Лощина (ЛП) - Халле Карина. Страница 3

— В амбар? — бормочет он, и я, наконец, смотрю в его глаза. Они всегда были темными, самого глубокого оттенка коричневого, но в тени становятся угольно-черными и наполняются силой, которую я не могу прочесть.

Я киваю, и он хватает меня за руку, берет ее в свою, молча ведет вдоль дома и через задний луг, трава на котором теперь короткая и жесткая из-за засушливого августа. У нас больше не работает ферма с тех пор, как умер папа, поэтому мы сдаем поля в аренду соседним фермерам. Красный амбар, стоящий среди лиственных дубов, остается заброшенным, но мы вдвоем постоянно использовали его как своего рода тайник, место, где мы сбегали от наших семей.

— Все в порядке? — тихо спрашиваю я его, когда мы подходим к амбару. Я никогда не приходила сюда посреди ночи, и полуоткрытые двери напоминают челюсть, которая вот-вот захлопнется. Я подавляю дрожь, мне не нравится, куда ведут мысли.

Он ничего не говорит, но сжимает мою руку, его кожа теперь влажная и не такая теплая, как была сначала.

Бром всегда был капризным мальчиком. Думаю, именно поэтому мы так хорошо поладили. Я тоже склонна к подобным вспыльчивостям, поэтому знаю, когда Брому нужно пространство и время, чтобы разобраться во всем. Часто мы просто сидим вместе в тишине, наслаждаясь обществом друг друга, погружаясь в собственные мысли.

Однако сегодня вечером все по-другому. В нем есть некое напряжение, больше, чем обычно, и воздух раннего сентября кажется густым и наэлектризованным.

Грядут перемены.

На мгновение я закрываю глаза, мое тело хочет слиться воедино с прохладным ветерком, слиться с миром природы и раскрыть его секреты, но я вспоминаю, что обещала своему отцу. Моя внутренняя ведьма должна оставаться глубоко внутри.

Но я уже нарушила это обещание много лет назад.

Бром широкими шагами направляется к амбару и останавливается у двери, просовывая голову внутрь. Со своими почти черными волосами он исчезает в темной пропасти здания. Затем толкает одну дверь плечом, отчего та скрипит, как гремящие кости.

Он втягивает меня внутрь. На мгновение становится совсем темно, пока мои глаза не привыкают. В крыше несколько дыр, как зияющие раны, из которых видно ночное небо, просачивается лунный свет, освещая старые тюки сена и ржавые инструменты, сваленные в кучу по углам. Запах сена возвращает меня к тому времени, когда я помогала вытаптывать его вместе с папой, и слезы наворачиваются в уголках глаз. Я удивленно смахиваю их. Каким подлым может быть горе.

Бром подводит меня к лестнице на сеновал.

— Думаешь, она удержит меня? — спрашивает он через плечо, отпуская мою руку и кладя обе свои по бокам лестницы, один ботинок слегка подпрыгивает на нижней ступеньке, проверяя ее.

— В последний раз, когда мы залазили наверх, оба были вдвое меньше, — замечаю я. Бром рос коренастым парнем, а теперь, когда ему исполнилось восемнадцать, стал высоким и широкоплечим, с мускулами, которых раньше не было, отчего ему тогда дали прозвище Бром Бонс². Я изо всех сил пыталась не замечать этих мужественных перемен в нем, но, возможно, недостаточно старалась.

— Я пойду первым, — говорит он, удовлетворенный состоянием лестницы, и медленно поднимается наверх. Дерево стонет под его весом, но не ломается.

Он добирается до верха, затем оборачивается и протягивает руку, подзывая меня.

— Давай, Нарци, — говорит он, используя прозвище, которое дал мне в детстве. От слова «нарцисс».

Я делаю глубокий вдох и следую за ним. Халат длинный, и мне приходится сжимать его в руке, а подошва тапочек сгибается на перекладинах, но мне удается карабкаться точно так же, как делала это давно.

Он хватает меня за руку и тянет остаток пути, пока разбросанное сено не впивается мне в колени, и я не сажусь. Окидываю чердак беглым взглядом. Дыра в крыше над нами большая, луна освещает то, что мы привыкли называть нашим тайным местом встреч: тюки, на которых мы обычно сидели, ящик из-под яблок, заваленный книгами по лепке, потрескавшийся чайный сервиз, в котором, вероятно, обитают ползучие твари. Где-то в этих руинах нашего детства хранится колода карт таро, сохранившаяся с тех времен, когда я практиковалась на Броме. Именно это обещание я нарушила. Я не показываю свою скудную магию ни маме, ни кому-либо еще в городе, но показала Брому. Ничего не могу от него утаить, хотя часто кажется, что он скрывает от меня все.

Несколько мгновений мы сидим в тишине, оба оглядываемся по сторонам и впитываем все это в себя. Такое чувство, что наше прошлое и настоящее слились воедино, но будущее еще более туманно, чем раньше.

— О чем ты хотел поговорить? — спрашиваю я его через пару минут. Где-то в глубине амбара внизу я слышу шелест крыльев.

Он молчит. Знаю, что он услышал меня, поэтому просто позволяю ему подождать и принять решение.

Наконец, он говорит:

— Я совершил плохой поступок.

Его голос такой низкий и напряженный, едва слышен, но это не останавливает мой учащенный пульс.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я. Даже при лунном свете его лицо остается в тени, и его трудно прочесть.

— Не могу объяснить, — говорит он.

— Не можешь или не хочешь?

Тишина.

— Можешь рассказать мне все, что угодно, ты же знаешь, Бром, — говорю я ему. Хочу взять его за руку, но боюсь это сделать. Пока не узнаю, в чем дело. — Ты кого-то убил? — шепчу я.

Он бросает на меня острый взгляд, его густые брови выгибаются дугой.

— Нет, — говорит он, защищаясь. — Почему это первое, о чем ты подумала?

Честно говоря, не знаю. Я никогда не думал о Броме как о ком-то кровожадном или жестоком, но он нервный и вспыльчивый, склонный к импульсам и полету фантазии, и полагаю, если бы он случайно убил кого-то, потому что слишком остро отреагировал или не смог справиться с эмоциями, я не была бы слишком шокирована.

— Просто никогда не видела тебя таким расстроенным, — признаюсь я.

Он сглатывает, и этот звук слышен в сарае.

— Я никого не убивал.

— Тогда что ты сделал? — я придвигаюсь к нему на дюйм, сено прилипает к халату. — Скажи мне, Бром.

— Я… — начинает он хриплым голосом. Мгновение он смотрит на свои растопыренные руки, затем переводит взгляд на меня, и теперь я могу прочесть его мысли. Теперь вижу перемену, произошедшую с его лицом.

Он измучен и разорван на части, и внутри всего этого есть желание. Раскаленное докрасна, мощное желание, которого я никогда раньше не видела у него, да ни у кого в своей огражденной ото всех жизни.

У меня перехватывает дыхание, волнение трепещет в груди.

— Я не знаю, как справиться со своими чувствами к тебе, — наконец говорит он.

Ох. Ох!

— Чувствами? — повторяю я, и так боюсь позволить этому трепету в моей груди превратиться в расправленные крылья и улететь навстречу надежде. Несмотря на то, что я пыталась игнорировать перемены между нами и притворялась, что все еще вижу в нем просто друга, оказывается, я втайне надеялась, что однажды мы сможем стать чем-то большим, стать теми, кем нам завещали.

Я не знаю, что еще сказать, да это и не важно.

Потому что Бром наклоняется, берет мое лицо в ладони и целует.

Он целовал меня и раньше, робко чмокал в губы, когда мы были моложе и сидели под мостом Холлоу-Крик, но это совершенно другое. Сейчас теплее, мягче и сильнее одновременно, прикосновение его губ, влажность языка потрясает меня, словно молния, пробегающая по моему позвоночнику, от внезапной близости и вторжения. Я не знаю, что делать — не знаю, как поцеловать его в ответ, но, похоже, это не имеет значения.

Он взял инициативу на себя, и я поддаюсь.

Его поцелуй становится глубже, уговаривая меня, он скользит своим языком по моему, показывая, чего он хочет. Я подчиняюсь, уже чувствуя, что меня уносит в места, где никогда раньше не была, и я тону в нем. Целую его изо всех сил, пока не чувствую, как напрягается все мое тело, как будто я проголодалась.

И он не скрывает своего влечения ко мне.

Он двигается так, что я падаю на сено спиной, а его тело оказывается сверху моего, и все проходит как в тумане. Его рот опускается к моей шее, целуя, облизывая и посасывая, от его веса у меня перехватывает дыхание. Я не знаю, к чему это приведет, но, несмотря на испуг, я готова на все, потому что это наша судьба, не так ли? Мы двое вместе, женимся, и любим друг друга пока смерть не разлучит нас — вот какими мы должны стать. Акт слияния наших тел неизбежен.