Две недели в июле - Розен Николь. Страница 31

Некоторое время она не представляла, что отвечать. Разрывалась между своей потребностью в нем, воспоминанием о его теле, желанием быть с ним и тем неприятным чувством, которое вновь вызвало в ней его письмо. Чувство было таким же, какое она испытала в свой первый день в Бастиде, но тогда ей удалось его подавить. Снова встали все вопросы. А что для Марка значит она по сравнению с тем мирком, который там сложился и в котором, как кажется, он так хорошо устроился и так счастливо живет? Мирок, который показался ей таким чужим, даже отталкивающим, что она не могла представить себе, как бы она могла там жить? Она вдруг осознала единственную трудность, которая стояла между ними. Ни сотни километров, которые их разделяли, ни материальные проблемы, которые они могли бы так или иначе решить, чтобы жить вместе. Все это было ничто по сравнению с главной проблемой. Они жили в совершенно разных мирах, может быть даже несовместимых. И есть ли у этого какое-либо решение?

Она долго думала, прежде чем ответить. Не хотела все испортить, все потерять, если бы написала то, что только что поняла. После отъезда мальчиков она решила выходить как можно чаще, каждый день подолгу гулять. Часами бродила по Парижу, наблюдала за людьми, ела бутерброды, сидя на скамейках в парке. Но потом стало слишком жарко и душно для таких прогулок. Тогда она закрылась у себя, задернула шторы, чтобы хоть как-то сохранить ночную прохладу, и попыталась развеяться всеми доступными способами. Но ни телевизор, который она почти не выключала, ни детективы, которые она наугад накупила во время своих прогулок, не прогоняли мысли, постоянно крутившиеся у нее в голове. Ей было необходимо поговорить с кем-то, с кем-то близким. Она злилась на своего психоаналитика. Почему он не оставил свой номер телефона, чтобы она могла с ним связаться? Она не стала бы злоупотреблять, она уверена. Лолы тоже не было, подруга уехала в горы в Непал, и Клер даже злилась на нее за это, хотя и понимала, как это глупо.

До того как она решилась написать, она получила от него еще одно письмо. Я не дождался твоего ответа, — писал он. — Мне одиноко без тебя среди всей суматохи, которая царит здесь. Но ты не представляешь, насколько ты присутствуешь во мне постоянно. Иногда я даже не могу удержаться и начинаю говорить о тебе с Бланш. А она так внимательно меня слушает, так тепло и доброжелательно. Как и ты, я горю желанием увидеться. Но не смогу приехать до начала учебного года. Может, ты смогла бы? Бастида пустеет постепенно, к концу месяца все разъедутся, Бланш и Клеман вернутся в город раньше меня. Я буду один в первую неделю сентября. Буду доделывать то, что начал, потом закрою дом. Сможешь ли ты приехать в это время?

Было десятое августа. Сентябрь казался Клер еще таким далеким, и она страдала, что Марк так терпелив, так послушен обязательствам, необходимость выполнения которых она не понимала. К тому же, спрашивала она себя, почему именно она должна делать усилия и приезжать к нему? Но все же обдумывала его предложение. Спустя несколько дней ей выходить на работу, и, конечно, невозможно отпрашиваться в самом начале. У мальчиков начинается учебный год, и она должна быть тут. Оставались выходные, если только дети будут у Жерома. Она посмотрела на календарь. Это возможно. Она удивилась, что не чувствует никакого волнения перед такой перспективой. Что-то в ней вдруг насторожилось, возмутилось. Однако она ответила ему, что приедет, и заказала билеты на поезд.

Это был странный август, вспоминает она, следя взглядом за парусником, прочерчивающим себе путь у горизонта. С середины месяца начались грозы, и воздух посвежел. Она вернулась к привычным делам, к работе, с удовольствием встретилась с коллегами. По мере того как шло время, письма от Марка приходили все реже. Он жаловался, что очень занят, что скучает без нее. Писал, что ему ее не хватает, что он ее любит. В одном из писем сообщил, что Бланш серьезно заболела ангиной. Представь себе наше огорчение, — писал он. Это вызвало у нее раздражение. И она представила себе суматоху, обеспокоенные лица, настои трав, лекарства, подносимые любящими руками, и подумала: а если бы я заболела, забеспокоился бы он? Приехал бы подержать за руку? Она отвечала короткими письмами, тоже объясняя это занятостью на работе, что было правдой. Она возвращалась поздно, часто приносила рукописи домой, съедала салат и кусок ветчины, купленные по дороге, в изнеможении усаживалась перед телевизором. 21-го вернулись дети, и это заставило ее вести более нормальную жизнь. Но и более заполненную, от чего она почувствовала себя лучше. Вечером второго сентября она села в поезд, но без энтузиазма, почти заставляя себя. Задавалась вопросом, что она там будет делать. И даже, как ни странно, спрашивала себя, узнает ли его, найдет ли его таким, каким он был в ее воспоминаниях…

Клер посмотрела на часы. Пора возвращаться. Небо покрылось тучами, ветер усилился. Плотнее застегнула ветровку и пошла по дорожке, ведущей к пляжу. Странно, что месяц разлуки все в ней так изменил. Само расставание? Или то, что она смогла все обдумать без него, без того желания, которое он вызывал в ней? Она не знает. В любом случае, второго сентября прежнего всплеска эмоций она не испытала. Даже только увидев его издалека, когда он шел к ней по перрону. Это был, конечно, Марк, но не прежний. Небрежно одетый, осунувшийся, с отросшими волосами. Совсем не такой красивый, как в ее воспоминаниях. Он обнял ее порывисто, и ей стало неловко, что она ничего не почувствовала при этом.

В два следующих дня было то же несовпадение. Как только они приехали, он увлек ее в постель, она видела, что он горит желанием, и в первый раз не почувствовала удовольствия от их объятий. Все было слишком быстро, слишком резко. А ей хотелось просто поговорить гораздо больше, чем заниматься любовью. Он, кажется, ничего не заметил. Они, конечно, поговорили, но он только повторил то, что уже объяснил. Ничто не могло поколебать его убеждений. Она поняла, что он уверен в том, что она согласна со всем, что он говорит, принимает все, сделает все, чтобы приспособиться к нему, раствориться в его мире. Она почувствовала такое бессилие, что не могла даже спорить.

В какой-то момент зазвонил телефон. Она увидела, как просияло лицо Марка, когда он услышал своего собеседника. Начался теплый разговор, по всей видимости долгий, и она вышла в сад. Оглянулась вокруг. Решительно, этот дом не ее и никогда не будет ее. Она села на скамью и закрыла глаза, подставив лицо еще теплому солнцу. Минут через десять вышел улыбающийся Марк.

— Это Бланш. Представь, она забыла, что ты должна приехать на эти выходные.

Она не могла сдержать смех.

— Извини, но я нахожу это немного странным.

Он посмотрел на нее с удивлением.

— Почему? Она позвонила мне по поводу дома, надо еще многое уточнить до моего отъезда. Ничего удивительного, что она забыла.

— Безусловно. Просто забыла, это ничего не значит.

У него испортилось настроение.

— Перестань подвергать все своему дурацкому психоанализу. Бланш много думает о тебе, ты ей очень нравишься. Когда я ей напомнил, что ты здесь, она просила меня поцеловать тебя за нее.

Она не ответила. Зачем?

Когда она снова села в поезд, то уже знала, что не вернется. Из Парижа она написала ему длинное письмо. Объяснила, почему она уверена, что у их отношений нет будущего. Написала, что не может любить мужчину, до такой степени подчиненного законам группы, которая связала его свободу тем, что он называет ценностями и что ей кажется скорее комплексами. Написала, что не хочет принять его образ жизни, полностью отказавшись от своего. И в первый раз высказала то, что думает об их отношениях с Бланш. Конечно, он имеет право оставаться в подчинении у своей жены до конца своих дней, но она отказывается играть в такую игру и тоже подчиняться. Она ждала, что мужчина будет свободен в своих отношениях с ней. Поэтому лучше все прекратить сейчас же.

Она прекрасно знает, что он не согласится со всем, что она написала, что это только обидит его и укрепит в его убеждениях. Но она не старается его убедить. Она хочет только все прекратить и высказать ему наконец все, что думает.