Рассказы - Курьянчик Николай. Страница 3

— Да мало ли чего может наплести подвыпивший работяга!

— Не скажи. Говорит, сопливым пацаном ходил подбирать консервы, которые из кузовов выпадали. Героизм не ахти, но риск был... И потом, Петропавловск до революции захолустьем был, ударных строек не наблюдалось, а тут бац! — триста пятьдесят тысяч город. Нет, в добрые американские намерения я не верю. Нажились на этих войнах и опять наживаются, а нам еще долго икать. Столько народу положили!

— Там еще осталось?

— Там абсолютно все осталось.

— Пошли уберем, еще вестовой припрется... — и, охватив взглядом еще раз море, залитое прожекторами от края и до края, подводники ушли в каюту.

Утро было пасмурным, ветряным и холодным. В «тропичке» стало совсем неуютно. Дальше — больше. В десять ноль-ноль дали построение на баке на траурный митинг, форма одежды номер три, черная фуражка... Ни хрена себе! Народ полгода не одевал брюки и галстук, забыл про пуговицы и рукава, а потому растерянно заметался. Все же врожденные инстинкты северян сработали, и в полдесятого стройные, загорелые и не похожие на себя(стереотип подводника: бледный, бородатый и толстый) уже прогуливались по верхней палубе. Особых шуток и острот по поводу смены формы одежды не было. Витал еще, видно, над головами трагический дух Цусимы. Не до веселья. Хотя без казусов не обошлось?

Все проспал замполит — и Цусиму, и митинг. Как раз перед входом в пролив выколотил с последнего нерадивого офицера злополучный реферат и «притопил», уснул счастливым сном, верный слуга партии.

А инициатива митинга принадлежала командиру СДК. Наш старпом (командир остался в Камрани расти на ЗКД — зам. командира дивизии) на утреннем построении порекомендовал секретарю парторганизации подготовить трех выступающих. Ну, понятно, от офицеров всегда есть человек, который не откажется — это он сам. Коммуниста-матроса тоже можно «построить» и написать ему текст. А вот мичман может и послать.

Секретарь настойчиво забарабанил в дверь каюты зама.

— Какой еще митинг, какая на хрен Цусима?! Я ничего не планировал! Кто это там воду мутит? — слуга партии начал понемногу приходить в себя.

— Командир СДК. Нас перед фактом поставил, велел трех выступающих выделить. Может, вы выступите? — безнадежно спросил секретарь.

— Еще чего! Кого ты назначил выступающими?

— Ну... я выступлю. Остальные отказываются — не готовы.

— Что значит — «не готовы»? Сколько до начала?

— Чуть больше полчаса...

— Предостаточно! Так... кто там у нас скулил о переводе в военную приемку в Комсомольск из БЧ-5?

— Мичман такой-то.

— Вот и направь-ка его ко мне. Ну, а у матросов кто в отпуск первый кандидат?

— Командир отделения электриков, аккумуляторщик, , комсомольский секретарь...

— Во-во, и его тоже, если будет выпендриваться. Моряку поможешь, дашь пару тезисов из своего выступления. Повторение — мать учения. А мичман пусть сам выбирается. Смог же дорогу в «приемку» найти!

Митинг начался вовремя. На правом борту выстроился экипаж подводников, на левом — свободная от вахты команда СДК. Примерно поровну, но сразу бросалось в глаза, что у подводников преобладали офицеры, а у надводников — матросы. Командование и выступающие сосредоточились перед ходовой рубкой, а внизу перед башней сбилась кучка гражданского персонала и даже две женщины (та, что помоложе — уже безнадежно беременна) — возвращенцы из Камрани.

Первым выступал командир СДК, капитан второго ранга. Говорил, в основном, о воинском долге, который с лихвой выполнила вторая эскадра, и выражал уверенность, что мы — нынешнее поколение моряков — выполним свой. Говорил толково, с чувством, но аплодисментов не последовало — не к месту они здесь.

Затем слово взял их старпом, который переводил абстрактный долг в более конкретные задачи. Даже упрекнул расчет носовой башни за плохо покрашенный бак «перед входом в историческое место». Но и это было не смешно.

Ветер с налета пытался сорвать непривычные и неудобные фуражки, солеными брызгами то и дело обдавала волна, и в смысл произносимого на баке никто особенно не вникал. В мозгу все настойчивее и требовательнее звучало:

В носоглотке что-то непривычно першило. Наверно, это пыталась пробить себе дорогу скупая мужская слеза...

Из всех выступлений запомнился только крупный прокол мичмана: «...и вот, бездарное царское командование погнало советских моряков на убой к Цусиме, которыми командовали безграмотные реакционные офицеры...»

«Гаденыш, — мелькнуло в голове, — хрен с ними, с „советскими“, но ведь не упустил, змееныш, укусить, пусть не советских, но офицеров...»

Прокол заметили все, но никто даже глазом не моргнул. Не то место.

Застопорили ход. К левому борту поднесли венки. По трансляции наконец-то грянул «Варяг». «Варяг», под который военные моряки неизменно шли парадом по Красной Площади, наш старый, добрый, до предела запетый и затоптанный «Варяг»... Но здесь уместен был только он. По корабельной трансляции он звучал убедительнее самой сильной симфонии «живьем» в самом звучащем концертном зале. Его звучание вызвало море чувств и эмоций. Еще больше запершило в горле, еще больше защемило глаза. Кто пальцами, кто кончиком платочка полезли в уголки глаз. Финалом высшего напряжения чувств и мыслей стало коленопреклонение при опускании венков. Здесь руки стали ближе к глазам, да и голову можно опустить.

После минуты молчания встали, надели фуражки и разошлись. Но минуты было мало, и она продлилась автоматически минут до пяти. Столько пронеслось в душе за эти мгновения мыслей и чувств, что говорить было неуместно — не находилось и не хватало слов. Хотелось молчать и думать ВСЕМ. Наверно, всеобщее общение шло на подсознательном, телепатическом уровне. Это воистину было коллективное мышление!

Но жизнь (суета сует) — продолжалась. Надо было идти дальше во Владивосток. Дали команду, дали ход, и пошли. А всеобщая минута молчания, повиснув над Цусимским проливом, осталась позади, как общая мыслеформа уже свершившегося и непоправимого.

БОРЬБА ЗА ЖИВУЧЕСТЬ КАК ОНА ЕСТЬ

(пролог — вступление)

БЗЖ ПЛ — она самая борьба за живучесть, естественно, ПЛ, подводной лодки — дело тонкое. С одной стороны — это комплекс мероприятий, направленных на теоретическое изучение и практическую отработку (до автоматизма) приемов и элементов БЗЖ для спасения корабля и экипажа в экстремальных условиях...

С другой стороны — это шахматная блиц-партия вслепую с завязанными глазами, где о ходах противника можно только догадываться. Цена этой партии — жизнь! Может статься, и твоя персональная — единственная и неповторимая, а может статься — и всего корабля с экипажем. БЗЖ — это высшая степень профессионализма, мерило воинского мастерства. Но она неуловима, непонятна и не поддается учету и контролю. Можно выучить назубок все статьи «Руководств...», «Наставлений...», «Правил...» и «Инструкций...», на «хорошо» и «отлично» отработать все первичные мероприятия и учения, а случится чего — и погибнешь ни за грош...

Умение вести БЗЖ — это талант, бесценный Божий Дар, тесно связанный с Судьбой и знанием специальности. Одним словом — это мастерство. Его не пропьешь — оно либо есть, либо его нет. Оно сродни ясновидению. Нужно сквозь толщу отсечных переборок видеть, что происходит в аварийных отсеках, и не просто видеть, а предвидеть, что произойдет в следующий момент. И не только в аварийном отсеке, а на всем корабле. Только предвидение и упреждение аварийных событий сможет принести победу в этой сверхтрудной борьбе. Этот Дар особенно важен и необходим для ГКП — командира, старпома, механика. Если никто из них этим качеством не обладает, если они «безнадежные слепцы», то — кранты: надо сворачивать телогрейку и уходить в другой экипаж или на берег.