Шах и мат - Хейзелвуд Эли. Страница 47

Внутри поднимается волна раздражения. Серьезно? Серьезно?.. Разве я заслужила такое отношение? От злости ударяю по дверному косяку – в ладони остается всего лишь небольшая заноза.

Когда мы садимся в машину, остальные машут нам с порога.

– Нолан, приезжай еще, как можно скорее! – кричит Дарси.

– Необязательно с Мэллори! – саркастично добавляет Сабрина.

– Это она к чему? – спрашивает Нолан после того, как мы выезжаем на дорогу.

– Ты про то, что моя сестра с радостью утопила бы меня в бочке с медовухой?

Его рот дергается.

– Я почувствовал, что между вами будто черная кошка пробежала.

– Не знаю, что делаю не так, – я вздыхаю. – Стараюсь изо всех сил. Даю ей все, что нужно, и слежу, чтобы она ни о чем не беспокоилась.

– Возможно, в этом и проблема.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Когда ты видишь сестер, то ведешь себя так, будто отвечаешь за них. Почти как мама. С Дарси это прокатывает, но Сабрина уже слишком взрослая, – Нолан пожимает плечами. – Думаю, она хочет, чтобы ты просто была ее сестрой и никем больше.

– Что ты вообще знаешь о семье?

– Ничего. Только вижу, что ты чересчур много знаешь, чтобы спорить на эту тему.

Не удерживаюсь от смешка, и какое-то время мы молчим. Нолан водит машину так же, как играет: спокоен, сконцентрирован на дороге; и в кои-то веки я могу расслабиться, что руль не в моих руках. Мой взгляд блуждает по отблескам уличных фонарей и лежащему на сосновых ветвях снегу. Нолан твердой рукой переключает скорости, будто перемещает слона по доске.

Он думает о шахматах. В его мыслях партия Коха, которую мы разбирали сегодня утром. В ней Кох использовал королевский гамбит. Тот матч был против Дэвиса, и он проиграл его три года назад. Я знаю. Не уверена откуда, но точно знаю, что творится у Нолана в голове.

– Зря он пошел конем на e5, – произношу я.

Нолан не мешкает ни секунды.

– Кох не раз атаковал не подумав, и ему часто за это прилетает. Что ж, – он пожимает плечами. – Прилетало. А потом, видимо, он начал есть шпинат на завтрак и прокачался до следующего уровня.

– Возможно, постоянно провоцировать его – неплохая стратегия.

– Ага.

Я размышляю, какие тактики применила бы против Нолана, если бы боролась за титул чемпиона мира. Он непредсказуем, всегда просчитывает далеко вперед, готовит неожиданные ловушки. Я слышала, как комментаторы замечали, что наши стили игры похожи, но уверена, что это преувеличение. Я предпочитаю душить оппонента, постепенно изматывать его, не давать проявлять инициативу и одну за другой отрезать возможности для атаки, пока мы не останемся вдвоем – я и вражеский король.

Но Нолан справился бы со мной. Он знает, чего от меня ждать. Чтобы победить его, мне нужно научиться пренебрегать сиюминутными преимуществами и сильнее рисковать – причем как можно раньше. Я наблюдаю, как Нолан разминает шею – сильные мышцы напрягаются под кожей, – и думаю, что могу отвлечь его так, что он ошибется. Может, это и не сработает, но определенно заставит хотя бы немного поволноваться. Он посмотрит на меня своим долгим, понимающим взглядом. Даже улыбнется. Он улыбнется, и я улыбнусь ему в ответ в тот самый момент, когда коснусь его короля.

Звучит потрясающе. В конце концов, мечтать не вредно.

– Дарси затащила меня в твою комнату, – говорит Нолан, – и заговорщически прошептала, что знает все.

– В отличие от мамы и Сабрины, она умеет пользоваться гуглом. Не удивлюсь, если она знает, как зайти в даркнет. Пытается понять, как зарегистрировать Голиафа в свином «Тиндере».

– Она попросила меня научить ее играть в шахматы.

– Дарси? – я оживляюсь. – Серьезно?

– Она сказала, это… нереальный кутяк?

Я смеюсь:

– Нереальный крутяк. Тебе стоит время от времени выходить в Сеть.

У большинства игроков из первой десятки есть каналы на «Твиче» и «Ютьюбе». У Нолана только пара соцсетей, и везде капсом в шапке написано: «ВЕДЕТ НЕ НОЛАН СОЙЕР». Готова поспорить, что бедного эсэмэмщика достали ежедневные нюдсы в директе.

– Кстати, и правда, почему ты не сидишь в социальных сетях?

– Меня в социальных сетях и без того предостаточно.

– В каком смысле?

– По интернету гуляет фотка, где я, семилетний, ковыряюсь в носу во время партии с Накамурой. И еще одна, где я закатил истерику, когда проиграл. Мне было четырнадцать.

– Оу.

– Мы все проходим через неловкие фазы взросления, но мои запечатлели для потомков. В общем, любой, кто захочет поискать меня в интернете, и без того найдет чем развлечься.

Я вспоминаю слова Эмиля: «Быть вундеркиндом и расти на глазах журналистов не так-то просто: они порой беспощадны».

– И тебя не волнует твоя репутация? Ну, что о тебе думают люди?

– Ты хочешь сказать, волнует ли меня, что окружающие считают меня куском дерьма? – Нолан мягко смеется. – Я это заслужил. Я им был. Все, что я могу сделать, – это попытаться стать лучше в будущем.

Надо сказать, у него получается. Я пытаюсь вспомнить, что он вытворял в последнее время, но в голову ничего не приходит.

– Но ты все еще бесишься, когда тебя обыгрывают.

– Вот какого ты обо мне мнения? – Нолан качает головой. – Я злюсь на себя. За совершённые ошибки. За то, что не сделал все, что было в моих силах. И каждый раз, когда ты ошибаешься, я знаю, что ты чувствуешь то же самое.

– Неправда. Я…

Он косо смотрит на меня, и я замолкаю. Ну и ладно.

– Я показал Дарси, как ходят фигуры, – тихо произносит Нолан.

– На чем?

– У нее под кроватью лежит доска с розовыми и фиолетовыми фигурами.

Я закрываю глаза и чувствую, как в животе стягивается узел.

– Я была уверена, что избавилась от нее.

– Тебе стоит самой научить сестру.

– И зачем ей это?

– Она хочет играть, потому что обожает тебя.

Я фыркаю:

– Она зовет меня Мэллопипи и постоянно лепит в фотошопе картинки, которые подписывает «Самая отстойная из Гринлифов». А я, между прочим, нелегально ей этот самый фотошоп скачала. Неблагодарная.

– Она хочет быть похожей на тебя.

– Я не буду ее учить.

– Почему?

Я отворачиваюсь. На дороге, кроме нас, никого нет, и сосны становятся все толще.

– Шахматы – плохая идея.

– Почему?

– Посмотри, куда они меня привели.

– Они привели тебя сюда. Ко мне.

К моим щекам приливает кровь. Тон Нолана не подразумевает возражений. Он действительно верит в то, что говорит. Он верит… Я даже не знаю, во что еще.

– Ты его застукала, да? – спрашивает Нолан.

Озадаченная, я поворачиваюсь к нему.

– Что?

– Отца. Что-то случилось между ним и той женщиной, арбитром с Олимпиады. Ты об этом узнала. Твоя мама вышвырнула его из дома. Рискну предположить, несколько лет вы не общались. А потом случилось то, что случилось.

Я выпрямляюсь и чувствую, как ремень безопасности натягивается на свитер.

– Откуда… Откуда ты знаешь? Когда…

– Я не знал. Но помню, какие ходили слухи в то время. Про Арчи Гринлифа. Остальное… я просто предположил.

– Ты предположил? Как?

– Наблюдал. Твоя реакция на Олимпиаде. То, как ты любишь шахматы, но пытаешься убедить себя, что ненавидишь. Ты чувствуешь ответственность перед своей семьей – не просто перед сестрами, но и перед мамой, – он говорит все это таким будничным тоном, будто кто-то в классе попросил его прочитать скучный параграф из учебника. – Ты ведешь себя так, будто совершила что-то ужасное. Будто вообще ничего в жизни не заслуживаешь, кроме объедков.

Я. Скучный учебник – это я.

– Потому что так и есть – это моя вина, – выпаливаю я, удивляясь самой себе.

Еще никогда прежде я не признавалась в этом вслух. Но если бы я не рассказала маме о Хизер Тёркетт, папа не ушел бы из дома, и у него не было бы причины садиться пьяным за руль в три утра. Если бы. Если бы. Если бы.

– Ты знала, – как ни в чем не бывало продолжает Нолан, – что моего дедушку поместили в больницу из-за меня?