Любимая зверушка психа - Паризьена Евгения Сергеевна. Страница 11

– Знаю, Ада, что ты хочешь меня… А такая злая, потому что тебя все отказываются трахать. Ведь ты не красивая, страшная голубоглазка, – его поцелуи переходят на ключицы, и я случайно уронила пилочку. Пользуюсь случаем и ударяю его коленкой по яйцам. Он скрючивается от боли, так тебе и надо поганое чудовище. – Такими темпами, я скоро стану кастратом.

– Это тебе за страшную, на себя посмотри, урод.

– Ада, что у вас творится? – послышался голос бабушки, может взять и рассказать ей правду, кто на самом деле этот Царев?

– Всё хорошо, мы уже ложимся спать, бабуль, – открываю дверь, и впускаю этого говнюка.

– Да, ну! Теперь понятно, где обитает наша серая мышь. Здесь всё пропахло старостью и древностью.

– Посмотрите, нашему королю не нравится, есть отличная возможность поспать на улице. А хотя пока не поздно, заводи свой поганый драндулет и проваливай домой. Мы ведь оба знаем, что ты наврал с три короба невинным старикам, – расстилаю кровать, а этот поганец принимается трогать мои вещи.

– Какая догадливая, а как ещё я мог поставить не послушную зверушку на место? Так, и что это у нас в первом ящике. Ух, ты! Нижнее бельё серой мышки, – он достал оттуда довольно интимную вещь, от чего я пришла в бешенство.

– Отдай, урод…

А этот гад лишь поднимает их над головой и соблазняет своим мерзким бархатистым голосом.

– Какие смешные трусики в цветочек… Упасть не встать, такой зверушки у меня ещё не было.

– Эй, жалкое подобие на мужчину, кто сказал, что я ей стану?

И тут он оттягивает мою прядь, а потом проводит пальцем по нижней губе.

– Ещё как станешь… Будешь сходить по мне с ума и влюбишься…

– Влюблюсь в тебя? Ни за что…

– И я тебе больше скажу, это уже произошло. Осталось заказать ошейник у своего ювелира… – смеётся в лицо, а я со всей силы даю ему по яйцам.

– Больной придурок!

– Гонора много? Я быстро поставлю тебя на место! А за непослушание, накажу минетом, – насильно усадил на комод и раздвинул ноги.

– Отпусти меня. Я буду кричать, – хочу отвернуть своё лицо, а он принимается снова за свои игры, и снимает мой свитер.

– Интересно, а бюстгальтер тоже в цветочек? Ада, ты такая старомодная. Как будто свалилась с луны, – он ловко избавился от свитера, а потом поднял мои руки у меня над головой, и стал через кружевной лиф ласкать соски. – Твердеют. Кажется, одной сучке нравятся мои прикосновения.

– Сволочь, это насилие… А-а! – издаю стон, а он смеётся.

– Пошли ко мне в зверинец, я тебя отогрею, ведь, несмотря на то, что ты страшненькая, тебе тоже нужна ласка, – освобождает мой левый сосок и начинает щекотать его языком, такого сумасшедшего напряжения, я ещё не испытывала.

– Никогда… Я не опущусь так низко, прекрати.

– Если ты не согласишься, я раздавлю тебя, как гниль… Одно моё слово и твоя жизнь превратится в ад! – шепчет на ухо, а его пальцы хотят уже забраться в трусики, как я вспоминаю про одну девочку, которую видела в торговом центре.

– Знала бы твоя сестра, какая ты на самом деле сволочь и насильник, – мои слова будто отрезвили его, и он отстранился. Надо было видеть выражение его лица, он рвал и метал.

– Как твой поганый язык мог такое произнести? – он схватил меня за волосы, и причинил такую боль, что я едва не закричала.

– Правда в глаза колет? Она думает, что Антон добрый старший брат, который со временем станет ей опорой, а на самом деле он ублюдок, который не достоин уважения, – будто подливала масла в огонь, кажется, я не ведала, что творю. Его рука обхватывает мою шею, ещё секунда и он запросто её свернет.

– Заткнись, тварь. Или сдохнешь…

– Задуши меня, но я не откажусь от своих слов. Ты урод, Антон, и если тут есть один зверь так это ты. Жаль, что твоя сестра не знает, какое ты на самом деле дерьмо, – шепчу в его губы, которые слишком близко.

– Она мне не сестра… – произнёс так, будто его очень сильно обидели.

– А кто тогда? Неужели, ты обманом заманиваешь детей, а потом их сажаешь на цепь?

– Клянусь, Ада, если ты сейчас же не заткнёшься, завтра тебя трахнут в рот все парни первого курса, а я сниму это на камеру!

– Посмотрите нашему королю больно. Что не нравится против шерсти? Нравится, когда все на коленях перед тобой ползают? А я не собираюсь молчать, потому что мне уже неважно как сложится моя дальнейшая жизнь.

– В таком случае добро пожаловать в ад, где ты умоешься кровавыми слезами, – отталкивает от себя и покидает комнату, не думала, что он так отреагирует.

Антон

Сажусь в свою тачку и пытаюсь её завести, как она посмела тронуть Мию. А потом ещё обвинить, что я над ней издеваюсь. Ненавижу её, она ответит за каждое слово, я дал сучке слишком много свободы, ничего завтра это исправим. Выезжаю со двора и возвращаюсь в воспоминания, в то беззаботное детство, когда Мии не было в помине.

7 лет назад…

Довольно хороший денек, несмотря на такую дождливую осень. Возвращаюсь домой, с полным пакетом булочек, сейчас будем объедаться.

– Грета… Я принёс самой вкусной и запретный еды.

– Ах ты, маленький засранец.

– Маленький? А ничего, что мне вообще-то четырнадцать…

– Дурачок ты, Антошка, я же любя, ты для меня всегда останешься самым любимым младшим братом, – целует меня в щеку, а я не перестаю любоваться её роскошными гладкими волосами.

– Тадам, вот тебе эклеры.

– Ты специально их купил? Я же теперь не влезу в свою коротенькую юбочку, – смеётся и тянет меня на диван.

– Тогда я точно буду звать тебя толстушкой- хрюшкой! – обнимаю её так крепко, и чувствую тепло, нежность и ласку. До сих пор перед глазами картина, как сестра ночами засыпала у моей кровати, ещё бы её младший брат постоянно болел.

Оставшись сиротами в раннем детстве, мы были похожи на двух голодных волчков, и это при таком богатом отце, которому было на всё наплевать. Нет, раньше он не был таким, все случилось после того, как он встретил маму, женщину, которую он боготворил. Хотя можно назвать любовью то, когда ты вечно избиваешь свою женщину до крови? Ещё с детства я помню, как он привязывал её к кровати, а потом резал ножом каждый участок её тела.

Как – то раз Греты не было дома, и я захотел отпроситься с друзьями поехать на дачу, как тут же увидел картину избитой окровавленной женщины на кровати. Мама боялась посмотреть мне в глаза, ещё бы её собственный сын видит такое, что похлеще самых настоящих ужасов. А дальше побои продолжались, и отцу поставили диагноз шизофрения. Бабушка забрала нас к себе, из-за слишком шаткого здоровья не могла проявить всю заботу. Грета разрывалась между институтом и мной, по вечерам стояла у плиты, а по ночам проверяла мои уроки. На тот момент я не представлял, какая скотина мой отец, но после того, как он зарезал маму, ужасно возненавидел.

Все его счёта заморозили, и мы перебивались на бабушкину пенсию и на деньги, которые мы как могли, зарабатывали с Гретой. Это были лучшие времена в моей жизни, я настолько сильно привязался к своей сестре, что называл её мамой. Это шло от сердца. А потом отца выпустили из психушки, якобы вылечили, и только ради сестры я согласился его простить. Мы снова вернулись в наш особняк, до сих пор ненавижу его, потому что там, он убил нашу маму. Наши отношения ухудшались с каждым днём, и только Грета, как яркое весеннее солнышко помогала сгладить все острые углы. На тот момент она превратилась в неземную красавицу с серо-зелёными глазами и шелковистыми локонами. Разумеется, отец этого не смог ни заметить. На его уме были только лишь одни деньги, он не упустил бы шанс так круто заработать. Как-то раз я подслушал их разговор.

– Дочка, как же ты выросла… Вся вылитая мамочка, – погладил он её по волосам, а я почувствовал отвращение.

– Папа, может тебе снова вернуться в больницу?

– Я в норме… Ты мне лучше скажи, ты ведь любишь папу?

– Конечно, об этом не может быть и речи.

– Так вышло, что мой бизнес слегка пошатнулся и мне срочно нужно два миллиона. Ты ведь не упустишь возможность папе заработать? – шепчет он на ухо, а я сжимаю руки в кулаки.