вдоволь. Мамин крем для рук, запах их дыхания, который не выветрился ещё из комнаты. Костя старался идти тихо, как будто родители были здесь и их нельзя было разбудить.