Две недели в июле - Розен Николь. Страница 8
— Я вижу, что ты нервничаешь. Ты же знаешь Марка. Он способен на все, когда какая-то женщина его зацепит. А эта уж точно зацепила. Вчера днем я проходил мимо их комнаты, и… из-за двери такое слышалось…
Ей хочется дать ему пощечину.
— Ты что, ничего не понимаешь? Он мне сказал! Он мне сказал, что любит ее!
Это совсем другое. Он ее любит. Он сам мне это сказал!
Слезы снова катятся у нее из глаз. Клеман огорченно кивает и протягивает платок.
— Ну и что? Что тут такого? Моя бедная Бланш, ты совсем сошла с ума! Что за трагедия? Подожди несколько дней, сама увидишь, как он ее любит, когда пройдет первый запал! Марк не может привязаться к женщине, он нам все время это повторял. Да мы и сами видели. Вспомни Ирен… Хватит, перестань плакать! Уж очень ты чувствительная.
Она смотрит, как он спокойно усаживается за свой стол, заваленный книгами и бумагами. Он уже равнодушен, отключился от ее переживаний. Она же остается в нерешительности. Воспоминания об Ирен пронзили ее стрелой. Да, конечно, Ирен… Ей уже давно удалось если не забыть — забыть она не может, ведь это часть ее жизни, их жизни, — то отодвинуть ее в такой дальний угол своей памяти, что она как будто исчезла вместе с горем, которое принесла. И вот ее имя всплывает снова, и она злится за это на Клемана. Зачем он снова произнес это имя?
Она чувствует, что теперь все время будет наблюдать за Клер, особенно когда та будет с Марком. Малейший их жест, взгляд будут напоминать ей о том времени, означать опасность. Клер не должна стать новой Ирен. Она, Бланш, этого не допустит.
Сегодня девятнадцатое. Еще десять дней терпеть эту муку.
6
Мелани
Она решила не уезжать раньше. Она просто не в состоянии этого сделать. Непонятным образом дом поглотил ее, опутал, как паук паутиной. Ничего не поделаешь, придется набраться терпения и ждать, что пройдет время. Но время не проходит. Оно бесконечно тянется, час за часом. И она не знает, чем бы заняться, чтобы перестать страдать. Ничто не может отвлечь ее по-настоящему, заполнить пустоту, заменить отсутствие Антуана. Она все же, как могла, организовала свой день. Встает к полудню, сразу же берет какую-нибудь еду и уходит в сад. Там у нее есть укромное местечко, только ее. Она устроила его себе, когда еще девочкой проводила здесь каникулы. Чудесным образом скрытое от всех место, у подножия голубого кедра, окруженное зарослями лавра и кипариса. Никому не придет в голову заглянуть в эти заросли. Даже Луи отказался заниматься этим участком сада. Чтобы проникнуть туда, надо знать еле приметную тропинку, на которую надо свернуть, да еще не оцарапаться о колючий кустарник. Это ее тайный уголок, ее хижина. В детстве она часами играла здесь с куклами. Сейчас она укрывается здесь каждый день и остается до вечера. Она пытается не думать об Антуане. И все же думает о нем все время. Она читает, пишет дневник, спит, слушает музыку. Меланхоличную музыку, от которой сжимается сердце. Майлз Дэвис, Шер Бейкер, Кейт Джарретт…
Это Николя приучил ее к джазу. В ее семье ценится только классика. Мелани не против классической музыки, иногда она ей тоже очень нравится, но у них в Бастиде это принимает прямо-таки религиозный характер и становится гротескным. Все собираются вокруг Бланш, слушают с проникновенными лицами, как будто причащаются. Затем пускаются в восторженные комментарии, если, конечно, верховная жрица одобряет. Когда же ей не нравится исполнение, то это даже не обсуждается, она всегда права. Мелани не может участвовать в этой комедии.
В любом случае, она держится в стороне от других, насколько это возможно. Бланш, Клеман, Эмилия, Луи — у нее нет желания их видеть. С Марком ей еще хотелось бы поговорить, они давно не виделись, и ей его немного недостает. Но с самого приезда ей не удавалось побыть с ним вдвоем. Он поглощен своей новой приятельницей. Сегодня утром она попыталась это сделать. Она заметила, что Клер встает поздно, и решила опередить ее. Вышла во двор и издалека увидела, что его нет в мастерской. Бланш и Клеман сидели перед домом.
— Где Марк?
Бланш посмотрела на нее округлившимися глазами.
— Ты теперь зовешь своего отца Марк?
— Конечно. А как я должна его называть? Папочка? Папуля?
Бланш разомкнула губы, намереваясь ответить, но Клеман ее опередил:
— Ты не видишь, что она тебя дразнит?
У него голова кобры, подумала Мелани, а вслух сказала:
— Эй! Я здесь! Можно обращаться прямо ко мне!
Он будто не слышал, встал. Спросил у Бланш, идет ли она. Та приняла усталый вид, подняла глаза к небу — вы оба просто невозможны — и тоже встала.
Мелани направилась к своему укромному уголку и по дороге встретила Луи с его вечной собакой. Вот уж парочка! Никогда она не видела их по отдельности. Луи вызывает у нее беспокойство. У него багровый цвет лица, налитые кровью глаза, он пьет. От него разит вином. Она давно его знает. Еще когда это был дом дедушки и бабушки, и она приезжала к ним на лето, уже тогда Луи казался ей странным. У него что-то не срабатывает в голове, говорила бабушка. Но он добрый малый и хорошо следит за садом. Когда Мелани начала расти, а он, когда она проходила мимо, шлепал ее по заду, она уже не считала его добрым малым и всегда старалась обойти стороной.
— Ты не видел Марка? — спросила она, держась на расстоянии.
Не останавливаясь, даже не посмотрев на нее, Луи указал пальцем за дом. Она действительно нашла там отца. Он стоял на приставной лестнице и снимал с окна тяжелый ставень. А он крепкий для своего возраста, подумала она. Это же какая тяжесть, эти старые деревяшки. Она с беспокойством смотрела, как он осторожно спускается, держа на плече тяжелый предмет. Не дай бог, еще упадет, выполняя такие трюки. Он наконец спустился, весь красный и потный, прислонил ставень к стене и вытер пот со лба.
— Ну, как, моя девочка?
Он улыбался.
— Ничего. А как ты?
Он снова взгромоздил ставень себе на плечо и тяжелым шагом направился к мастерской. Она пошла за ним. И повторила свой вопрос:
— Как ты?
Он ответил, когда, запыхавшись, подошел к мастерской:
— У меня все в порядке.
Она смотрела, как он сначала поставил ставень на рабочий стол, потом положил и стал его внимательно рассматривать.
— Я могу остаться? Я тебе не мешаю?
Он гладил дерево рукой и не отрывал от него глаз.
— Конечно, нет.
Помолчали.
— Ну, как живешь? — спросил он в конце концов.
Идиотский вопрос, на который она никогда не знала, что отвечать.
— Ничего. Сдала экзамены, но ты это уже знаешь. А кроме того… нет, ничего особенного.
— Что будешь делать в августе? Останешься здесь?
Это ее разозлило. Она ведь ему уже говорила, что нашла на месяц место секретаря. И теперь повторила ему это.
— Хорошо. Очень хорошо.
Он все еще созерцал свою проклятую деревяшку, когда подошла улыбающаяся Клер и поцеловала его. Тогда она повернулась и ушла.
— Оставляю вас вдвоем.
Она была вне себя. Черт возьми, эта баба что, не может оставить его ни на минуту? Она же видела, что они разговаривают! А он? Разве он не мог уделить ей сколько-нибудь внимания? Она пошла на кухню, сделала себе бутерброд с колбасой, взяла два персика из вазы и пошла в сторону своего тайного места так, чтобы ее никто не заметил. По дороге увидела Эмилию, которая старательно загорала на солнце в розовом бикини, едва прикрывавшем ее прелести. Ужасно смешно. Луи, наверное, рассматривает ее издали. Он неприхотлив. Смешная тетка. Некрасивая, глупая, вечно хнычет. Раньше она была ученицей Бланш, стала ее преданной рабыней, поэтому каждое лето ее приглашают в Бастиду.
Оказавшись в укрытии под голубым кедром, она открыла книгу, которую мама Изильды дала ей перед отъездом. Мама Изильды преподает французский и считает, что студенты-медики ужасно необразованны. Она не ошибается в ее случае, так как в лицее она тоже мало чему научилась. Когда мама Изильды дала ей «Опасные связи», Мелани некоторое время колебалась. Восемнадцатый век… Ты что, не видела фильм? — спросила ее мать Изильды. Американский. Нет? Так прочти книгу. Скажешь мне потом, что об этом думаешь. Она начала все же читать, скорее, чтобы доставить удовольствие матери своей подруги. И была поражена. Гениальная книга! Ей ужасно нравятся все герои — сумрачные, извращенные. Маркиза де Мертей, а особенно виконт де Вальмон. Нравится, что они не стараются скрыть свои пороки. Мадам де Турвиль ей нравится меньше. Слишком хорошая, непорочная, просто пай-девочка. А еще меньше Сесиль де Воланж. Вот дура. Обе они просто созданы для того, чтобы их обманули. Автор, кажется, служил в артиллерии. Трудно поверить. Мог бы военный в наше время написать подобную книгу? Гениальный роман.