Великие научно-фантастические рассказы. 1939 год - Азимов Айзек. Страница 6

Ричард Клейтон собрался с духом и замер, как ныряльщик, который готовится прыгнуть с трамплина в синеву. По правде говоря, он и был ныряльщиком. Трамплином служил серебристый космический корабль, и Клейтону действительно предстояло погрузиться, но не вниз, а вверх, в синее небо. Только ему нужно было преодолеть не двадцать или тридцать футов: он погружался на миллионы миль.

Глубоко вздохнув, Клейтон, полноватый ученый с козлиной бородкой, протянул руки к холодному стальному рычагу, закрыл глаза и дернул. Переключатель опустился. На мгновение все замерло.

Затем внезапный толчок швырнул Клейтона на пол. Корабль «Грядущее» взлетел! Взмах крыльев птицы, взмывающей в небо, трепет крыльев мотылька в полете, дрожь напрягающихся мышц – вот на что это было похоже.

Космический корабль «Грядущее» бешено трясло. Его качало из стороны в сторону, стальные стены сотрясало гудение. Оцепенев, Ричард Клейтон лежал на полу, когда внутри судна раздался звенящий гул. Он поднялся, потирая ушибленный лоб, и, шатаясь, пошел к своей узкой койке. Корабль летел, но ужасная вибрация не ослабевала. Взглянув на панель управления, Клейтон выругался:

– Черт! Панель разбита вдребезги!

Да, так оно и было. Панель управления разлетелась от удара. Осколки стекла лежали на полу, а стрелки циферблатов хаотично вертелись на голой поверхности. Клейтон впал в отчаяние. Это была настоящая катастрофа.

Мысленно Ричард перенесся на тридцать лет назад, когда, будучи десятилетним мальчиком, он восхищался полетом Линдберга [3]. Он вспомнил, как во время учебы тратил миллионы своего отца, чтобы усовершенствовать летательный аппарат, способный пересечь само Пространство. В течение многих лет Ричард Клейтон работал, мечтал и планировал. Он изучил достижения русских и их ракеты, основал фонд Клейтона и пригласил механиков, математиков, астрономов и инженеров.

Затем изобрели атомный двигатель и построили «Грядущее». «Грядущее» представляло собой корпус из дюралюминия [4] и стали без иллюминаторов. Его герметичность была тщательно продумана. В крошечной каюте хранились кислородные баллоны, запасы пищевых таблеток, стимуляторы энергии, устройства для кондиционирования воздуха. Свободным оставалось пространство длиной в шесть шагов.

Всего лишь маленькая стальная камера, но именно в ней Ричард Клейтон намеревался воплотить в жизнь свою мечту. С помощью ракет, преодолевающих гравитационное притяжение Земли, и атомно-разрядного двигателя Клейтону предстояло достичь Марса и вернуться обратно.

Десять лет уйдет на путь до Марса, еще десять – на возвращение, а посадка корабля приведет к амортизации – дополнительному запуску двигателя. Тысяча миль в час – это будет не фантастическое путешествие со скоростью света, а долгий, унылый научно выверенный полет. Клейтону не нужно было задавать курс своего судна. Управление велось автоматически.

– И что теперь? – спросил Клейтон, уставившись на разбитое стекло.

Связь с внешним миром потеряна. Он не может отследить курс, не может определить время, расстояние и направление. Он просидит здесь десять, двадцать лет, совсем один в крошечной каюте, где не нашлось места ни книгам, ни бумаге, ни играм. Он заключен в черной пустоте Космоса.

Земля уже осталась далеко внизу, скоро она превратится в шар пылающего зеленого огня и станет меньше красного шара впереди – пылающего Марса.

Множество людей собралось на поле, чтобы посмотреть на взлет Клейтона, его помощник Джерри Чейз сдерживал толпу. Ричард представлял, как они провожают взглядом блестящий стальной цилиндр, появляющийся из газового облака и пулей устремляющийся в небо. Цилиндр растворяется в синеве, а толпа расходится по домам и со временем забывает о нем.

Только вот он остался здесь, на корабле, на десять, на двадцать лет.

Да, он остался, но когда прекратится вибрация? Дрожание стен и пола вокруг него было невыносимым: ни он, ни эксперты не подумали об этой проблеме. Боль пронзала голову. Что, если корабль не перестанет вибрировать, если так будет продолжаться в течение всего полета? Как долго Клейтон продержится, прежде чем сойдет с ума?

По крайней мере, можно было думать. Лежа на койке, Клейтон вспоминал и перебирал в голове мельчайшие подробности своей жизни от рождения до настоящего момента. Однако он исчерпал свои воспоминания прискорбно быстро. И тогда он снова почувствовал, как все вокруг пульсирует.

– Я могу двигаться, – произнес он вслух и стал расхаживать по комнате: шесть шагов вперед, шесть назад.

Но вскоре он устал. Вздохнув, Клейтон подошел к шкафчику с пищевыми капсулами и принял несколько.

– Я даже не могу потратить время на еду, – отстраненно отметил он. – Проглотил, и все.

Пульсация стерла ухмылку с его лица. Пульсация сводила с ума. Он снова лег на трясущуюся койку, включил подачу кислорода в душную каюту. Теперь он уснет, уснет, если позволит это проклятое гудение. Пытаясь отвлечься от ужасного лязга, звенящего в тишине, он выключил свет. Мысленно Клейтон вернулся к своему странному положению: он заключен в Космосе. Снаружи вращались горящие планеты, звезды проносились в кромешной темноте космической Пустоты. А он лежал в тепле и уюте в гудящей камере, отделяющей его от ледяного холода. Только бы прекратилась эта ужасная тряска!

Но все же были и плюсы. Во время полета он не увидит газет, изводящих его рассказами о жестокости людей друг к другу, не услышит глупых, раздражающих радио- и телепередач. Только эта проклятая вездесущая вибрация…

Клейтон спал, мчась сквозь Космос.

Когда он проснулся, он не увидел солнечного света. Не было больше ни дня, ни ночи. Теперь в Космосе только он и корабль. И постоянная вибрация, действовавшая на нервы бесконечной пульсацией в голове. На дрожащих ногах Клейтон подошел к шкафчику и проглотил таблетки.

Затем он сел и стал ждать. Им овладевало страшное чувство одиночества. Здесь он совершенно изолирован, отрезан от всего. Делать было нечего. Это гораздо хуже, чем заключение в одиночной камере. По крайней мере, там больше места, есть солнце и глоток свежего воздуха, и иногда мелькнет чье-нибудь лицо.

Клейтон считал себя мизантропом, отшельником. Теперь же он жаждал увидеть хоть кого-нибудь. Шли часы, и ему приходили в голову странные мысли. Он жаждал увидеть Жизнь в любой форме: он отдал бы целое состояние за маленькую букашку в своей парящей темнице. Человеческий голос звучал бы как райское пение. Он был так одинок.

Ему ничего не оставалось, кроме как терпеть тряску, мерить шагами каюту, глотать таблетки, пытаться уснуть. Не о чем думать. Клейтон уже скучал по тому времени, когда ему приходилось стричь ногти: сейчас он мог бы растянуть это занятие на несколько часов.

Он пристально рассматривал свою одежду, часами разглядывал в зеркальце свое бородатое лицо. Он изучил свое тело, пересчитал каждый предмет в салоне «Грядущего».

И все же он не настолько устал, чтобы снова заснуть.

В голове Клейтона постоянно пульсировала боль. Наконец, ему удалось закрыть глаза и погрузиться в сон, нарушаемый толчками, которые пугали и будили его.

Когда он все же встал, включил свет и увеличил подачу кислорода, он сделал ужасное открытие: он потерял чувство времени.

Ему всегда говорили, что время относительно. Теперь он осознал это. Ему нечем измерять время – ни часов, ни солнца, ни луны или звезд, ни распорядка дня. Как долго он уже летит? Как ни старался, он не мог вспомнить. Он ел каждые шесть часов? Каждые десять? Каждые двадцать? Спал ли он раз в день? Раз в три-четыре дня? Как часто он ходил по каюте? Не имея никаких приборов для определения своего местоположения, он был в полной растерянности. Он судорожно проглотил таблетки, пытаясь отвлечься от охватившей его паники.

Это было ужасно. Если он потерял счет Времени, то вскоре может потерять и осознание себя. Он сойдет с ума здесь, на космическом корабле, несущемся сквозь пустоту к далеким планетам. В крошечной камере, одинокий и измученный, он должен был мысленно за что-то цепляться. Что такое Время?