Дыхание осени 2 (СИ) - Ручей Наталья. Страница 35

— Пожалуйста… — Я уже не одна. За моей спиной живая опора. По ладони ползет энергия темноволосого мальчика. А у ног рычит мохнатое чудище. — Пожалуйста, не забирайте Егора.

Свекровь быстро-быстро моргает, прячет взгляд на секунду и пронизывает им меня, словно длинными спицами моток с пушистыми нитками. Я сказала ей все, что думаю, а теперь говорит она. Я могла промолчать, но что толку? От того, что я буду казаться молчаливой овцой, волк не перестанет облизываться и быть голодным.

— Я готовила для Ярослава жену, порядочную, милую, воспитанную, богатую, которая бы считала его своим собственным Богом. — Это она повторяется, это я уже слышала. — Но он выбрал тебя.

Он меня же и выбросил, но об этом я не хочу говорить. Не с ней. Не сейчас. Никогда.

— Ты ему не подходишь.

Это тоже не новость.

— Я решила так в первый день, как только тебя увидела, и мое мнение не изменилось.

А вот мое — кардинально.

Тогда я почти была уверена, что у нас все получится с Яром. Я так хотела этого, так мечтала… А сейчас я согласно с бывшей свекровью: мы с ним не подходим друг другу. Но хватит того, что так думаю я. Она этого не узнает. Хватит того, что обо всем знает Яр. В отношениях только двое, а мешанина на оптовых рынках.

— Ты могла бы скрасить будни какого-нибудь фермера или лесничего, — рассуждает она. — Такого же, как и ты, простака в лаптях. Ты не знаешь, как вести себя в приличном обществе, как держаться, да самое элементарное — что говорить свекрови…

— Предпочитаете лесть или комплиментов достаточно?

— Не поможет. Ты — не та невестка, о которой я когда-то мечтала.

— Да и вы, — не удерживаюсь от ответного комплимента, — не свекровь-идеал!

— Вот видишь! — подхватывает она. — Ты не считаешь нужным умаслить, даже если тебе что-то нужно… А жена такого человека, как Ярослав, должна создавать не проблемы, а связи. Я была уверена, что максимум, что между вами возможно — интрижка, а он взял и женился! Женился по-настоящему! И я не могла не приехать… Я хотела остановить весь этот фарс… Яр… подумай…

— Не понимаю… — оборачиваюсь к нему.

Его мать так возмущается, словно это свежая новость, а как же новость о нашем разводе?

— Не волнуйся, — улыбается мне и дышит холодом в сторону матери: — Ты забываешься.

— Ах, наверное, — мгновенно остывает она, — для меня пока еще непривычно, что все зашло так далеко… Я надеялась, что как и раньше…

— Нет, — обрывает надежды Яр.

— Ты просишь оставить Егора, — переключается на меня свекровь, — а я понять не могу, почему именно ты… Почему один мой ребенок хочет жить в этих жутких условиях вместо того, чтобы улететь в Нидерланды? Почему второй вместо свободы держится за тебя? Что в тебе есть особенного?

Она явно ожидает ответ, а я не знаю, что ей сказать. Лапти я не ношу, даже этим от прочих приезжих не отличаюсь. Что во мне есть особенного? Шаткий сказочный мир, в который иногда ускользаю? Жажда мести и в то же время нежелание мстить?

— Она просто нас любит! — разрывает давящую тишину Егор.

Да. Люблю. По-крайней мере, одного из вас точно, а второго… я не знаю, не хочу знать, не сейчас, слишком больно…

— А я?

Женщина делает к мальчику шаг, хочет погладить, но псина рычит, готовясь к прыжку. Прочь! Прочь! Чужой! И Егор не пытается пса успокоить, и не мчится к матери за объятиями. Взрослый, умный, лишенный ее любви, не спешит за подачкой.

— А ты любишь папу, — отвечает Егор.

— Да, конечно… я люблю твоего отца… — Опускает глаза на секунду, но вот снова вверх летит светлая бровь, снова маска воинственности на лице, примеряет латы, выбирает меч, рассматривая меня, видимо, недоумевая почему на мне домашние тапочки, а не лапти. — Что бы ты там себе не думала, я люблю своих сыновей.

Я не спорю. Может быть, любит, по-своему. Может, у нее только один объект ненависти — я.

— До вечера, — угрожает она ровным голосом, и уходит по-королевски, без малейших эмоций на красивом лице, и что вовсе невероятно — даже не вспомнив о шляпе-торшере, отдыхающей в кресле.

После пережитого стресса, не сговариваясь, плетемся на кухню. Я завариваю зеленый чай. Егор быстро сооружает на всех бутерброды, благо помимо собачьей еды они успели купить человеческую. Яр высматривает что-то в окно. Звезда, не дождавшись компании, хрустит честно заработанным кормом, тыкая мордой в яркую миску.

Ко мне возвращается чувство реальности и речь уже после первого бутерброда.

— И что это было?

Егор присматривается к салями, но я качаю головой.

— Да нет, — говорю, — я о дружеском визите вашей матери. Кто-нибудь понял, что значили ее слова, брошенные перед уходом? Я люблю своих сыновей… что бы я там не думала… Можно подумать, я утверждала обратное.

Хотя, да, намекала, если быть честной, но больше не на то, что не любит, а что совершенно не знает. И не хочет знать — вот что прискорбно.

— Ладно, — говорю, потому что все равно никто не ответил, — вопрос был риторическим.

С минуту жуем, пока Егор сознается, что понял, но не поверил. Он тут же получает щелчок по носу от своего брата и заверения, что ничего он не понял, а мать его, действительно, любит.

— Ну да, ну да, — Егор давится бутербродом. — Любит так, что к тебе отправила, а тебе я даром не был нужен. У тебя свадьбы-женитьбы, жены и их ухажеры, а тут я, Карлсон, который живет под крышей.

— Балда! — моя очередь дать ему по носу щелчок и обнять заодно.

— Просто я говорю правду, — тянется за еще одним бутербродом.

— Просто мама, — заступается Яр, — не всегда может показать свои чувства. Как и я.

— Ты хотел сказать никогда?

— Я сказал то, что сказал. Ты — мой брат и хочешь ты этого или нет, могу я показать это или нет, но никуда ты от меня не денешься.

— Денусь! К Злате!

— Злата тоже никуда… — умолкает на полуслове, улыбается, заметив мою растерянность. — Что касается матери, она всегда была строгой, уравновешенной, считала, что все эмоции, абсолютно все, настоящая леди должна скрывать.

— А она, конечно, считала себя настоящей леди, — я не спрашиваю, это и так понятно. — Не удивлюсь, если в предках у нее окажется кто-то с титулом.

Оба Самарские подозрительно замолкают.

— Нет, не говорите мне, что так и есть. Я уже поняла, что мой круг общения — лесничий и фермер, да и те, наверное, преуспевающие алкоголики; не топчитесь по моему самомнению еще больше. Или хотя бы лапти обуйте!

Егор хихикает, Яр успокаивает, что нет у его матери никаких аристократических корней, но, видимо, чтобы я не злорадствовала даже мысленно, добавляет:

— Они прослеживаются у нашего отца.

— Серьезно?

— Да, но такие дальние, что верит в них только мама.

— И кто же согласно древней родословной?

— Если бы мы жили в те времена, ты бы обращалась ко мне не иначе как "ваша светлость", или милорд — но это более личное и с моего позволения.

— Занимательная история, ваша светлость, — говорю я, поднимаясь из-за стола. Егор поспешно вскакивает за мной и бежит к себе в комнату. Псина, оставив на полу крошки, тоже махнула хвостом. — Но в нашем мире жестокие правила и дедовщина. У вас, милорд, дежурство по кухне.

— Без вопросов, — смиренно соглашается Яр, и я вот и думаю про себя, что что-то здесь мутновато, но никак понять не могу, в чем подвох.

Устало примостившись на диване, все думаю, думаю — о нас, о том, как странно вновь переплетаются судьбы — точнее, и не расплетались вовсе, как спаянные. И вдруг меня осеняет.

— Яр! — пытаюсь докричаться через характерные звуки уборки на кухне. — А зачем тебе вообще здесь оставаться?!

В общем-то, логичный вопрос и странно, что озарение снизошло только сейчас. Мать Яра убедилась, что мы якобы вместе живем, то есть, ребенок в семье — ее ведь именно это беспокоило? Вечером у нас совместный ужин. Но ничего не указывает на то, что Яр должен жить здесь. С таким же успехом он может просто подъехать на встречу, и мерзнуть на балконе не придется.