Радуга для друга - Самарский Михаил Александрович. Страница 28
— Не скажи, братец, не скажи, — тяжело вздохнул Иван Савельевич. — В одном ты прав: мне-то всё равно, да вот торопыги уже несколько раз врезались в меня ночью. Летят, как угорелые. Один детина, прямо взял меня за плечо — чувствую рука крепкая — и говорит басом: а ну мужик, посторонись. Отодвинул меня и полетел дальше. Ты веришь, он, как мне показалось, даже не заметил, что я слепой. А может, и заметил, да виду не подал. Ночью опасно гулять.
В парке к нам на скамейку подсела девчонка, я никогда раньше её не видел. Она покашляла в кулачок и сказала:
— Саша, здравствуй. Это я — Ирина, твоя одноклассница.
— Серебрякова? — обрадовался Санька. — Привет, Ирин. Как ты поживаешь?
— Нормально, — улыбнулась девочка, — а ты?
— Тоже всё нормально, — Сашка оживился, — а как пацаны? Колька, Серёга…
— Все ещё в разъездах. Николай у бабушки в деревне, Сергей на море. Скоро приедут. Мы в гости к тебе придём. А это у тебя кто? — Ирина кивнула на меня.
— Поводырь, — ответил Саша, — специально обученный.
— Красивый, — говорит девочка, — можно мне его погладить?
Спасибо за комплимент, подружка.
— Конечно, погладь. Он добрый и всё понимает.
Девочка, несмотря на заверения Саньки, всё же с опаской погладила меня.
— Как его зовут? — спросила Ирина.
— Настоящее имя Трисон, — говорит Санька, — но мы называем его Тришей.
Вот кто тебя, Санёк, за язык тянет? Ну, сказал «Трисон» и ладно, так нет же, обязательно нужно вдаваться в подробности.
— Красивое имя, — говорит девчонка и добавляет: — И правильно, Триша звучит ласковее. Собакам нравится, когда их ласково называют.
Ещё один знаток нашёлся. Как же я этого не люблю, когда за нас решают, что нам нравится, а что нет. Ну вот откуда тебе это знать, Ир-р-рочка?
— Ну что ты, освоил чтение?
— Да, читаю, у меня даже ноутбук специальный есть.
— Трудно было? — спрашивает любопытная девочка.
— Ты знаешь, Ир, сначала мне казалось, что ни черта я с этим брайлем не разберусь, но скажу тебе: сложного ничего нет.
— Слушай, ну, а операцию на глазах будут тебе делать?
— Не знаю, — тяжело вздохнул Сашка. — Говорят, что-то можно придумать, делают какие-то искусственные радужные оболочки. Но мне что-то не верится. В сентябре с мамой идём на консультацию.
— Ну почему не верится? — Возразила Ирина. — У мамы знакомая есть, она более двадцати лет ничего не видела…
— И что? — перебил Сашка. — И что? Что? — повторил он несколько раз, и я вдруг заметил, что его нижняя губа задрожала.
Держись, Санёк, только не расплачься. Ты же — мужчина.
— Врачи полностью восстановили зрение…
— Ирка, скажи честно, — стиснул зубы Санька, — ты это говоришь, чтобы успокоить меня или это правда?
— Клянусь тебе, Шурик, честное слово, вот тебе крест, — девочка перекрестилась. — У неё, у этой женщины… у неё были такие чёрные провалы, а теперь она превратилась в голубоглазую блондинку, красивая женщина и всё отлично видит… Я не обманываю.
Сашка всё же не удержался. Из-под чёрных очков потекли слёзы. Он отвернулся от одноклассницы. Ирина подсела к нему вплотную и погладила его по руке.
— Саня, вот увидишь, всё будет хорошо.
— Да ладно, — махнул он рукой.
— Не расстраивайся, Сань…
Вот привязалась, довела пацана до слёз, а теперь сидит успокаивает. Неожиданно стал срываться дождик. Ирина попрощалась с нами и убежала домой, напоследок крикнув:
— Саша, ты тоже иди домой, а то промокнешь.
Но Сашка не уходил, он долго сидел молча. Гладил меня. О чём-то думал, со мной не разговаривал. Я уж думал, что он полностью успокоился, но вдруг я снова увидел на Сашкином лице слёзы.
Ну что с тобой сегодня, Санёчек? Что же мне с тобой делать. Я приподнялся повыше и лизнул Сашкино лицо.
— Не надо, Трисон, — серьёзным тоном произнёс Саша.
Первый раз в жизни я пожалел, что он назвал меня не Тришей. Я прижался к его ноге и молча наблюдал за несчастным парнем. Дождь то усиливался, то затихал, то совсем прекращался, то снова начинался, как и Сашкины слёзы. Никак они с дождём не хотели успокаиваться. И вдруг меня посетила совершенно шальная мысль. А что если Сашке сделать подарок? Вот взять и подарить ему радугу. Врать, конечно, нехорошо. Но как же мне его успокоить? Расхандрился Санька совсем. Или не стоит так поступать? Хотя… он же всё равно ничего не увидит. Даже не знаю, правильно это будет или нет? А вдруг догадается, что я соврал. Что тогда? Стыда не оберёшься.
Увидев снова на щеке своего друга слезинку, я всё же решился. Будь что будет. Семь бед — один ответ.
— Ав! Ав! Ав! — старясь как можно жизнерадостнее, громко произнёс я.
— Что, Триша? — спросил Санька.
— Ав! Ав! Ав! — повторил я.
Сашка вскочил, уронил свою трость, поднял голову к небу и тихо спросил у меня:
— Радуга? Тришенька, на небе радуга? Ты её видишь?
— Ав! — твёрдо ответил я.
Санька мой замер и тихо-тихо что-то шептал.
Вы не представляете, сколько я натерпелся страху. На мою беду мимо нас проходил старичок с зонтом (не помню, как его зовут) из соседнего подъезда. Он остановился и внимательно стал наблюдать за Санькой, который всё ещё стоял с поднятой головой.
— Шурка, здорово, — поприветствовал он парня.
Сашка вздрогнул и после небольшой паузы ответил:
— Здравствуйте.
— А ты что домой не идёшь? Промокнешь ведь. Может, тебе помочь?
— Нет-нет, спасибо, — ответил Саша, — мы с Тришей на радугу смотрим. Видите? Красивая?
Я обомлел. Всё, думаю. Вот тут мне и крышка.
Старик поднял голову, взглянул на небо…
Дедушка, миленький, только не ляпни ничего. Умоляю. Прошу тебя, дедуля, родненький ты мой. Ну…
Старик посмотрел мне в глаза. Не знаю, что он там увидел, то ли животный страх, то ли мольбу, то ли… мысли мои прочитал.
— Очень, — ответил старик. — Очень красивая сегодня радуга. Я никогда такой не видел. Ладно, пойду я, — добавил старик, — передавай привет маме и Елизавете Максимовне.
Сашка сел снова на лавочку, подозвал меня, я прилип к нему. Он обнял меня и долго-долго гладил, нашёптывая ласковые слова.
Дома Сашка заявил с порога нашим женщинам:
— Мама, бабушка, Трисон подарил мне сегодня радугу. Настоящую…
Бабушка подошла ко мне, наклонилась и впервые поцеловала меня в лоб.
Глава 23
Ну вот, я уже могу три слова говорить. Ав — «да». У-у — «нет». И, конечно, «радуга». Теперь всё зависит от Сашки. Может, что ещё придумает. Между прочим, я слышал то ли по радио, то ли по телевизору, что существует морской язык, вернее, алфавит. Это как раз для меня. Вы ещё не забыли, что мои предки были моряками? Помните? Волна и Прибой! Всё-таки какие были имена…
Так вот, мои два слова «ав» и «у-у» можно смело использовать как азбуку Морзе. Как вам идея? Давайте попробуем. Если вы знаете морзянку, то без труда поймёте, что я сейчас скажу: «Ав, ав, ав, у-у, у-у, у-у, ав, ав, ав!» Поняли? Только не подумайте, что это две радуги с глупым завываниями в серёдке. Нет, это всего лишь точка-точка-точка, тире-тире-тире, точка-точка-точка. И означает это SOS, то есть спасите наши души — сигнал бедствия. Скажите, и зачем мне после этого слово номер «пять», которое в моём словарике значится, как «помогите»?
Вот это идея! Товарищи кинологи-инструкторы, возьмите на вооружение. Только давайте договоримся: авторство остаётся за мной. Чтобы всё было по-честному. Вон, Брайлю в этом году исполнилось уже двести лет, а во всём мире до сих пор говорят «Шрифт Брайля». Я не буду возражать, если вы воплотите в жизнь мою идею под названием «Азбука Трисона». И пусть вас не смущает, что я использовал морзянку. Мои «ав» и «у-у», это всё-таки нечто другое. Брайль, между прочим, рельефно-точечный шрифт тоже подсмотрел у одного артиллериста и потом адаптировал так называемое «ночное письмо» к нуждам слепых.
Как я горд собой! Какая же я умная собака! Может, и обо мне когда-то будут говорить, как сейчас о Брайле. Не знаю, если вас мой собачий юмор раздражает, тогда давайте поговорим о серьёзном. Расскажу ещё немного о системе Брайля. Сегодня она незаменима. С помощью брайля незрячие люди могут не только читать книги, но и партитуры, и математические формулы, и географические карты. Незрячие люди получили возможность работать, узнавать время по часам. Вы не поверите, но есть слепые, которые, благодаря специальным картам, даже управляют самолетом, конечно совместно с другим летчиком. Представляю, какую же радость испытывает слепой человек, находясь за штурвалом самолёта. Он, наверное, в такие минуты и о своём недуге забывает.