Тайны Далечья - Юрин Денис Юрьевич. Страница 20

яркой, жизнерадостной и в то же время царственно-величественной. И понятно нам, дальчанам, отчего в местах наших, сказочно прекрасных, чудеса разные порой случаются, о коих в народе истории слагают.

Жил в деревушке одной, с виду совсем не приметной, ничем от других не отличающейся, Афоня-сказочник. По прозвищу его можно подумать, что был он старым дедом, любившим детишкам на завалинке байки травить. Ан нет, был Афоня парнем молодым, холостым, к тому же сиротой. Из всей родни осталась у него лишь тетка Прасковья, старенькая уже. Так они вдвоем и жили. А сказочником Афоню потому прозвали, что уж больно горазд он был истории разные придумывать. Да и рассказывал их так, что заслушаешься. Сразу и не разберешь, где в его сказках – правда, а где вымысел. Много лиха парень в жизни хватил от этого своего умения. Вроде и голова у него на плечах, и руки на месте, а куда ни пытались его к делу приспособить, нигде Афоня долго не задерживался. Пойдет с мужиками поле пахать, скучно ему станет, начнет историю сочинять. Сам-то Афоня пашет, а мужики за ним ходят с открытыми ртами, так заслушаются, что про все на свете забудут, потом опомнятся, солнце уже к закату клонится, а полоска только у Афони вспахана. Поколотят сказочника, прогонят взашей, в затылках поскребут да с утра пораньше за работу возьмутся. И так везде.

Хуже всего в кузнице было, где Афоня кузнецу местному Михею помогал. В кузнице-то Афоня дольше всего продержался, шумно там, много не поболтаешь, да и Михей – не особый любитель байки слушать. А все ж и его лукавый попутал, заслушался как-то раз во время перекура Афоню, а привычка к работе свое берет, стал Михей инструмент перекладывать, да молот тяжелый в руках не удержал, выронил. Хорошо, хоть не на ногу себе, а то деревня бы надолго без кузнеца осталась, а уж Афоне точно конец бы пришел. Нагнулся Михей, чтобы молот поднять, а сам с открытым ртом сказочника слушает да лбом о наковальню и припечатался, аж искры из глаз полетели. Одна искра угодила Афоне на рубашку, рубашка загорелась, скинул ее Афоня да бросил в кадку с водой, но промахнулся, попала рубашка на сено сухое, оно и полыхнуло. Что тут началось! Крики, вопли, правду сказать, больше суматохи было, чем огня. Залил Афоня огонь водой, и ноги уносить, а за ним Михей, кузнечным молотом размахивая. Шишка на лбу у Михея здоровая и светится, как луна. Так и промчались через всю деревню, только в лесу Михей поотстал, трудно ему, увальню здоровому, через бурелом продираться, это Афоня верткий да юркий, где угодно проскочит. Так и убежал.

После того случая совсем Афоне в деревне житья не стало. Едва завидев его, мужики за кнуты да дубины хватались, хорошо хоть не за топоры да вилы. Была для такой всеобщей нелюбви к Афоне еще причина немаловажная – уж больно сказочник женскому полу в деревне нравился. Не одна девица мечтала тайком о таком женихе, и когда проходил Афоня по деревне, вдогонку ему из-за каждого забора неслись мечтательные женские вздохи. И собой-то сказочник был хорош, росту среднего, но ладный, глаза голубые смотрят ласково, волосы пшеничные густой волной на плечи широкие падают, на щеках румянец играет, в бороде русой усмешка прячется. А уж как рот откроет да сказки свои заведет, тают сердца не только у девиц неопытных, но и у матрон почтенных, жизнью умудренных. Ведь каждому известно, что женщины любят ушами, и нет такой, которая хоть на миг в сказку не поверила бы, чье сердце не дрогнуло бы от слов красивых да голоса ласкового.

Мужикам-то это все, само собой, не нравилось. Вот и стали они совет держать, что с Афоней-сказочником делать. К нехитрому труду сельскому его приспособить не удалось, хоть молодец вроде и не ленивый, да и жили они с теткой не бедствуя. А какой еще от Афони в деревне прок? Байки травить? Ребятню старушки древние сказками развлекают, не здорового же мужика к ним в няньки определять, да у детей крестьянских и нянек-то отродясь не бывало, кто по немощи али болезни в поле работать не может, тот дома хозяйничает, ну и за ребятней приглядывает заодно.

Михей-кузнец, сильнее прочих от Афони пострадавший, да Евсей-пасечник, через сказки Афонины собственными пчелами покусанный, предлагали его в лес насовсем прогнать: пусть, мол, леших сказками своими развлекает да волков с медведями. Хлебопашцы Никола да Ерема, чьи дочки пуще других на красавца-сказочника засматривались, поскорее женить его предлагали, мол, женится, детки пойдут, остепенится. Спор между мужиками разгорелся нешуточный. Одни взяли сторону Михея с Евсеем, другие посчитали, что не по-божески человека в лес к волкам прогонять. Да и Прасковью старую жалко, одна у нее в жизни опора – племянник непутевый. Кто так считал, Николу с Еремой поддержали. Расшумелись мужики, рожи красные, что солнце на закате, бороды торчком, того гляди до драки дойдет.

Выступил тут брюхом вперед староста деревенский, Прокопий, кафтан, соболями подшитый, одернул, бороду свою знатную огладил любовно да как рявкнет: «А ну, тихо все!» Ну, чисто пастуший пес Полкан, что коров глупых на пастбище сгоняет! И масть похожа: темно-рыжая с проседью. Надо сказать, что у Прокопия тоже была забота тайная – уж больно жена его молодая сказками Афониными увлекалась да еще постоянно Афоню уговаривала, что сказки, мол, его обязательно записывать нужно; жаль, коль такие истории замечательные бесследно исчезнут. Сам-то Прокопий грамоте обучен не был, деньги да товары дорогие в сундуках он и без этой блажи сосчитать умел, потому учености лишней в молодежи не привечал. А жену молодую хоть и любил безумно, глупым бабьим прихотям, которые одному Богу известно, куда завести могут, потакать не собирался. Оттого и был более других озабочен тем, чтобы от Афони-сказочника избавиться. Нахмурил Прокопий брови густые, еще раз бороду огладил и молвил веско:

– Хватит, мужики, собачиться да лаяться! Тут надо по-умному за дело браться. Прогнать Афоню из деревни мы не можем. Не по-людски это, да и Прасковью старую жаль. Она мастерица известная, кружева ее сам князь запольский покупает. А ну, как пожалуется на вас, непутевых, князю, что тогда?

Притихли мужики, с ноги на ногу переминаются, переглядываются.

– Да и человек Афоня неплохой, – продолжил староста, – не пьяница, не вор, не драчун. А что сказки любит да девкам нравится – то не преступление. Казнить тут не за что. А вот женить молодца – идея неплохая.

Закивали обрадовано Никола с Еремой, а Михей с Евсеем губы надули, ноздри раздули, ну, чисто быки!

– Да только, – медовым голосом продолжил Прокопий, – нам-то что его женитьба даст? На всех сразу он жениться не может. Пускай, женится он на твоей дочке, Никола, так Ерема в обиде останется, да и другие девки, поди, на сказочника заглядываться не перестанут, и сказки он все так же сочинять будет. И нам глаза мозолить не прекратит. Нет, тут другой подход надобен. Вот скоро князь запольский дружину пополнять будет, соображаете? С соседями-то мы совсем недавно воевали, хоть и наша взяла, но дружине княжеской всяко пополнение надобно. Уже ездят по деревням гонцы княжеские, набирают новых вояк. Им лучшие люди нужны, а чем, скажите, Афоня наш плох? И собой хорош, и силушкой Бог не обидел, и в зелье бесовском тоску молодецкую не топит. Вот мы от деревни нашей Афоню в дружину княжескую и направим. И ему честь, и нам хорошо. А там, глядишь, опять война, то да се…

– Ой, Прокопий, хорошо придумал, ох и голова, не зря ты в старостах у нас, над всеми нами, – покивали мужики да и разошлись.

Сказано – сделано. Не прошло и недели, как прибыли в деревню гонцы княжеские, и отправился Афоня-сказочник с ними, поцеловав на прощанье старую тетку Прасковью да получив от нее благословение в путь-дорогу.

Поначалу Афоне жизнь людей служивых понравилась. Все было ему в диковинку, все интересно: и тренировки с оружием, и служба караульная. А к уходу за лошадьми он и вовсе сызмальства приучен был, как и с рассветом подниматься да за дело приниматься. Так что служба Афоне давалась легко. Правда, все до поры до времени. Вскоре натура Афонина и тут себя проявила. Как-то раз ночью стоял он на часах и, чтобы не заснуть ненароком, начал сам себе сказку рассказывать. Ночь выдалась тихая, безветренная, теплая, в сон так и клонит, а спать-то часовому нельзя. Вот и начал Афоня, по обыкновению, историю придумывать, да так увлекся, что и не заметил, как один дружинник поближе подошел, за ним второй. В общем, когда сотник Пров пошел к утру посты проверить, почти вся его сотня сидела вокруг часового с открытыми ртами. Так заслушались, что даже на приближение грозного начальника никто внимания не обратил. На первый раз отделался Афоня криками грозными да зуботычинами, на второй раз его плетьми принародно попотчевали, а на третий раз посадил сотник нарушителя под замок да призадумался. Вроде бы и парень неплохой, старательный да услужливый, а вот на тебе, что ни день, то происшествие какое! Видать, к науке военной неспособен парнишка, может, его лазутчиком к врагам засылать? Пусть им бдительность притупляет историями своими, а мы тем временем и нападем неожиданно. Повеселел было сотник Пров, так эта мысль ему по душе пришлась, да тут вспомнил как раз, что одна война только что закончилась, а новой пока не предвидится, так что Афоня будет в своей дружине дисциплину подрывать, а дисциплина для ратника – первое дело. Куда же смотрели те, что пополнение набирали? Злился Пров, злился, но выхода не находил.