Шах и мат - Хейзелвуд Эли. Страница 56

Он даже не стоит того, чтобы о нем думать. Я осталась одна наедине с людьми, которые меня ненавидят, с людьми, которых ненавижу я, и, конечно, экзаменом на получение сертификата механика, на который наконец записалась. Когда все начиналось, я ставила себе только одну цель – не отказаться изучать гамбит Стаффорда [52], не влюбиться в лжеца-манипулятора, а обеспечить будущее своей семье.

И вот я вернулась домой. Забыла про шахматы. Ничего меня не отвлекает. Я контролирую свою жизнь.

Утро я обычно провожу в центре тестирования, с головой погрузившись в задания с вариантами ответов про подогрев и кондиционирование. Про автоматическую коробку передач. Про то, как починить двигатель, и общую производительность автомобиля. Тормоза, подвесные колодки, рулевой механизм. Электронные системы управления.

Потом иду за бабл-ти и тайком проношу напиток в библиотеку. Я пробила новое дно и теперь вру семье, что хожу на работу, а это значит, мне где-то надо убивать время до пяти вечера. По крайней мере, я наконец вернулась к книжному марафону по Гарсии Маркесу. Остальные участники нашего онлайн-клуба перешли на Харуки Мураками аж в декабре, но я не собираюсь сдаваться.

Ну, или так думаю.

Мы с Дарси сидим в машине уже двадцать минут, когда я понимаю, что с меня довольно.

В любой другой день я с удовольствием подождала бы Сабрину, пока она зависает со своими друзьями с дерби, даже несмотря на минус девять за окном. Мы с Дарси отрывались бы под песни с KIIS FM, меняя слово «любовь» на «пук». Но Дарси или слишком зла на меня за то, что я отказываюсь обсуждать с ней шахматы (идет четвертый день молчаливой забастовки – она и правда взрослеет), или слишком увлечена чтением «Тебе стоит увидеть меня в короне» [53], чтобы обращать на меня внимание. Я могла бы позалипать в телефоне, но выучила свой урок: когда тобой особенно заинтересованы журналисты, в интернет лучше не заходить.

Так что я вылезаю из машины и кричу через полупустую парковку:

– Сабрина! Пора ехать!

– Ага, – она хихикает, глядя на то, что показывает ей Маккензи в своем телефоне. – Еще секундочку.

– Я дала тебе секундочку десять минут назад. Затаскивай свою задницу в машину.

Сабрина закатывает глаза и демонстративно вздыхает. Я делаю вид, что ничего не замечаю. Маккензи наклоняется, чтобы что-то шепнуть на ухо Сабрине, та что-то бормочет в ответ, и они обе смеются, смотря в мою сторону… Этого я игнорировать не могу. Чувствую, как внутри закипает гнев, и напоминаю себе, что ей всего пятнадцать. Да, ее лобная доля еще представляет собой кусок теста. И если они с Дарси во время поездки домой предпочитают обсуждать «Ривердейл», а меня в разговор не допускают, я не против.

Просто впиваюсь в руль с такой силой, что костяшки белеют.

– В субботу мне нужно к Тотове, – говорит Сабрина, когда мы уже дома и я копаюсь в морозилке в поиске остатков курицы.

– Как насчет «пожалуйста»? – бормочу я.

– Не с тобой разговариваю.

– Что ж, мама не повезет тебя…

– Новые лекарства прекрасно помогают, – мама улыбается Сабрине. – Я тебя подвезу.

– Круто. – Сабрина целует маму в щеку, и они обе исчезают в коридоре.

Я в одиночестве принимаюсь нарезать овощи, чтобы потом приготовить их в мультиварке, размышляя о том, что, возможно, пока меня не было, семья переросла не только потребность во мне, но и желание быть со мной.

Задаюсь вопросом, что еще отняли у меня шахматы.

Мама, Дарси и Сабрина болтают в гостиной – это их новая традиция, судя по всему: они так делают каждый день после школы.

Кто-то стучится в дверь. Я вытираю прилипший к пальцам зеленый лук и иду открывать, думая, что это миссис Абебе пришла, как обычно, попросить отогнать машину с проезда.

Но все гораздо хуже. Настолько хуже, что я выхожу на улицу и захлопываю за собой дверь. На мне только футболка – в такой мороз она, мягко говоря, не спасает, но отчаянные времена требуют отчаянных мер.

– Что ты здесь делаешь?

Оз неторопливо осматривает крыльцо, руки в карманах брюк от «Бёрберри», верхняя губа скривилась в подобии отвращения.

– Ты что, здесь живешь?

– Ага, – я хмурюсь. – А где живешь ты? В высотке на Манхэттене?

– Да.

Даже не знаю, чего я ожидала.

– Ладно, поздравляю. Ты здесь с какой-то целью, Оз?

– Просто зашел поздороваться. Если получится, немного поболтать, – он пожимает плечами, не отрывая глаз от сломанного батута. – Хотел проверить, вдруг ты уже готова вытащить голову из задницы.

Моргаю:

– Извини?

– Вдруг тебе надоело вести себя как капризный кусок дерьма, который думает, что он один против целого мира. Может, есть улучшения?

Я снова моргаю:

– Послушай, я знаю, что грубость – твое второе имя, но…

– Я думал, это твое второе имя.

– Извини?

Его зеленые глаза темнеют.

– Тебе за последнюю неделю случайно не приходило в голову, что решение превратиться в страуса из-за самого большого скандала, который ФИДЕ видела за последние тридцать лет, может негативно сказаться еще на ком-то, кроме тебя?

– Я не имею никакого отношения к произошедшему. Кох смухлевал – обращайся к нему, – каждое мое слово вырывается морозным облачком. – Я завязала с шахматами.

– Ну да, как же. Плак-плак, твой парень платил тебе зарплату, ничего не попросил взамен и не сказал об этом. Это стоит того, чтобы выплакать чертову реку размером с Нил.

Я напрягаюсь:

– Ты понятия не имеешь, что…

– И мне наплевать. Хочешь злиться на Сойера, потому что он что-то скрыл от тебя? Вперед. Выброси его приставку из окна, мне насрать. – Оз подходит ближе. – Я здесь для того, чтобы поговорить о Дефне и о том, что она сделала для тебя, чтобы ты потом разрушила ее жизнь.

– Я ничего не разрушала… – обхватываю себя руками. По ним бегают стайки мурашек. – Это не так.

– Она твой тренер и менеджер. Именно поэтому ФИДЕ беспрерывно атакует ее, пытаясь заставить подтвердить твое участие.

– Что ж, мне жаль, но с шахматами покончено, как и со всем, что с ними связано. Пусть скажет им, что я не приеду.

– О, ну да, конечно. Так она им и скажет. «Простите, ребятки, Мэл поругалась со своим парнем, так что не сможет приехать». Это ведь никак не повлияет на ее репутацию в шахматном сообществе. Любой может заявить игрока, который потом исчезнет с лица земли. Она из кожи вон лезла, чтобы ты попала на все эти турниры. И чем ты ей отплатила?

– Подожди… что? Такого не было. Я участвовала только в открытых турнирах.

Оз усмехается.

– «Открытый» не значит, что туда может попасть любой. Все равно есть процедура отбора, необходимо доказывать свою квалификацию, которой у тебя, на секундочку, не было. Дефне пришлось постараться, чтобы тебя допустили на соревнования в Филадельфии и Нашвилле. Она оплатила твою поездку и позволила тебе оставить себе весь выигрыш. И сейчас ФИДЕ думает отнять у «Цугцванга» лицензию, потому что лучший игрок Дефне отказывается участвовать в чемпионате мира, – он прожигает меня испепеляющим взглядом. – Напомни, пожалуйста, почему?

Внутри меня закипает гнев.

– Дефне мне лгала.

– Ну да, – Оз закатывает глаза. – И как именно?

– Она не сказала, что Нолан дал ей деньги.

– Это при условии, что ты у нее спросила. Какой отвратительный поступок.

– Я не спрашивала, но…

– Конечно, ты не спрашивала. Тебе сказали, что деньги пожертвовал некий меценат, и у тебя не возникло никаких вопросов, но теперь ты считаешь, что имеешь моральное право подставить Дефне.

Я бросаю на него взгляд, полный ненависти.

– Оз, что ты вообще здесь забыл? Откуда знаешь все эти подробности? Зачем Дефне тебе об этом рассказывать?

Он смотрит на меня, как на жирафа, до которого все слишком долго доходит. И похоже, так и есть.