Ухищрения и вожделения - Джеймс Филлис Дороти. Страница 14

Мэар спросил:

— А что, бывает для этого удачное время? Но до тех пор, пока этого не случилось — если это все же случится, — не вижу смысла дискутировать по этому поводу.

Джон Стэндинг, главный химик станции, спросил:

— Но реорганизация, по всей видимости, не будет приостановлена?

— Надеюсь, что нет, учитывая время и усилия, которые мы затратили, планируя эту реорганизацию. Я был бы весьма удивлен, если бы новое руководство остановило необходимую для станции реорганизацию, уже идущую полным ходом.

Снова задал вопрос Лессингэм:

— А кого назначат на ваше место — ученого или администратора?

Этот вопрос был вовсе не таким безобидным, каким мог показаться.

— Я полагаю, могут назначить администратора.

— Значит, конец научной работе?

Мэар ответил:

— Да, если я уйду, теперь или позже — несущественно, научная работа на станции вестись не будет. Это не новость. Исследования начались с моим приходом, и я не согласился бы работать здесь, если бы не мог продолжать заниматься наукой. Я просил обеспечить определенные условия, чтобы на станции велись научные исследования, и эти условия были нам обеспечены. Однако научная работа в Ларксокене всегда считалась скорее аномалией, чем нормой. Мы много сделали и немало делаем сейчас, но, по логике вещей, такую работу следовало бы вести совсем в другом месте, в Гарвелле или Уинфрите. Есть еще вопросы?

Но Лессингэма не так-то легко было утихомирить. Он продолжал расспросы:

— А кому вы будете подотчетны? Непосредственно министру энергетики или Агентству по атомной энергии?

Мэар знал ответ и на это, но не считал нужным отвечать.

— Вопрос еще не решен.

— Точно так же, как и другие несущественные детали, вроде зарплаты, жилья и нормы довольствия, круга обязанностей и даже того, как будет называться ваша должность? Главный контролер по ядерной энергии — это звучит, не правда ли? Мне нравится. Но что именно будете вы контролировать?

В кабинете воцарилась тишина. Потом Мэар сказал:

— Если бы ответ на этот вопрос был известен, назначение к данному моменту, несомненно, уже состоялось бы. Я вовсе не стремлюсь замять разговор, но, может быть, все же стоит ограничить дискуссию темами в пределах нашей с вами компетенции? Итак, есть ли еще вопросы?

На этот раз ответа не последовало.

Хилари Робартс, исполняющая обязанности главного администратора станции, уже закрыла свою папку. Она не принимала участия в этом допросе, но Мэар был уверен: остальные считают, что он просто-напросто уже сообщил ей все детали.

Еще до того, как все разошлись, секретарь-референт Алекса, Кэролайн Эмфлетт, вошла в кабинет, чтобы унести чайные чашки и убрать со стола. Лессингэм завел привычку оставлять на столе свой экземпляр повестки дня со всеми приложениями — в знак личного протеста против разрастающегося из-за еженедельных совещаний количества бумаг. Доктор Мартин Госс, возглавляющий отдел медико-физических исследований, как всегда, исчертил целую пачку листков. Его блокнот был испещрен изображениями воздушных шаров самых разных форм и размеров, к тому же весьма искусно изукрашенных: несомненно, какую-то часть его мыслей на совещании занимала эта его личная страсть. Кэролайн Эмфлетт, как всегда, двигалась по кабинету бесшумно и деловито, со спокойной, несуетливой грацией. Ни она, ни Мэар не произнесли ни слова. Она работала секретарем-референтом Алекса уже три года, но он знал ее теперь нисколько не лучше, чем в то утро, когда она появилась в этом самом кабинете, чтобы пройти собеседование перед приемом на работу. Кэролайн была высокая, белокурая, с очень гладкой кожей, с небольшими, широко расставленными глазами необычайной, глубокой синевы. Если бы хоть иногда оживление озаряло ее лицо, ее можно было бы счесть красивой. Мэар подозревал, что ее устраивает должность его личного, весьма доверенного секретаря-референта потому, что позволяет ей сохранять маску надменной сдержанности. Она была самым дельным секретарем из всех, кто когда-либо с ним работал, и Алекс чувствовал себя несколько уязвленным, потому что Кэролайн совершенно ясно дала ему понять, что, если он когда-либо уедет отсюда, она предпочтет остаться в Ларксокене. По причинам личного характера. Она, разумеется, имела в виду Джонатана Ривза, младшего инженера цеха. Мэар был не просто удивлен — обескуражен ее выбором и огорчился из-за этого не меньше, чем из-за перспективы начать работу на новом месте с незнакомым секретарем-референтом. Помимо этого, его беспокоила его собственная, довольно неожиданная для него самого реакция. Кэролайн была не из тех женщин, которые могли его волновать, он всегда считал ее слишком холодной. Но ему неприятно было думать, что какое-то прыщавое ничтожество открыло и, вполне возможно, проникло в те глубины, о которых он, Алекс Мэар, ежедневно и достаточно близко общавшийся с этой женщиной, даже не подозревал. Раньше — иногда — ему приходило в голову, что, может, она на самом деле человек вовсе не такой уж услужливый, натура гораздо более обремененная комплексами, чем ему представляется. Правда, особого любопытства он при этом не испытывал. Но порой его охватывало чувство, что ее преданная, безрадостная деловитость, которую могли наблюдать все сотрудники АЭС, не что иное, как тщательно продуманная и выстроенная маска, скрывающая гораздо менее привлекательную и гораздо более сложную личность. Но если настоящая Кэролайн оказалась доступной Джонатану Ривзу, если ей и в самом деле нравился и нужен был этот никак не располагающий к себе зануда, то она вряд ли заслуживала хоть капли интереса с его, Алекса, стороны.

Глава 8

Он подождал некоторое время, чтобы дать возможность руководителям отделов вернуться в свои кабинеты, и, позвонив Хилари Робартс, попросил ее зайти.

Обычно он, стараясь выдерживать бесстрастно-официальный тон, просто просил ее задержаться после совещания. Но сегодня разговор предстоял сугубо личный, и в последние недели он всячески старался сократить то время, что — как могло быть известно всем на станции — они проводили наедине. Ему вовсе не хотелось этого разговора. То, что он собирался ей сказать, наверняка покажется ей просто критикой в ее адрес, а он по опыту знал, что очень немногие женщины способны спокойно выслушать такое. Он думал: «Да, она была моей любовницей. Я был влюблен в нее — настолько влюблен, насколько я вообще способен любить. А если это не было любовью — какой бы смысл ни вкладывать в это понятие, — меня, во всяком случае, влекло к ней. Что же, легче ей будет от этого или тяжелее выслушать то, что я должен ей сказать?»

Он говорил себе, что все мужчины — трусы, когда дело доходит до выяснения отношений с женщиной. Что самое первое чувство — чувство подчиненности, когда плод покидает материнское чрево, — порождается чисто физической зависимостью от женщины и укоренено так глубоко, что окончательно избавиться от него просто невозможно. Он вовсе не более труслив, чем другие представители его пола. Как это заявила та женщина в магазине в Лидсетте? «Джордж на что угодно пойдет, только бы я не устроила ему сцену». А что же еще ему, бедняге, остается? Женщины — эти пахнущие теплым запахом материнского лона существа, с полной молока грудью и коробочками талька в ласковых руках — в первые четыре недели его жизни уже успели позаботиться об этом.

Мэар поднялся на ноги, когда она вошла, и стоял, пока она не уселась в кресло напротив. Потом выдвинул правый ящик, извлек оттуда копию бюллетеня НПА и протянул ей через стол.

— Вы это видели? Это последний бюллетень Нийла Паско.

— «Народ против атома», — ответила она. — Это Паско и еще несколько десятков плохо информированных неврастеников. Разумеется, я видела это. Мой адрес — у него в списке лиц и учреждений, которым рассылается бюллетень. Он очень старается, чтобы я аккуратно его получала.

Она мельком взглянула на листки и толчком отправила их обратно по гладкой поверхности стола. Алекс взял бюллетень и вслух прочел: