В мире безмолвия - Кусто Жак-Ив. Страница 6

Доски кормовой палубы исчезли, обнажив переплетение стальных ребер и бимсов. Вместо знакомых нам зеленых и бурых водорослей – жесткий и колючий биологический покров. На квартердеке мы увидели что-то странно напоминающее ковенантскую арку, какую носят по улицам в дни церковных праздников. Арка оказалась кокпитом старой конструкции; над ним висел поломанный запасной штурвал, вокруг которого вился целый рой черных рыбок.

Мы нерешительно подплыли к перилам на корме и глянули вниз: мягкий песчаный откос терялся в смутной дали. Мы чувствовали себя так же хорошо, как на глубине пятидесяти футов. К этому времени у нас уже начало вырабатываться особое чувство глубины. Мы исходили из своих физических ощущений, стараясь не воображать несуществующих симптомов.

Прежде чем соскочить с кормы, мы инстинктивно «пощупали» воду, чтобы увериться, что она будет служить нам опорой, когда мы покинем корабль. И вот мы шагнули за борт и опустились на дно. Здесь мы увидели наполовину зарывшиеся в песок лопасти винта; все дно было изрыто его предсмертными конвульсиями. Мы двинулись дальше, оказавшись глубже, чем когда-либо ранее, но не чувствовали ничего необычного; только дыхание стало слегка затрудненным из-за повышенной нагрузки. Стоило поплыть несколько быстрее или попытаться поднять тяжелый предмет, как ритм дыхания нарушался.

Наконец мы направились к поверхности, протянув вдоль корпуса «Дальтона» тройную цепочку пузырьков, и вскоре очутились на скалистом склоне под каменной лестницей маяка Планье. Внезапно у меня помутилось в глазах, все закружилось в искрящемся вихре. Я уцепился за камень и зажмурился. Итак, море все-таки карало меня! Немного погодя я рискнул открыть глаза. Все было в полном порядке. На скале играли ленивые блики света. Мои товарищи исчезли. Я выплыл на поверхность и присел на каменную ступеньку. Средиземное море весело искрилось на солнце. Позже я узнал, что случившееся со мной связано с декомпрессией, во время которой к органам равновесия во внутреннем ухе приливает кровь, заставляя ныряльщика испытывать головокружение и видеть падающие звезды. Никакими осложнениями это не грозит.

Уже в первое лето мы неоднократно ныряли без каких-либо осложнений на глубину до двадцати саженей, и Дюма не сомневался, что акваланг допускает еще более глубокое погружение. Он решил провести под тщательным контролем экспериментальное погружение, чтобы установить предел. Мы исходили из того, что пребывание Дюма на глубине будет достаточно коротким и можно не бояться приступа кессонной болезни.

Мы уже знали кое-что об этой болезни из трудов пионера ее изучения Поля Берта, работавшего в конце 1870-х годов, и из дальнейших исследований английских и американских физиологов. Кессонная болезнь – бич ныряльщиков. Весьма мучительная, она подчас влечет за собой инвалидность, а то и смерть. Впервые медицина столкнулась с ней на строительстве Бруклинского моста, где землекопы рыли выемки для мостовых устоев в шахтах, осушаемых сжатым воздухом.

Болезнь эта связана с тем, что человек, находящийся под давлением, вдыхает молекулы азота – неактивного газа, который составляет семьдесят восемь процентов нашей атмосферы. Азот не выделяется целиком обратно при выдохе, а растворяется в крови и в тканях. Когда ныряльщик переходит в область пониженного давления, понижается и растворимость азота: он начинает собираться в пузырьки. Это напоминает то, что мы наблюдаем, открывая бутылку шампанского: там углекислый газ, находившийся до этого под давлением, бурно выделяется, как только выскочит пробка. Аналогичный процесс происходит в организме ныряльщика. В легких случаях человек отделывается ломотой в суставах. В тяжелых случаях пузырьки азота могут закупорить кровеносные сосуды, повредить нервные узлы и даже вызвать смерть вследствие закупорки сердечных сосудов.

В один из дней октября 1943 года мы прибыли в рыбацкую деревушку на Средиземном море, чтобы встретиться с другими участниками намеченного испытания. Мсье Матье, портовый инженер, и мэтр Годри, местный пристав, были как раз заняты изучением стометрового каната с узлами, вдоль которого предстояло нырять Фредерику Дюма. Во Франции пристав исполняет еще и роль официального свидетеля, а также следователя. Его свидетельство считается достаточным в любой судебной инстанции. Итак, инженер и пристав методично подсчитывали узлы и проверяли расстояние между ними; оно должно было составлять ровно один метр.

Два баркаса, полные зрителей, сопровождали жертву к месту испытания. Второй баркас шел за первым на буксире; на нем находились и мы с Диди, озадаченные вниманием публики. Мы уже обсудили все мыслимые стороны предстоящего эксперимента; Диди перебрал и взвесил все, что только могло случиться, и был готов ко всему.

Все было предусмотрено заранее. Он должен был нырнуть на чистом, спокойном месте, неся на себе новехонький акваланг и пояс с грузом, и спускаться вдоль каната ногами вниз, избегая лишних движений, до наибольшей глубины, какую сможет перенести. Затем он отцепит груз, привяжет его к канату и поспешит наверх. Диди так переволновался в ходе приготовлений, что само погружение казалось ему уже чистой формальностью.

Наш буксир бросил якорь. Глубина двести сорок футов. Небо заволокло тучами, осенний ветерок нагнал мутные волны с белыми гребешками. В воздухе повисла промозглая сырость. Я должен был страховать Дюма и вошел в воду первым. Меня сразу же отнесло, и я с большим трудом пробился обратно к трапу. Настала очередь Диди. Капитан баркаса страшно волновался, видя, как человек покидает судно в такую погоду, и суетился вокруг, всячески стараясь помочь нам. Дюма отдал ему честь в благодарность за заботу и скрылся под водой. Его несколько беспокоила большая тяжесть груза. Уже погрузившись, он обнаружил, что при повороте головы влево происходит зажимание вдыхательного шланга, и вернулся. Я отплыл, чтобы поймать брошенный в воду канат с узлами, и чуть не захлебнулся еще до начала великого события. Дюма снова ушел под воду.

Я посмотрел вниз: Диди погрузился и плыл с помощью рук и ног против течения, в сторону каната. Вот он схватил его; из регулятора вырвались пузырьки воздуха – знак выдоха. Диди немного передохнул и стал быстро опускаться в мутную беспокойную воду, перехватываясь руками по канату.

Все еще тяжело дыша после возни на поверхности, я двинулся следом к своему посту на глубине ста футов. Голова у меня шла кругом. Диди не оглядывался; я видел только мелькание его рук и головы сквозь бурую воду.

Вот как он сам описывает свое рекордное погружение:

Пояс Диди был привязан на глубине двухсот десяти футов. Пристав удостоверил этот факт. Ни один ныряльщик с автономным дыхательным аппаратом не достигал еще такой глубины; между тем Дюма был твердо убежден, что он спустился не ниже ста футов.