Молодость - Кутзее Джон Максвелл. Страница 25

Макайвер мужчина рослый. Он хорошо одевается, выговор у него оксфордский. К программированию как науке, искусству или ремеслу он ни малейшего интереса не питает. Он всего лишь управляющий. И дело свое делает хорошо: раздает подчиненным задачи, организует их время, направляет работу, получая за все это приличные деньги.

– Почему? – снова, теперь уже нетерпеливо, осведомляется Макайвер.

– Я не нахожу работу в Ай-би-эм удовлетворительной на личностном уровне. Мне кажется, что она не позволяет реализовать мои возможности.

– Продолжайте.

– Я надеялся на что-то большее.

– На что, например?

– На дружбу.

– Наша обстановка представляется вам недружелюбной?

– О нет, нисколько, дело не в этом. Все были очень добры ко мне. Но дружелюбие – не то же, что дружба.

Он надеялся, что заявлению дозволено будет остаться последним его словом. Однако надежды его были наивными. Мог бы и сообразить, что бумагу эту воспримут как объявление войны.

– Что еще? Если у вас есть на уме что-то еще, сейчас самое время сказать об этом.

– Больше ничего.

– Больше ничего. Понятно. Вам не хватает дружбы. Вы не нашли друзей.

– Да, верно. Я никого не виню. Скорее всего, виноват я сам.

– И потому вы хотите уйти?

– Да.

Будучи произнесенными, слова эти звучат глупо, да, собственно, такими они и являются – глупыми. Его обвели вокруг пальца, вынудив сказать глупость. Впрочем, этого и следовало ожидать. Вот так они и заставят его расплатиться за то, что он отвергает их, отвергает работу, которую они ему дали, работу в Ай-би-эм, у рыночного лидера. Он, точно начинающий шахматист, загоняемый в угол и получающий мат в десять ходов – в восемь ходов, в семь. Знай, кто тут главный. Ладно, пусть их. Пусть делают свои ходы, пусть ему придется делать в ответ свои – дурацкие, легко предсказуемые, легко предвосхищаемые, – пусть, пока игра не наскучит им и они не оставят его в покое.

Макайвер завершает разговор резким взмахом руки. Он может вернуться на свое рабочее место. Засиживаться допоздна он теперь не обязан. Волен уходить в пять – что ж, хотя бы вечер себе отыграл.

На следующее утро он получает через секретаршу Макайвера – сам Макайвер проскакивает мимо него, не ответив на приветствие, – распоряжение немедленно явиться в главный, расположенный в Сити, офис Ай-би-эм, в отдел кадров.

Занимающийся им сотрудник отдела кадров четко и внятно пересказывает его жалобу – относительно дружбы, каковой компания дать ему не смогла. Перед сотрудником этим лежит на столе раскрытая папка; пока продолжается разговор, он помечает в ней галочками уже обговоренные пункты. Давно ли испытывает он неудовлетворенность работой? Обсуждал ли на какой-либо стадии эту свою неудовлетворенность с начальством? Если нет – почему? Проявляли ль коллеги с Ньюмен-стрит явное недружелюбие? Нет? Чем же в таком случае может он объяснить свое недовольство?

Чем чаще произносятся слова «дружба», «друг», «дружелюбие», тем нелепей они звучат. Если вам необходимы друзья, мог бы сказать ему этот человек, вступите в клуб, играйте в кегли, запускайте модели самолетов, собирайте марки. С какой стати вы ждете, что именно ваш работодатель, Ай-би-эм, « Интернэшнл бизнес мэшинс», производитель электронных калькуляторов и компьютеров, снабдит вас ими?

И, разумеется, человек этот прав. На что может он жаловаться, да еще и в стране, где каждый холоден с каждым? Разве не этим он и восхищался в англичанах: их эмоциональной сдержанностью? Разве не потому и пишет в свободное время диссертацию о Форде Мэдоксе Форде, наполовину немце, певце английской немногословности?

Запутавшийся, запинающийся, он объясняет свои претензии. Объяснения его представляются сотруднику отдела кадров не менее смутными, чем сами претензии. «Заблуждение» – вот слово, которого ждет этот человек. « Сотрудник впал в заблуждение» – очень хорошая формулировка. Однако он не желает идти им навстречу. Пусть сами ломают голову над тем, к какому разряду увольняющихся его отнести.

Особый интерес проявляет этот сотрудник к дальнейшим его планам. Быть может, разговоры об отсутствии дружбы – всего лишь оправдание для перехода из Ай-би-эм к кому-то из конкурентов компании в компьютерной области? Не получал ли он каких-либо предложений, не пытались ли его чем-либо прельстить?

Все это он отрицает, и совершенно искренне. Никакой другой работы он себе не подыскал, ни у конкурентов, ни у кого бы то ни было. Собеседований не проходил. Он покидает Ай-би-эм просто-напросто для того, чтобы покинуть Ай– би-эм. Ему необходима свобода, вот и все.

Чем больше слов он произносит, тем глупее выглядит – человеком, которому не место в мире бизнеса. Что ж, по крайней мере он не сказал: «Я ухожу из Ай-би-эм, чтобы стать поэтом». Хотя бы эта тайна остается при нем.

В самый разгар этих хлопот вдруг, ни с того ни с сего, звонит Каролина. Она отдыхает на южном берегу, в Богнор-Риджис, заняться ей нечем. Почему бы ему не приехать туда поездом и не провести с ней субботу?

Каролина встречает его на станции. В магазине на Мейн-стрит они берут напрокат велосипеды и скоро уже катят безлюдными сельскими тропами среди полей молодой пшеницы. Не по сезону жарко. Он обливается потом. Одет он явно не по времени года: серые фланелевые брюки, куртка. На Каролине короткая, томатного цвета блузка и сандалии. Светлые волосы ее поблескивают, длинные, крутящие педали ноги переливаются на свету – выглядит она как богиня.

Что она делает в Богнор-Риджис? – спрашивает он. Живет у тетки, отвечает Каролина, у давно утраченной английской тетушки. Подробности он выяснить не пытается.

Съехав с дороги, они перелезают через изгородь. У Каролины с собой бутерброды; они находят место в тени каштана, перекусывают. Затем до него доходит – Каролина не прочь лечь с ним. Однако ему не по себе – здесь, на открытом месте, на голову им может в любую минуту свалиться фермер, а то и констебль, желающий узнать, что это они себе позволяют.

– Я ушел из Ай-би-эм, – сообщает он.

– И отлично. Чем займешься теперь?

– Не знаю. Наверное, поболтаюсь немного без дела.

Ей хочется услышать побольше, узнать о его планах. Однако ему предложить больше нечего – нет у него ни планов, ни идей. Какой же он все-таки тупица! И почему такая девушка, как Каролина, продолжает держаться за него – девушка, освоившаяся в Англии, преуспевшая в жизни, во всех смыслах оставившая его позади? Только одно объяснение и приходит в голову– она по– прежнему видит в нем того, кем он был в Кейптауне, когда обладал еще правом изображать поэта, еще не стал тем, кто он теперь, в кого обратила его Ай-би– эм: евнухом, трутнем, человеком, которого волнует только одно – как бы поспеть на поезд, отходящий в 8.17, как бы не опоздать в офис.

Повсюду в Англии те, кто покидает работу, удостаиваются проводов, получая если и не золотые часы, то по крайней мере междусобойчик во время обеденного перерыва – с речами, аплодисментами и добрыми напутствиями, искренними или неискренними, не важно. Он прожил здесь достаточно долго, чтобы знать об этом. Повсюду, но не в Ай-би-эм. Ай-би-эм – это вам не Англия. Ай-би-эм – это новая волна, новый образ жизни. Потому-то Ай-би-эм и рассчитывает обойти своих английских конкурентов. Конкуренты все еще держатся за устаревший, неделовой, неэффективный английский способ ведения дел. Ай-би-эм же, напротив, бережлива, жестка и безжалостна. Так что никаких проводов он в последний свой рабочий день не удостаивается. Освобождает, при всеобщем молчании, рабочий стол, прощается с коллегами– программистами. «Чем думаете заняться?» – опасливо спрашивает один из них. Насчет дружбы все они наверняка уже слышали и потому насторожены, нервны. « О, посмотрю, что-нибудь да подвернется», – отвечает он.

Интересное ощущение: просыпаешься утром, а идти тебе, собственно, и некуда. День солнечный, он едет поездом до Лестер-сквер, обходит книжные магазины Чаринг-кросс-роуд. На подбородке и щеках его отросшая за сутки щетина: он решил отпустить бороду. Возможно, с бородой он не будет выглядеть чужим в толпе щеголеватых молодых людей и красивых девушек, спускающихся после занятий в языковых школах в подземку. А дальше – предоставим все удаче.