На острие ножа - Блэкмен Мэлори. Страница 34

Каллум, я люблю тебя… Каллум, я люблю…

Каллум, любовь моя.

Я открыла глаза и поняла, что я наполовину в настоящем, наполовину в прошлом. Руки вынырнули из остывшей воды и схватились за бортики ванны.

Ох, Каллум, любовь моя…

Мое тело трепетало от наслаждения — я каждой клеткой вспомнила Каллума, вспомнила его всего. И с каждым содроганием прошлое меркло, а настоящее заявляло свои права на меня. Когда трепет кончился и началась дрожь, я села и спрятала лицо в ладони — по щекам ручьями текли слезы, и их было не остановить. Реальный мир завалил меня обломками, и я снова вспомнила, насколько отчаянно я одинока. Это одиночество сведет меня с ума, если не убьет еще раньше.

Я выбралась из прохладной воды, натянула халат. Не знаю, сколько просидела на краешке ванны, глядя в линолеум. Встала, только когда закололо в затекших ногах. Выдернула пробку, помыла ванну и вернулась в комнату. Она была освещена единственной лампой на столике у кровати. Заглянула в кроватку Роуз, посмотрела, как она спит, запретила себе брать ее на руки или гладить по щеке, как ни велик был соблазн. Вытерлась, надела хлопковую пижаму и забралась под одеяло.

Я чувствовала, что не засну, хотя очень устала. Мысли в голове так и метались. Я поймала себя на том, как жалею, что нет такого лекарства или снадобья, которое заставит меня забыть об отце Роуз хотя бы на время, чтобы немного отдохнуть. Потом я сдалась, села и стала думать, что теперь делать. Хотела немного почитать, но была не в том настроении. Я не знала, куда себя девать. Мозг словно тонул в патоке. Я хотела с кем-нибудь поговорить, а было не с кем. Мэгги была у себя, наверное, спала. А звонить так поздно Минерве или маме я не могла. Но мне надо было с кем-то поговорить. С кем угодно. Я в отчаянии схватила с пола записную книжку и зашарила вокруг в поисках ручки или карандаша. Нашла ручку в кармане куртки в шкафу и вернулась в постель. А теперь что? Я хотела что-нибудь написать, но не представляла себе, что именно. Какую-нибудь чистую фантазию. Что-нибудь, что отвлечет меня от того, что написано в письме Каллума. Что-нибудь, что заставит меня перестать мечтать о том, чтобы в мире не осталось больше слов.

Не думай, сказала я себе. Бери и пиши.

Так я и поступила. Я написала: «Нет слов» — и подчеркнула двойной чертой. А потом стала писать сердцем, не давая голове подвергать меня цензуре. Позволила словам течь вольно и свободно. Чистая фантазия.

Нет слов
Мы счастливы были вместе.
Но это не так сейчас.
Едва ты разжал объятья,
Мой свет навсегда погас.
На радуге мы танцевали,
И тьма уходила вспять,
Теперь ты больше не рядом,
И нечего мне сказать.
Про взгляд — я в нем тону —
Нет слов.
Про ночь — всего одну —
Нет слов.
Былого не вернуть,
Нет слов.
Прощай — и дальше в путь,
Нет слов.
Пусть ты не говорил «навеки»,
Не ждала я такой пустоты.
Я глаза закрываю, и снова
Ночь над миром, а рядом — ты.
Ты был, есть и будешь вечно
Тем единственным. Ты — любовь.
Ты меня запрятал в ладони,
Как могу я влюбиться вновь?
Черна судьба моя,
Нет слов.
Ведь я теперь — ничья,
Нет слов.
Лишь прошлое — мой дом,
Нет слов.
И я останусь в нем,
Нет слов.
Ты слышишь, как рыдает сердце?
Ты знаешь, что оно в огне?
Лишь ночь, лишь поцелуй. Мне мало,
Ты больше посулил мне,
Ты больше обещал мне,
Ты больше нагадал мне.
И вот я одна осталась.
Зачем мне эта беда?
В мечтах я с тобою рядом,
Мы вместе навсегда.
В реальности — мы в разлуке,
Пошел обратный отсчет,
Нет слов объяснить все это,
Лишь память душу грызет.
Да, я б тебя забыла —
Нет слов.
Но где на это силы?
Нет слов.
Ты очень нужен мне,
Нет слов.
Зачем душа в огне?
Нет слов.
Нет слов, лишь неслышный шепот,
Лишь пропасти острый край,
Нет слов для речей и песен,
Лишь только: любовь,
Прощай.

Я отложила записную книжку и выключила свет. Уставилась в чернильную темноту комнаты.

— Ты видишь меня, Каллум? — прошептала я. — Видишь, как ты разрушил мою жизнь? Интересно, чего тебе сейчас хочется — смеяться или плакать?

ЖЕЛТЫЙ

Слепящий
Закрытый
Жгучий
Трусость
Молния
Лазеры
Визг
Высокая частота
Никакой надежды на мир
Жар, ожог
Пламя
Вонь
Слишком светло, слишком ярко
На острие ножа - i_006.jpg

Глава 38 Мэгги

Дни наши полны взаимной вежливости и предупредительности. Мы разговариваем, но почти ничего друг другу не говорим. Вечера, как правило, проходят в молчании. Вот, например, вчера. Мы снова сидели рядышком и смотрели телевизор. Сеффи — в кресле, которое теперь присвоила. Я — на диване. Калли спала в кроватке в комнате Сеффи — золотая девочка. Так начался наш вечер в уютной домашней обстановке. Прошел час, но Сеффи почти ничего не сказала. Да и вообще она в последнее время почти ничего не говорит. А когда она только переехала ко мне, мы много разговаривали. Обсуждали телепередачи, кто что слышал, кто что видел, что сказали в новостях. А теперь мы только молчим. В конце концов я не выдержала.

— Сеффи, не надо верить в то, что было в письме…

— Я вам уже все сказала, — перебила Сеффи, даже не посмотрев на меня. — Не хочу об этом говорить.

— Я просто хотела…

Сеффи встала и направилась к двери.

— Ладно. Как хочешь. Я больше ни слова не скажу.

Сеффи посмотрела на меня, пытаясь оценить, сдержу ли я обещание. Видимо, решила, что сдержу, поскольку снова села. Так мы и сидели молча. И я не посмела сказать больше ни слова. Потому что боялась, что Сеффи выйдет не просто из комнаты, а из дома — и заберет с собой мою внучку. Я изо всех сил стараюсь не вмешиваться, не делать замечаний, но это сложно. Я не хочу выжить Сеффи из дома постоянными упреками, но иногда я смотрю на нее и готова поклясться, что мы обе чувствуем одно и то же, проходим через одно и то же, но ни у той, ни у другой не хватает храбрости прямо сказать об этом. Иногда я вижу, как глаза Сеффи затуманиваются. На миг, на несколько секунд — но этого достаточно. Я знаю, что она пытается примирить память о Каллуме со словами в его письме.