Дикие сердца (ЛП) - Джессинжер Джей Ти. Страница 34

— Я все это время была на девяносто процентов уверена, что ты не собираешься меня убивать. Почему ты сейчас так на меня смотришь?

Он решительно говорит: — Я собирался убить тебя.

— Нет, ты не собирался.

— Да, собирался.

— Ты хотел, но никогда не собирался. Это совершенно другое.

Тяжело вздохнув, он отпускает мою руку, встает и выходит из комнаты. Я кричу ему вслед: — Ты бы никогда так страстно не целовал меня, если бы действительно планировал убить!

—Скажи это моей покойной бывшей жене.

От этого у меня перехватывает дыхание, и не только потому, что у меня болит живот от усилий кричать. Я лежу там, и мое сердце колотится как сумасшедшее, думая обо всех способах, которыми он мог убить свою бедную бывшую, пока Мал снова не просовывает голову в дверь.

— У меня нет бывшей жены. Я никогда не был женат. Я сказал это только для того, чтобы напугать тебя.

— Это сработало.

— Я говорил тебе, что я плохой человек.

Это заставляет меня улыбнуться. — Да, но если бы ты был действительно плохим, ты бы не признался в этом.

Он на мгновение закрывает глаза, качая головой. — Мне нужно ненадолго отлучиться. Я постараюсь вернуться до наступления темноты.

Я снова начинаю паниковать. — Ты оставляешь меня здесь одну? Что, если я умру, пока тебя не будет?

—Тогда, я полагаю, мне нужно будет кое-что прикопать, когда я вернусь.

У меня отвисает челюсть. — Ладно, это было просто подло.

Я вижу, что он пытается не улыбаться. – Или ты бы предпочла кремацию? Я могу устроить для тебя погребальный костер, если хочешь.

— Это так не смешно.

— Это немного забавно.

— Нет. Это не так.

— Твои губы подергиваются.

— Это потому, что мне очень больно!

Его голова исчезает. Через мгновение он возвращается, держа в руках белый бумажный пакет.

— Что в этом пакете?

Он садится на край кровати и начинает доставать из сумки пузырьки с таблетками разных размеров и цветов. На некоторых из них есть этикетки, на других их нет. Те, что есть, написаны на какой-то тарабарщине, которая должна быть русской.

Когда он высыпает на ладонь несколько таблеток из разных флаконов и протягивает мне, я смотрю на таблетки с трепетом.

— Откуда мне знать, что это такое?

— Потому что я сказал тебе, что это такое.

— Да, но ты также только что сказал мне, что все это время собирался убить меня. Теперь я не могу тебе доверять.

С преувеличенным терпением он говорит: — Прими эти гребаные таблетки.

Я неохотно протягиваю руку. Он высыпает в нее таблетки и наливает воду из графина на ночном столике в стакан рядом с ней. Затем он протягивает ее мне с таким видом, будто у меня будут неприятности, если я скажу еще хоть слово.

Так что, конечно, я должна.

—Хорошо, но если я проснусь мертвой, клянусь, я вернусь, чтобы преследовать тебя.

— Я действительно начинаю жалеть, что спас тебе жизнь.

Улыбаясь его сердитому виду, я закидываю таблетки в рот и беру стакан воды, который он протягивает мне. Я проглатываю все таблетки одним большим глотком. — Фу. Я думаю, что то большое белое застряло у меня в горле.

— Это цианид. Через секунду ты не будешь беспокоиться о своем горле, потому что будешь мертва.

— Видишь, ты не можешь сделать этого сейчас. Я не знаю, шутишь ты или нет!

— Посмотри на мое лицо. Это мое шутливое лицо.

Выражение его лица абсолютно серьезно.

— О боже мой. Я только что кое-что поняла.

— Что?

— Ты придурок.

Уголок его рта приподнимается. — Не слишком ли ты торопишься с розыгрышем?

— По крайней мере, я не придурошная.

Он молча смотрит на меня, его глаза теплеют. Мне кажется, он хочет улыбнуться, но я не уверена, что он знает, как это сделать.

Затем он встает и оставляет меня в покое, сказав перед уходом, что вернется, как только сможет.

Когда он возвращается тем вечером, он весь в крови.

26

Райли

Сначала я этого не замечаю, потому что снаружи темно, внутри нет света, и я не могу видеть дальше, чем на несколько футов перед своим лицом без очков. Но когда он заходит в спальню и начинает зажигать свечи, которые расставлены повсюду, а затем садится на кровать рядом со мной, я замечаю его руки.

— Что это?

Он смотрит на темное пятно ржавого цвета на тыльной стороне ладони и пытается вытереть его о рукав пальто. Когда это не помогает, он предпочитает просто проигнорировать мой вопрос.

— Вот. Тут их должно быть достаточно, чтобы найти те которые подойдут.

Он кладет мне на колени объемный пакет.

— Что в нём?

— Ты бы поняла, если бы посмотрела.

Я открываю ее и заглядываю внутрь, удивленная тем, что нахожу. — Здесь около четырехсот пар очков.

— У тебя склонность к преувеличениям. Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил это?

— Да. Мой преподаватель творческого письма в колледже описал мое расширение языка как невероятное.

— Я уверен, что это был не комплимент.

— Я получила пятерку по этому предмету.

— Потому что он знал, что если он подведет тебя, тебе придется посещать занятия снова. Он не смог бы пережить это дважды. Примерь очки. Я принесу тебе что-нибудь поесть.

Он встает с кровати и обходит комнату, зажигая свечи, пока я примеряю пару за парой, выискивая достаточно подходящую. Я кричу: — Почему у тебя нет электричества?

— У меня есть электричество, — отвечает он из соседней комнаты. — Я просто не люблю флуоресцентные лампы.

— Так преобрети светодиодные.

— Они мне тоже не нравятся.

Наверное, я должна считать себя счастливицей, что ему нравится сантехника и туалет в доме.

— О! Я нашла пару, которая мне подходит!

Обладая ясным зрением, я с благоговением оглядываю комнату.

Стены и пол полностью сделаны из узловатого полированного дерева медового цвета. Тяжелые балки проходят по всей ширине потолка. Двери тоже деревянные, как и кровать, на которой я лежу, которая выглядит вырезанной вручную. На кровати несколько разноцветных шерстяных одеял и большой темно-коричневый мех, который, как я подозреваю, принадлежит настоящему животному.

Настоящее большое животное. Возможно, медведь.

Мебель простая, деревенская, с элементами ручной резьбы. В комнате нет компьютера, телевизора или часов, но есть книжный шкаф и камин.

На стене напротив меня также висит огромное чучело головы лося, которое смотрит на меня сверху вниз черными стеклянными глазами.

Это ужасно.

Мал возвращается в комнату, и мой ужас усиливается.

— О, боже мой, — шепчу я, увидев его.

Его лицо покрыто теми же брызгами ржавого цвета, что и на его руках. Сейчас они высохли, но по тому, как они стекали по его челюсти, я могу сказать, что когда-то они были жидкими.

Некогда ярко-красная жидкость, потемневшая от воздействия воздуха.

— Что?

— Ты весь в крови.

Он реагирует на эту ужасную новость так, как будто я только что сообщила ему свой знак зодиака: с полным безразличием.

Он ставит поднос на мой прикроватный столик, снимает свое тяжелое шерстяное пальто, бросает его на стул, затем снимает свою черную футболку с длинным рукавом и набрасывает её поверх пальто. Затем он стоит там обнаженный выше пояса, а я сижу в кровати с открытым ртом, гадая, может быть, у меня не только огнестрельное ранение, но и серьезная черепно-мозговая травма.

Человек не может быть таким красивым.

Я моргаю, чтобы прояснить зрение, но все, что я вижу, проплывая перед глазами, — это акры мускулистой плоти, украшенной созвездием татуировок. Его масса превосходит только его рост, который превосходит только выпуклость этой V-образной штуковины, идущей от его пресса, как стиральная доска, вниз, как пара мышечных стрелок, указывающих на лакомства в его промежности.