Империя (Под развалинами Помпеи) - Курти Пьер. Страница 13

Но по виду эта величественная матрона была моложава; щеки ее сохраняли еще свежесть и краску, в ее черных волосах не было заметно седины, а звонкий голос свидетельствовал о сильном и решительном характере; словом, она почти ничего не потеряла из тех качеств, которыми издавна очаровывала своего мужа, умея всегда достигать своих целей и интересов, уступая мужу лишь в вещах, не имевших для нее особенного значения.

– Ну, что же? – спросила Ливия Друзилла свою фаворитку после того, как успокоила ее на счет Луция Пизона. Узнала ли ты что-нибудь новое об известном тебе предмете?

– Да, ваше величество, и очень серьезные новости.

– Какие же?

– Находятся такие, которые утверждают, что Агриппа Постум скрылся из места своей ссылки.

При этих словах Ливия Друзилла быстро приподнялась на кушетке и, побагровев в лице, воскликнула:

– Ургулания! И ты еще медлила сообщить мне это?

– И кроме этого прибавляют…

– Что еще?

– Что есть такие, которые видели его в Риме.

На этот раз Ливия вскочила на ноги и крикнула:

– Анниолена! [34]

В дверях появилась невольница, та самая, которая возвещала имена посетителей.

– Пусть явится немедленно Процилл! – приказала Ливия, и затем стала ходить большими шагами по комнате с искаженным лицом и, очевидно, страшно взволнованная.

Ургулания глядела на нее, полная смущения и испуга, не осмеливаясь открыть рта и моргнуть ресницами. Вдруг жена Августа с разгоревшимися глазами, готовыми, казалось, выйти из своих орбит, остановилась перед ней и проговорила:

– И ты, назад тому несколько минут, беспокоилась лишь о своем долге Луцию Пизону и явилась ко мне напоминать о нем, как будто не имела сказать ничего более важного? Но разве ты забыла, что так как Марцелл, племянник и зять Августа и долженствовавший быть его наследником, устранен уже, что Кай и Луций умерли, а Юлия удалена на остров Пандатарию, навсегда потеряв расположение к себе Августа, то остается лишь Агриппа, приемыш Августа, причиняющий мне страх как лицо, могущее оспаривать империю у моего Тйверия?

– Успокойтесь, божественная, успокойтесь! Эти слухи невероятны.

– Пусть будут они невероятны, Ургулания; но они отнимают у меня, как у матери, с давних пор приготовлявшей будущность своему сыну, весь мир и покой, заставляя меня страшиться, что здание, устраиваемое столько лет моими собственными руками, может разом обрушиться. Что же ты сделала, чтобы узнать истину?

– Я доверилась Сальвидиену Руфу, который тебя боготворит и который пользуется расположением Августа, привязавшего его к себе столькими благодеяниями; я поручила ему узнать, действительно ли Агриппа осмелился оставить Сорренто и явиться в Рим.

– А я не доверяю этому человеку. Сальвидиен притворяется перед Августом и боится жены его; ему нравятся волнения партий и революции всякого рода, и он таков, что станет скорее содействовать злодейским намерениям этого грубого и жестокого юноши, чем желать его наказания.

Подумав некоторое время и как будто решившись на что-то, Ургулания отвечала:

– Когда так, о, августейшая, то я доставлю тебе верные сведения, хотя бы мне пришлось самой обежать все кварталы Рима до самой Субурры. Да, наконец, к чему бы послужило Агриппе Постуму его появление в Риме? Кто мог бы укрыть его от твоих зорких глаз! Кто избавил бы его от строгости законов и твоей мести?

В эту минуту вошла Анниолена, объявив о приходе Процилл а.

Это был очень красивый юноша, принадлежавший к тому классу невольников, которые назывались vernae, как родившиеся в доме своего господина. Проциллу не было еще двадцати лет; вместе с красотой он обладал ловкостью и большим умом. Он был любим Августом и пользовался также милостью Ливии, которая в данную минуту могла положиться на него, так как она не раз уже давала ему серьезные поручения, свидетельствовавшие о ее доверии к этому невольнику.

– Процилл, – сказала она ему, – вот тебе горсть серебряных монет, бери их и ты свободен на сегодняшний день идти в город позабавиться, но свою свободу ты должен употребить и на важное дело.

– Приказывай, моя госпожа, своему рабу, – отвечал Процилл, низко поклонившись и затем подняв быстро голову и устремив свои взоры в лицо Ливии Друзиллы, старался отгадать ее мысли.

– Помнишь ли ты Постума Агриппу, сына Юлии и Марка Випсания Агриппы?

– Сосланного в Сорренто? Помню.

– Узнал бы ты его, если бы увидал теперь?

– Узнал бы среди тысячи.

– Ходит слух, что он в Риме.

– Если он здесь, то я узнаю об этом.

– Ты меня понял, Процилл; ты меня понял, – повторила Ливия, сделав выразительный жест, показывавший, что не следовало откладывать ни минуты для выполнения ее приказания.

Процилл действительно понял Ливию и не ожидая дальнейших слов, быстро ушел из комнаты: куда в ту же минуту входило новое лицо с видом хозяина дома.

Это был человек полного и крепкого телосложения, роста выше обыкновенного, с широкими плечами и с широкой грудью, но пропорционален во всей своей фигуре, от головы до ног. Цвет его кожи был белый, позади довольно длинные волосы закрывали всю шею, что, кажется, было обычаем в этом семействе. Его красивое лицо было угревато, а очень большие глаза, как утверждали, могли видеть и в потемках, хотя и на короткое время, когда он открывал их ночью, пробуждаясь от сна. Говорили также, что левая рука была у него ловчее и сильнее правой, так что ее пальцами он мог сдавливать крепкое яблоко, а щелчком ранить голову не только детскую, но и молодого человека. [35]

Это был Тиберий Клавдий Нерон.

Теперь мы знакомы с его внешностью; но необходимо заглянуть и в прошлую жизнь этого любимого сына Ливии, доставить которому наследство Цезарей было главной целью политики этой женщины. К нашему счастью, нам не нужно для этого прибегать к ужасно-мрачной кисти Тацита, заклеймившего в глазах потомства старость этого человека, подлость и бесчеловечие которого сделали из его имени синоним жестокости и безумия; и зло смеялась судьба над римским сенатом, когда он, в день рождения Тиверия, декретировал сооружение статуи богини счастья.

Тиверий родился во время македонской войны, когда его родители, принужденные бежать от неприятеля, укрылись в доме Марка Антония, бывшего триумвиром. На девятом году он произнес на ораторской трибуне надгробное похвальное слово своему родному отцу, а будучи юношей сопровождал колесницу Августа во время его триумфа по поводу битвы при Акциуме, бывшей в 723 г. от основания Рима и в которой были побеждены Антоний и Клеопатра; Тиберий ехал верхом по левую сторону колесницы, а Марцелл, сын Октавии, сестры победителя, по правую. Сперва он был женат на Агриппине, дочери Марка Агриппы, которую сильно любил; но, к своему горю, он должен был, по желанию Августа, оставить ее, чтобы соединиться с Юлией, дочерью Августа от первой его жены Скрибонии, имевшей до Августа двух мужей, Марка Марселла и Марка Випсания Агриппу. С Юлией Тиверий жил в первое время согласно, но после смерти рожденного ею от него дитяти, он стал обращаться с ней дурно; тем не менее, он сделался мил Августу после того, как обвинил Варрона Мурена в оскорблении императора и постарался о том, чтобы он был осужден. В первый раз он взялся за оружие, в качестве военного трибуна, в походе против кантабриев, затем в качестве главнокомандующего, действовал на востоке, где возвратил царю Тиграну Армению и отобрал от парсов знамена, захваченные ими у Марка Красса. Управлял в течении одного года частью Галлии, участвовал в войнах против Реции, Винделиции, Паннонии и Германии и смирил тамошних жителей, за что удостоился овации. [36] Рано достигнул должностей квестора, претора и консула и пять лет был трибуном.

Всех удивило, когда Тиберий сам прервал свой быстрый путь к славе, выразив, неожиданно, желание возвратиться к спокойной жизни; даже просьбы Августа не могли удержать его в Риме, откуда он переселился на остров Родос, где управлял сперва от имени своего тестя, т. е. императора, а потом оставался там без всякой должности и забытый. Он замечал, что его военному счастью завидовали сыновья Марка Випсания Агриппы и Юлии; со своей стороны, он завидовал их судьбе, будучи уверен в сильном расположении к ним Августа. Как бы то ни было, он добровольно удалился из Рима.

вернуться

34

Этим именем, действительно, называлась одна из невольниц Ливии, как это свидетельствует список лиц, отпущенных Ливией на свободу, изданный кардиналом Полиньяком. В этом списке находится и имя вышеупомянутого Амианта.

вернуться

35

См. сочин. Светония о Тиверии, глава LXVIII. Описание Тиверия я заимствовал у этого историка, не отступая от его слов.

вернуться

36

Овацией – ovazione – назывался у римлян триумф низшей степени, при котором приносилась в жертву овца, ovis; при этой овации то лицо, которому она устраивалась, отправлялся, пешком или верхом на лошади, в Капитолий, имея на себе белую тогу с пурпуровыми краями, на голове миртовую корону, а в руке оливковую ветвь. Такого триумфа удостаивался одержавший победу над неравным врагом, а именно: над беглецами, невольниками, пиратами. В триумфальной процессии несли военные знамена, оружие, деньги и прочую добычу.