Вперед в прошлое 5 (СИ) - Ратманов Денис. Страница 41

«У меня теперь есть папа Леонид и мама Лора, и брат Илья. Я пошел в новый класс, тот, где учится Борис, и тоже подрался, поддержал Борю. Меня не обижают, учителя нравятся. У нас еще лето, и иногда после уроков мы бегаем купаться в море, это так круто! Я научился хорошо плавать, а еще один раз обыграл Илью в шахматы! Приезжай скорее. Ян».

«Привет. Я участвую в конкурсе рисунков, где будут крутые призы. Хожу на тренировки, занимаюсь с учителем живописью. Наташка не сказала, но ее взяли в театр, теперь она настоящая актриса. Наших родителей вызвали в школу и из-за меня тоже. Мама ругалась, отец поддержал, хоть он у нас злой. Сказал, что я молодец и надо уметь стоять за себя. Борис».

«Тим, ты это брось! А то удумал в Простоквашино играть! Никто ничего не продаст, бабка просто пугает. Ты ей скажи, что совсем есть бросишь, если она продаст ваш домик, она испугается и сдастся! Ну, или учиться на „отлично“ пообещай. У меня тоже все хорошо, врагиня повержена! Два года меня гоняла, а теперь сама шарахается. Знай наших! И ты так сможешь, просто держись! Саша».

Димоны написали, что зарабатывают и могут позволить себе полдничать в столовой. Закончил письмо я:

«Ну и совсем плохие новости: на Алису напали хулиганы. Вступившись за нее, Рамиль пырнул одного резцом по дереву (у нас был труд в это время), и Рама забрали в милицию. Но у хулиганов тоже был нож, думаю, в милиции убедятся, что мы защищались, и все будет хорошо. Алиса сейчас дома, она не пострадала».

Борис забрал листок, нарисовал ручкой Матроскина и корову с теленком. Гаечка дорисовала домик. Илья — шампур с шашлыками. Я — корявенького боксера.

Разошедшаяся Наташка накрасила губы и оставила на листке отпечаток помады.

— Прикиньте, если бабка прочитает? — предположил Борис и зашелся хохотом.

— Духами надо побрызгать, — сыронизировала Гаечка.

А я представил, как Тим читает письмо, улыбается, и лицо его светлеет. А потом обнаруживает отпечаток губ на развороте, краснеет, теряется в догадках, это шутка, или кто-то из девчонок в него тайно влюблен.

После мы засели за уроки и разошлись в начале десятого, Гаечка отправилась к Алисе, я забежал к Илье — позвонить деду и бабушке, узнать, как дела. Каюк остался меня ждать — боялся, что бабушка его прибьет, он обещал помочь ей в три часа дня и не приехал.

Бабушка напустилась на меня из-за Юрки, я ответил, что он с нами, и у него уважительная причина. Приедет — расскажет. Поделился планами насчет сбора фундука, спросил, сможет ли она отвечать на звонки. Бабушка поворчала, но согласилась. В конце концов, она с каждой партии имеет по две тысячи — больше, чем многие зарабатывают за день. Будет товар — будет и прибыль.

Дед отчитался, что продал инжир по полторы тысячи, правда, два килограмма подпортилось, и пришлось пустить его на варенье или съесть. Точки работают, продавец молодец. Еще немного, и дед сможет купить «запорожец» и расширяться. Нужно спешить, потому что до холодов пара месяцев, а тогда на улице не постоишь, нужно что-то думать.

Потом поговорил с родителями Ильи, выслушал слова одобрения и рванул к Каюку, который ходил взад-вперед у подъезда.

— Казнь отменяется! — крикнул я с порога. — Расскажешь, как мы Алису спасали, бабушка проникнется и простит тебя.

— Фух.

— Она все равно не стала бы тебя бить, поворчала бы и простила.

Каюк усмехнулся:

— Ага. Типа ты не в курсе, как она взглядом убивает. Как глянет… Ух!

— Что ты должен был делать? — спросил я, просто чтобы не молчать.

— Картофан копать. Типа послезавтра дожди, и все. Сгниет в земле. Еще перепелок обдирать, бабушка с дядь Лешей набили целое ведро. В общем, я ее подвел.

— Ты не виноват, — ободрил его я, а Каюк продолжил:

— Она столько хорошего для меня сделала! И делает. Поит, кормит, одевает. Голоса не повысит… — Он вздохнул. — Понимаю, что не виноват, и все равно стыдно.

Мы вышли на дорогу и остановились, сместившись к тусклому фонарю. Юркин автобус будет через десять минут. Царило предгрозовое безветрие, каждый звук был выпуклым и гулким. Орали коты, которым на юге без разницы, март или сентябрь. Заливались лаем собаки. В темноте, чуть покачиваясь, в нашу сторону семенил алкаш, громко шаркая по асфальту. Мы стояли на пятачке света, и деталей было не разглядеть.

Когда алкаш подошел ближе, то я увидел, что это женщина — опухшая, как жаба, с заплывшими глазами и паклей волос. Он нее воняло сивухой и бомжами. Каюк обернулся на звук шагов и обомлел. Алкашка тоже замерла на миг, а потом вдруг как бросится на него! Как прижала его к себе, как давай обнимать-лобызать.

— Юрочка! Сынок! Господи… Думала, нет больше моего Юрочки, пропал, сгинул! А ты вот он, живой! Счастье-то какое! — Она сцапала его лицо иссушенными коричневыми лапками, потянулась к щеке сложенными трубочкой губами, но Юрка увернулся. — Какой красавец стал! Богатырь. Сыночек мой!

Она прижалась головой к его ключице, Каюк вывернулся из объятий и пробормотал растерянно:

— Ну ма!

— Идем домой, сыночек, — просипела она. — Сегодня есть ужин, Толик рыбы наловил.

— Ты бухаешь! — сказал он с упреком. — Вот бросишь бухать, тогда приду!

Он выставил перед собой руки, его губы дрожали, на глаза навернулись слезы. Все-таки мать, какая бы она ни была, — это мать, Юрка — добрый мальчик, ему ее жаль.

— Ой, сынок, ради тебя — прямо завтра и брошу! И — ни-ни! Кровиночка ты моя! Идем домой! — Женщина потянула Каюка за руку, он сделал пару шагов.

Моя бабушка — чужой для него человек. Хороший, уважаемый, но — чужой. Не удивлюсь, если он сейчас уйдет с матерью, которая любит его всей своей покореженной душой. Возможно, это все, что осталось в ней человеческого.

Но Юрка освободился из захвата и попятился.

— У меня теперь другой дом. Меня там не бьют, и никто не бухает!

Рухнув на колени, женщина сложила руки на груди:

— Сыночек, не бросай меня! Идем! Я по тебе все глаза выплакала!

Издали донесся рокот мотора. Прервался, заглушенный порывом теплого ветра. Мотор зарокотал ближе и уже не смолкал — судя по звуку, сюда ехал автобус.

— Тебе водка дороже! — припечатал Каюк и отступил еще на шаг. — Вот будешь трезвая, тогда и поговорим.

Из-за поворота показалась круглоглазая морда «Икаруса». Юрка посмотрел на него, на мать, снова на автобус… Закусил губу и рванул на остановку, словно за ним гнались адские гончие. Мать протянула к нему руки и застыла в немом отчаянье.

Она не сможет бросить пить, потому что бухает дольше того же Канальи, у нее не осталось воли, и разум померк; судя по одутловатости и цвету лица, начали отказывать почти и печень.

Не осталось воли… Значит, я могу внушить ей, чтобы бросила пить. С Канальей сработало, должно получиться и с ней, и тогда семья воссоединится. Но Юрка здорово помогает бабушке. Без его помощи ей будет сложно. К тому же этой женщине потребуется лечение и длительная реабилитация, она мне никто, зовут ее… Да никак не зовут, и этот поступок мне невыгоден — не хватало еще одной раненой птицы на шее.

Но это человеческий поступок. Возможно, он повлияет на таймер. Или повлияет не так, как надо?

Черт! Ну хоть разорвись!

Глава 19

Тетя Джусь, я вас боюсь

Быть иль не быть, вот в чем вопрос. Я стоял под тусклым фонарем и смотрел на женщину, сидящую на коленях и наблюдающую, как, качнув гармошкой, останавливается автобус, со вздохом распахиваются дверцы. Юрка входит в полупустой салон, они захлопываются, и «Икарус» увозит ее сына в темноту. Пучеглазое ненасытное чудовище.

Отразится ли мой поступок на таймере с временем катастрофы? Я спасу человека. Она проживет дольше, возможно, сделает что-то полезное, и час икс отодвинется. Или нет?

Что мне делать?

— Как вас зовут? — спросил я, но женщина не обращала на меня внимания, провожая взглядом исчезающий за поворотом автобус.

— Как ваше имя? — крикнул я.

Женщина вздрогнула, медленно обернулась и хрипло прокаркала: