Ухищрения и вожделения - Джеймс Филлис Дороти. Страница 21
И тут свершилось чудо — она услышала шаги и, оглянувшись, увидела, что по дороге прямо к ней идет женщина. В брюках и широком плаще, перетянутом в талии поясом, в плотно сидящем на голове берете, из-под которого на плечи ниспадают волной белокурые волосы. У ее ног на поводке семенила маленькая, с гладкой шерстью собачка. Кристин сразу же успокоилась. Женщина поможет ей подтолкнуть машину поближе к обочине, она наверняка знает, где находится ближайший дом; с ней вместе будет не так страшно идти по дороге. И не потрудившись даже захлопнуть дверцу машины, она окликнула женщину и радостно, с улыбкой бросилась навстречу смертному ужасу.
Глава 2
Обед был отличный, как и вино — «Шато Потенсак-78», поданное ко второму блюду. Выбор блюд показался Дэлглишу весьма интересным. Адам, разумеется, знал о репутации Элис Мэар как автора поваренных книг. Но читать их ему никогда не приходилось, и он представления не имел, к какой из кулинарных школ она принадлежала, да и принадлежала ли вообще. Он почти не опасался, что ему предложат нечто художественно изукрашенное, плавающее в целом море соуса, а на тарелочке для гарнира — пару недоваренных морковин и элегантно уложенный вокруг них сладкий горошек. Но жареные дикие утки, разрезать которых было поручено Алексу Мэару, были несомненно утками, а пикантный соус, совершенно незнакомый Адаму, пожалуй, лишь подчеркивал, а не заглушал вкус дичи. Горки тушенной со сливками репы и пастернака прекрасно дополняла россыпь зеленого горошка. Потом гости наслаждались апельсиновым шербетом, сыром и фруктами. Меню вовсе не было необычным, но явно предназначалось для того, чтобы доставить удовольствие гостям, а не продемонстрировать поварское искусство хозяйки.
Четвертый приглашенный — Майлз Лессингэм — почему-то не смог прийти, но Элис Мэар решила не убирать его прибор, и пустое кресло, ничем не заполненный бокал и тарелка вызывали в памяти неприятную мысль о призраке Банко. [20] Дэлглиша усадили напротив Хилари Робартс. Ее портрет, подумал Адам, на поверку обладает куда более мощной экспрессивностью, чем показалось на первый взгляд: созданный художником образ доминировал над впечатлением от облика живой женщины. Они встретились впервые, хотя Дэлглиш давно знал о ее существовании, как знал обо всех, кто, по выражению жителей Лидсетта, «жил по ту сторону ворот»: их было не так уж много. И все-таки странно, что они встретились впервые: красный «гольф» Хилари Робартс часто появлялся на мысу, ее коттедж то и дело попадался Адаму на глаза, когда он смотрел сверху, с мельницы, на мыс. Теперь, оказавшись так близко от нее, Адам обнаружил, что ему трудно отвести взгляд от этой женщины, чей реальный, живой образ и тот — на портрете, что ранее поразил воображение, сливались воедино, вызывая сильное и тревожащее чувство. У нее было интересное лицо, лицо фотомодели: высокие скулы, довольно длинный, чуть приплюснутый нос, крупный рот с полными губами и темные сердитые глаза, глубоко сидящие под густыми бровями. Жесткие волнистые волосы были оттянуты со лба назад двумя гребнями и свободно падали на плечи. Адам вполне мог представить себе ее позирующей перед фотокамерой — приоткрытые влажные губы, соблазнительный изгиб бедер и, по-видимому, обязательный в таких случаях, полный надменного недовольства взгляд. Когда она наклонялась, чтобы оторвать от виноградной кисти еще одну ягоду, и быстрым движением, чуть ли не броском отправляла ее в рот, Адам видел россыпь неярких веснушек на смуглой коже лба и поблескивавшие над резко вырезанной верхней губой волоски.
По другую руку хозяина дома сидела Мэг Деннисон. Изящными движениями тонких, с розовыми ногтями пальцев она не торопясь очищала виноградины от кожицы. Темпераментная яркость Хилари Робартс оттеняла старомодную миловидность Мэг. Мэг тщательно следила за своей внешностью, но вряд ли сознавала, что красива. Она напоминала Дэлглишу фотографии конца тридцатых годов. Одежда обеих женщин тоже подчеркивала контраст. На Хилари было отрезное платье спортивного покроя из многоцветной хлопчатобумажной ткани, три пуговицы у ворота расстегнуты. Мэг Деннисон надела длинную черную юбку и голубую узорную блузку с бантом у горла. Однако элегантнее всех выглядела Элис Мэар. Длинное прямое платье из темно-коричневой шерсти, тяжелое янтарное с серебром ожерелье смягчали угловатость ее фигуры и подчеркивали правильность черт волевого лица. Рядом с ней миловидность Мэг Деннисон казалась просто пресной, а яркая индийская ткань на Хилари Робартс — вызывающе безвкусной.
Комната, в которой они обедали, вероятно, сохранилась еще от старого дома, подумал Дэлглиш. С потемневших потолочных балок когда-то, должно быть, свисали подвешенные Агнес Поули на крюках копченые окорока и связки сушеных трав. Над огромным очагом перекинут шест. На этом очаге она готовила еду для своей семьи и, может быть, в потрескивании его огня услышала под конец треск пламени того костра, на котором приняла ужасную, мученическую смерть. В это высокое окно видны были шлемы проходящих мимо воинов. Но только в названии дома сохранилась память о прошлом. Овальный обеденный стол и стулья вокруг него были в современном стиле, так же как и веджвудский обеденный сервиз [21] и изящные бокалы. Гостиная, где перед обедом подали херес, открыто отвергала прошлое, во всяком случае, Дэлглиш именно так воспринял атмосферу этой комнаты. Здесь не было ничего, что могло бы нарушить душевную уединенность ее хозяйки: никакой семейной истории в фотографиях или портретах, никаких старых, унаследованных от предков вещей, удостоенных здесь места из ностальгических или сентиментальных соображений, а то и из семейного пиетета, никаких реликвий, собиравшихся десятилетиями. Даже несколько картин на стенах, три — явно кисти Джона Пайпера, [22] были вполне в современном стиле. Мебель — очень дорогая, удобная, прекрасного дизайна и элегантно простая, настолько, что нигде не показалась бы неуместной. Но сердце дома было вовсе не здесь. Сердце дома билось в его большой, пропитанной душистыми теплыми запахами, приветливой кухне.
До сих пор Дэлглиш слушал разговор вполуха, но сейчас, сделав над собой усилие, старался быть более внимательным гостем. Беседа стала общей. Горели свечи, в их мерцающем свете над столом склонялись лица гостей, и их руки, очищавшие фрукты или вертевшие в пальцах бокал, носили столь же явный отпечаток индивидуальности, что и лица. Руки Элис Мэар — крупные, сильные, элегантные, с коротко подстриженными ногтями; длинные, узловатые пальцы Хилари Робартс; изящные кисти Мэг Деннисон, слегка покрасневшие от работы по дому, тонкие, с розовыми ногтями пальцы.
Говорил Алекс Мэар:
— Ну хорошо, давайте возьмем сегодняшнюю дилемму. Мы знаем, что можем использовать человеческие ткани, ткани абортированных человеческих зародышей для лечения болезни Паркинсона, а может быть, и Альцгеймера. [23] Предположим, можно счесть это этически допустимым, если выкидыш произошел естественным путем, а аборт был вполне легальным, но, разумеется, не в том случае, когда зародыш извлечен из чрева матери с целью получить необходимые ткани. Но ведь можно утверждать также, что женщина имеет право использовать свое тело так, как считает нужным. Если она так любит человека, который страдает болезнью Альцгеймера, что готова помочь ему, дав зародышевые ткани, кто может отказать ей в этом? Зародыш — еще не ребенок.
В спор вступила Хилари Робартс:
— Я вижу, вы предполагаете, что страдалец, которому необходимо помочь, — мужчина. Он скорее всего сочтет совершенно естественным для себя использовать тело женщины ради этой цели так же просто, как и любое иное средство. Но почему, черт возьми? Не могу представить себе, чтобы женщина, когда-то перенесшая аборт, согласилась пройти через это снова ради удобства мужчины — кем бы он ни был!