Алиана, спасительница драконов - Абэ Джули. Страница 11

– Мне бабушка отдала часы, чтобы я пристойно выглядел на встрече с королевским советником. Хоть какая-то польза.

– Зато мне подарок покажет, куда идти, – заспорила Рейна. – А ты кто такой, чтобы за меня решать?

Мачеха хлопнула в ладоши:

– Хорошо, вы трое, снесите вниз эти коврики. Выставлю на продажу.

Рейна с Рейцо еще препирались, но Алиана их не слышала: прикипела взглядом к лежащей на низком столике вышивальной шкатулке. Но стоило ей робко шагнуть к ней, мачеха оттолкнула ее с дороги.

– А тебе дурацкую шкатулку отдала – знала небось, что тебе всю жизнь только шить да штопать, – фыркнул Рейцо.

Схватив шкатулку, он подбросил ее в воздух. Крышка свалилась, катушки из разных отделений раскатились по полу. Вывалился и ключ от чердака, но он был не серебряный, поэтому мачеха на него даже не взглянула. Мальчик оглядел устроенный беспорядок и фыркнул:

– Видала? Никому не нужный хлам!

– Мне нужный! – воскликнула Алиана.

Рейцо поддел ногой клубок рубиновой пряжи; он не знал, что такой стоит целых четыре медяка. Алиана не отдала бы его и за тысячу. Такой нитью вышивался румянец на щеках королевы Нацуми. Из нее делались и алые ягодки, которые она мастерила вместе с бабушкой… Как они смеялись, когда при виде сшитых из лоскутков и ниток ягод у Алианы заурчало в животе и бабушка поспешила выставить на стол пухлые ломтики своих кексов.

Рейцо, даже знай он о тех воспоминаниях, не было до них дела, потому что он никогда не любил бабушку и уж точно не любил Алиану.

Глотая слезы, она собрала катушки и клубки в шкатулку. Одно отделение в ней разломалось, и у нее заныло сердце. Можно заклеить полоской крахмальной бумаги, но как раньше уже не будет.

– Собирайте мои коврики! Сейчас же! – рыкнула мачеха. – Чтоб ничего моего здесь не осталось. Все спустите вниз, в мою чайную комнату. Мне давно нужны новые валики.

Сводный брат принялся срывать коврики со стены и ворчал без умолку, пока мать не дала ему по уху.

Алиана окаменела. Ей казалось, что… может быть, с какой-нибудь вещицей бабушки Мари можно почувствовать, что старушка вернулась, – хоть немножко. Но в груди было пусто – пусто, как на чердаке, когда Рейцо с Рейной посрывали переливчатые вышивки, оставив одни голые доски.

А потом Рейцо дернул слишком сильно и порвал вышивку с королевой Нацуми. Алиана, вскрикнув, оттолкнула брата:

– Перестань! Не смей портить.

– Иди с курями нянчись, все равно от тебя никакой помощи! – огрызнулся, отшвырнув ее, Рейцо.

Алиана почувствовала себя теневой змеей и обнажила клыки:

– Я не обязана здесь оставаться.

Мачеха и утешавший ее у окна мастер Лео замерли, уставились на нее. Лицо мачехи сморщилось от удивления – словно рябь по воде прошла.

– Вы… вы должны…

– О чем и речь! – процедила мачеха, извлекая из кармана платья лиловый гроссбух и пролистывая страницы под самым носом у Алианы. – Ты мне должна!

Алиана тряхнула головой. Последние пять лет пропитали ее, как яд теневой змеи, и этот яд сочился из каждого ее слова.

– На этих условиях я больше на вас не работаю – ни одного дня. Кончено.

Мачеха разинула рот.

Алиана вскинула голову:

– Я с вами расплачусь, даже если мне придется пересылать сюда каждую заработанную монетку, но ничто меня здесь не удержит.

Она сгребла одну из белых подушечек – у мачехи и так вся софа завалена подушками и мягкими пледами – и сломанную вышивальную шкатулку.

– Я оставалась ради бабушки Мари. А теперь мне пора.

Мачеха захлебнулась слюной:

– Я твой опекун! Без моего позволения тебя никто во всей стране не возьмет подмастерьем! Тебя не пустят на Бал селян.

– Подмастерье не подмастерье, а оставаться мне незачем.

– Я прошу тебя остаться, – пискнула Рейна. – И бабушка Мари просит.

Алиана развернулась к ней:

– Откуда ты… Как?..

Рейна протянула ей узкую свернутую полоску бумаги с остатками восковой печати:

– Это из шкатулки выпало. Бабушка Мари тебе писала. Тут была печать, но… мне ведь можно было вскрыть?

Алиане почудилось, что чердак обрушился, сбросив ее на твердую пыльную землю. От бабушки Мари…

Письмо. Наконец-то бабушка его дописала.

Мачеха выдернула бумагу из рук дочери. Она держала письмо подальше от рукава кимоно кончиками пальцев, будто брезговала.

– В самом деле, – буркнула она, осмотрев письмо. – Тебе.

Она с отвращением отбросила узкую бумажную полоску, и письмо порхнуло Алиане в руки.

Та больше не видела мачехи. Собирала та бабушкины вещи или провалилась в обычную свою хандру, Алиана не знала, да и, честно говоря, знать не хотела, потому что…

Нежный, тонкий почерк. Солнечная, ячменная желтизна бумаги… Легкий запах соломы, словно в волокна письма вплетен воздух чердака.

То самое письмо от бабушки Мари.

У Алианы тряслись руки. Она ногтем водила вдоль чернильных зарослей слов, словно могла отыскать в них бабушку. Медленно-медленно она вскрыла конверт.

Эхо тех слов, что Алиана слышала от бабушки перед самой ее кончиной. «Я счастлива здесь, с невесткой и внуками».

Только Алиана-то надеялась на другое. Не такого последнего письма она ждала от бабушки.

Она опустила письмо, и Рейцо, скатывавший коврик с Кинтаро, поднял брови. В слабом свете блеснули часы у него на руке.

– Видно, тебе, жадюге, мало заплесневелой картонки и письма, – фыркнул он. – Очень жаль. Больше ничего не получишь.

У Алианы ныло сердце. Ей не нужно золота, наследства, хрустального ожерелья. Но она никак не ждала такого.

Она развернулась и выбежала из комнаты, оставив позади неродную семью. В сердце и в мыслях осталось одно смятение.

«Я счастлива с невесткой и внуками».

«Позаботься о моей семье… Тебе можно это доверить, правда?»

Глава 6

Проблеск света

Поздно ночью Алиана украдкой выбралась из гостиницы. Она прошла комнаты постояльцев и мачехи – все мирно храпели. Ее жизнь порвалась надвое, а эти жили себе как ни в чем не бывало. Может, это оттого, что нити жизни бабушки Мари были вшиты в ее жизнь, крепко сплелись с ней. И теперь Алиана навсегда потеряла часть себя.

На перекрестке Алиана засмотрелась на поскрипывающие на ветру дощечки указателя. «Путь к мечте».

Как бы ни разрывалось у нее сердце, она не могла покинуть Нарасино. Разве что кандидаткой в Королевскую академию. Хотя бы в этом бабушка Мари ее поддерживала, пусть у Алианы и не было надежды попасть на бал.

Она оглянулась на гостиницу. Отсюда дом казался черной точкой, и на пыльной дороге никого не было: ночью даже старатели держались подальше от пропасти. Хорошо уже то, что ни мачеха, ни брат с сестрой ее не догоняли: крепко уснули.

Горе застилало ей глаза. Алиана стояла одна на лужайке, где в последний раз говорила с бабушкой Мари.

Ей нужно было увидеть это место – последнее, где она видела бабушку Мари на ногах, разговаривающей – и живой!

Здесь было невыносимо красиво. Яркий лунный свет и мерцание прозрачно-белой ограды освещали тонкие деревья. Ветки качались на ветерке. Из полоски леса вдоль обрыва доносилось сонное воркование птиц и гудение щита на дальнем конце лужайки. В любой другой день Алиана наслаждалась бы одиночеством. Но сегодня она упала в высокую траву, обхватила руками голову. Грудь теснило от рыданий. Она старалась быть сильной, старалась как можно яснее вспомнить отца. Как звучал его голос – потрескивал, словно дрова в огне. И как щекотались его усы, когда он целовал ее в лоб. Алиана цеплялась за отцовские рассказы о матери: как по-доброму она встречала гостей, приглашала оторванных от дома людей в гостиницу как домой. И воспоминания о бабушке Мари она старалась вышить в самой глубине сердца: как та всегда находила для нее рисовый хлебец или другое маленькое лакомство, как лучилась улыбкой, стоило Алиане показаться на пороге.