Шах и мат - Хейзелвуд Эли. Страница 8

Не знаю, кого я ожидала увидеть. Определенно, не высокую женщину со стрижкой пикси, тату-рукавом и бессчетным количеством пирсинга. Она поворачивается ко мне с усмешкой на ярко-красных губах. Ей, должно быть, под тридцать, может, чуть больше.

– Прости, – говорит она, указывая на сигарету. Голос у нее низкий и удивленный. – Твоя сестра сказала, что ты спишь, и я подумала, что тебе потребуется больше времени. Ты же не начнешь курить, потому что увидела, как курю я, правда?

Мои губы расплываются в ответной улыбке.

– Сомневаюсь.

– Хорошо. Никогда не знаешь, нынешняя молодежь довольно впечатлительная.

Она достает окурок, заворачивает его в салфетку и кладет в карман – может, чтобы не мусорить, может, чтобы никто не смог извлечь ее ДНК.

Ладно, больше никакой «Вероники Марс».

– Ты Мэллори, верно?

Я вздергиваю голову:

– Мы встречались?

– Нет. Я Дефне. Дефне Бубикоглу. Я бы на твоем месте не пыталась повторить, если только ты не говоришь по-турецки. Приятно познакомиться. Я твой фанат.

Из меня вырывается невольный смешок. Затем я понимаю, что она не шутит.

– Простите?

– Любой, кому удается победить Нолана Сойера, получает пожизненный набор восхищения от меня, – она театрально указывает в свою сторону. – Готова даже доставлять продукты.

Я напрягаюсь. О нет. Нет-нет. Что это такое?

– Извините. Вы ошиблись дверью.

Дефне хмурится:

– Ты не Мэллори Гринлиф?

Делаю шаг назад:

– Да, но это не такое уж редкое имя…

– Мэллори Вирджиния Гринлиф, которая была вчера на турнире? – Она достает свой телефон, куда-то нажимает, а затем протягивает мне с улыбкой. – Если это не ты, тогда у тебя серьезные проблемы и кто-то украл твою личность.

Она запускает видео. Тикток, в котором девушка объявляет Нолану Сойеру шах и мат своей королевой. Пряди светло-русых волос закрывают половину ее лица, стрелки размазаны.

Не могу поверить, что Истон не сказала, как дерьмово выглядят мои стрелки.

А еще не верится, что кто-то снял это видео, выложил в интернет и оно уже получило больше двадцати тысяч лайков. В мире вообще существует двадцать тысяч людей, умеющих играть в шахматы?

– Кстати, к чему был такой драматичный уход? – спрашивает Дефне. – Проблемы с двойной парковкой [11]?

– Нет. Я… ладно, это я, – провожу рукой по лицу.

Мне нужен кофе. И машина времени, чтобы вернуться в тот момент, когда согласилась помочь Истон. Возможно, я смогу даже отправиться в более раннее время и покончить с нашей дружбой.

– Что касается игры… это была просто случайность.

Дефне вздергивает бровь:

– Случайность?

– Именно. Знаю, выглядит так, будто я какая-то невероятно талантливая шахматистка, но я вообще не играю. Сойер, должно быть, запаниковал и… – Я замолкаю, потому что Дефне заливисто смеется. Судя по всему, я сказала что-то очень забавное.

– Ты хочешь сказать, что текущий чемпион мира по шахматам, а также чемпион мира по быстрым шахматам взял и запаниковал?

Я сжимаю губы:

– Даже у чемпионов бывают плохие месяцы.

– Сомневаюсь. На прошлой неделе он выиграл чемпионат Швеции по шахматам.

– Ну, – продолжаю упираться я, – он устал от всех этих побед и…

– Подруга, остановись. – Дефне делает шаг вперед, и до меня доносится приятный аромат цитрусов, смешанный с табаком. – Ты победила лучшего игрока в мире. Ты обвела его вокруг пальца своей игрой – например, вот этот твой финт? Как ты выбралась из ловушки? Твоя королева? Перестань принижать себя и признайся: Нолан вряд ли стал бы сдерживаться в своей игре. Думаешь, хоть кто-нибудь стал бы?

Дефне кричит. Краем глаза замечаю, как миссис Абебе, моя соседка, не отрываясь смотрит на нас из своего двора. В ее глазах ясно читается: «Нужна помощь?» Я осторожно качаю головой. Дефне похожа на страстную, громкоголосую чирлидершу. Думаю, она мне даже нравится, несмотря на то что пришла обсудить шахматы.

– Вряд ли я первая победила Сойера, – говорю я. На самом деле я знаю, что это не так. Я изучала его партии, когда еще… интересовалась шахматами. Антонов – Сойер, 2013-й, Рим. Сойер – Шанкар, 2016-й, Сиэтл. Энтони – Сойер, 2012-й…

– Нет, но такого давно не было. И, проигрывая, он делает глупые ошибки. Только сейчас не тот случай, насколько я могу судить. Ты просто была… лучше.

– Я не…

– И не то чтобы это твоя первая шахматная победа.

Я в растерянности трясу головой:

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, я немного погуглила и… – Дефне смотрит в экран телефона. У нее чехол с изображением Галактики и надписью «Шах и мат!». – Я нашла статьи о том, как ты побеждала в местных чемпионатах, и фотографии, где ты с завязанными глазами проводишь сеансы одновременной игры. Кстати, ты была очаровательным ребенком. Я даже удивлена, что ты не участвовала в больших турнирах, потому что ты бы там всех порвала.

Я вспыхиваю.

– Моя мама этого не хотела, – выпаливаю я, сама не знаю почему.

Глаза Дефне расширяются.

– Твоя мама не поддерживает твою любовь к шахматам?

– Нет, ничего подобного. Она просто…

Мама обожала мои игры. Она даже выучила правила, чтобы понимать мою бесконечную болтовню о шахматах. Однако не собиралась уступать отцу. Большую часть моего детства самой горячей темой в доме Гринлифов была убежденность отца в том, что ребенок, который настолько хорош в счете и запоминании идей, должен стать профессиональным игроком. Мама отвечала, что не хочет, чтобы я с раннего возраста находилась в гиперконкурентной среде, где каждый сам за себя. В такие моменты из ниоткуда возникала Сабрина и равнодушным тоном спрашивала: «Когда вы закончите спорить о своей любимой дочери, может, уже пообедаем?» В итоге родители договорились, что я начну соревноваться в больших турнирах, когда мне исполнится четырнадцать.

Но когда мне стукнуло четырнадцать, все изменилось.

– Мне было неинтересно.

– Понимаю. Ты дочь Арчи Гринлифа, верно? Думаю, я с ним встречалась…

– Прости, – резко перебиваю я. Резче, чем собиралась, из-за внезапно появившегося горького привкуса во рту. Все эти разговоры похожи на выкапывание трупов из могилы. – Прости, – повторяю уже мягче. – Ты здесь… по какой-то причине?

– Точно, да, – если ее и задела моя резкость, она этого не показывает. Зато удивляет меня следующим заявлением: – Я здесь, чтобы предложить тебе работу.

Я моргаю:

– Работу?

– Агась. Подожди, ты несовершеннолетняя? Потому что если да, возможно, кто-то из твоих родителей мог бы…

– Мне восемнадцать.

– Восемнадцать! Ты сейчас собираешься в колледж?

– Нет, – я сглатываю. – Больше никакой учебы.

– Что ж, все складывается идеально. – Дефне улыбается так широко, будто дарит мне подарок. Будто я буду от него в восторге. Будто сама идея, что я обрадуюсь, поднимает ей настроение. – Расклад такой: у меня есть шахматный клуб. Называется «Цугцванг» [12], он находится в Бруклине, рядом с…

– Я слышала о нем.

Клуб «Маршалл», может, и старейший, и самый прославленный клуб в Нью-Йорке, но в последние годы «Цугцванг» стал знаменит тем, что в нем играют не самые стандартные игроки. У него есть аккаунт в тиктоке, и некоторые видео иногда становятся вирусными. Они много взаимодействуют с шахматным сообществом и устраивают турниры по стрип-шахматам. Я смутно вспоминаю истории о напряженном соперничестве двух клубов. Думаю, этим и объясняется ликование Дефне по поводу моей победы над Сойером, раз он играет за «Маршалл».

– Тут вот какое дело. Некоторые из наших игроков решили использовать свои накачанные шахматами мозги для других занятий, и они отправляются в большой мир, находят себе работу в финансах или другой прибыльной сфере, где не чтят мораль, зарабатывают кучу денег и обожа-а-ают списание налогов. Если совсем коротко, то у нас много спонсоров. И в этом году мы учредили стипендиальную программу.