Виктор Цой. Стихи. Документы. Воспоминания - Цой Марианна. Страница 6

Наш партизанский отряд насчитывал человек шесть-семь, хорошо знавших друг друга.

Едва мы отвалили, как Фирсов начал инструктаж по закосу проверок. Первые контролеры не заставили себя ждать. Фирик дал команду, и мы бросились в ящики под нижними полками. Контролеры нас по-собачьи унюхали и топали по вагону добрых полчаса, хотя и не нашли. Ящик под полкой, такой большой с виду, оказался все-таки тесноват, и у меня свело ногу от долгого сидения в нем. А в Витькином рундуке вообще недавно кто-то умер, поэтому он чуть не задохнулся и, рискуя быть обнаруженным, высовывал в щель кончик носа. К счастью, у пассажиров нашего вагона настроение было отпускное, и они всячески старались нам помочь.

После этого мы категорически отказались сидеть в этих рундуках. Второй контроль ожидался вечером. Нас с Витькой закинули на багажную полку в купе для проводников и загородили огромным чемоданом, который раскачивался и больно бил меня по коленкам. Витя за спиной беззвучно трясся от смеха, но контролер оказался не настырный и довольно быстро свалил. К позднему вечеру проводники поезда, в основном, студенты, как-то пронюхали, что в фирсовском вагоне едет Цой. Побросав своих пассажиров, они сбежались к нам с безалкогольными напитками и раздолбанной гитарой. Всю ночь вопили на разные голоса, а утром Витя обнаружил, что не может говорить — голос был сорван.

Через сутки мы уже топали по пирсу в Коктебеле и, сняв сарай на задворках какого-то дома, зажили беззаботной южной жизнью. Дурацких антиалкогольных законов еще никто не издавал, на каждом углу стояли автоматы с молодым вином, а на пляже чуть ли не каждый день мы встречали «своих» из Питера.

Та поездка по своему безрассудству была особенно выдающейся. Недели через две с неба свалился Густав и утащил нас в Гурзуф, где жить было дороже и неудобней.

Случалось, ночевали на пляже, иногда днями ничего не ели, потом долго ждали нашего Фирика, который все никак не приезжал за нами… Убегали от настырных хозяев, ныряли в море за пустыми бутылками, дабы их сдать, трескали несчастных мидий. Живя в Коктебеле, ходили заброшенной дорогой римских легионеров в Старый Крым по горам, поросшим орешником. Это было настоящее южное безумие — последнее в наших с Витей отношениях. Да и Цой, свободный тогда от лихой своей популярности, последний раз мог позволить себе поболтаться по Крыму, не рискуя быть растерзанным собственными поклонниками.

По возвращении домой мечта Цоя сбылась — он стал кочегаром. Правда, это была еще не знаменитая впоследствии «Камчатка», а совсем другая котельная. Находилась она в жутком месте, которых в Питере пруд пруди. С одной стороны кладбище, с другой — парк, а вокруг какие-то руины, где стаями бегали бродячие собаки. Огромный пустырь был завален деревянными ящиками, в центре стоял сарай, половину которого снимал сторож, карауливший ящики, а половину — кочегар, который топил котел, чтобы сторож не замерз. Причем топил теми же ящиками, которые сторожил сторож. Получался нормальный перпетуум мобиле.

Осень была как осень. Витя дважды летал на Восток играть акустику. Первый раз с Майком в Свердловск. Там оба отравились напитком под названием «Горный дубняк». Не знаю, насколько он горный, но дубняк у вернувшегося Цоя был полный.

Второй раз, уже один, он побывал в вольнодумном новосибирском Академгородке. Дубняка, по счастью, там не было, но нагрянула нелетная погода, и вместо трех дней пришлось торчать там целую неделю.

К концу зимы у Вити уже созрел материал альбома «Ночь», и он начал терзать звонками Тропилло.

Ежегодный рок-фестиваль, без которого уже как-то трудно было себе представить питерскую музыкальную жизнь, в том сезоне был перенесен с мая на март, так как в мае вся страна собиралась отмечать 40-летие Победы. По-видимому, этот сорт музыки не соответствовал освобождению Европы от фашизма.

Я думаю, те, кому интересно, как выступило КИНО на этом фестивале, смогут найти рецензии в самиздате, где журналисты, занимаясь своим делом, описывают события более-менее хладнокровно. Могу добавить только, что Цой оставил гитару, к которой, как считали многие, был накрепко привязан. Весь концерт он двигался по сцене с микрофоном легко и пластично. Злые языки потом говорили, что он «нахватался» от ДЮРАН ДЮРАН. Может быть… Может, и не только у ДЮРАН ДЮРАН. Неважно, кто натолкнул его на эту мысль. Главное, что у него получилось нормально.

Музыканты закончили запись «Ночи», но альбом не вышел из-за каких-то планов звукорежиссера. Витя устал с ним бороться и уселся за запись другого альбома в домашней студии Вишни. Альбом был записан очень быстро и получил название «Это не любовь».

В июне Витя с Майком получили приглашение на «квартирники» в Киев. Там их и арестовали.

Я в этот период обманывала пивоваренный завод «Вена». То есть устроилась на работу дней за сорок до того, как должна была уйти в декрет. Хитрость удалась. Приступив к работе в качестве диспетчера емкостного пива, я ездила туда к 8.30 утра заниматься бессмысленными почеркушками в путевках водителей.

Через день после отъезда звонит Цой и говорит, что всю прошлую ночь пел не на квартире, а в районном управлении внутренних дел. И сидеть ему там неизвестно сколько. Пришлось приложить некоторые усилия, чтобы не родить до срока. Однако, киевские блюстители порядка немного поиграли с музыкантами, как кошка с мышкой, да и отпустили их с Богом.

Накануне рождения нашего ребенка нас черт понес на дачу. Проснувшись там часов в 5 утра, я со всей очевидностью поняла, что поездка была ошибкой. Мы помчались на ближайшую электричку, которую по законам подлости отменили. Пришлось торчать на платформе часа два. Витька нашел помятую газету и, чтобы как-то справиться с растерянностью, сделал мне из нее панамку.

Встречал он нас с сыном из больницы дождливым июльским утром. Пришел задолго до выписки и был первым среди молодых отцов. Сына мы назвали Сашей.

Начались нескончаемые хлопоты. У меня было плохо со здоровьем, а Витя целыми днями стирал пеленки и по ночам играл на гитаре в кухне. Тогда он работал, пожалуй, на самой мерзкой из своих работ — убирал в банном отделении по соседству. Я несколько раз ходила ему помогать и могу заверить, что занятие это тошнотворное. К тому же от каждодневных уборок в парилке у Вити стало побаливать сердце.

В начале сезона, то есть осенью, в КИНО произошли перемены — ушел Тит. Буквально за два дня договорились с Игорем Тихомировым и тут же сыграли концерт в клубе — благодаря высокому профессиональному уровню нового басиста.

В январе 1986 годы вышел наконец альбом «Ночь», который потом повторила «Мелодия» с подачи Андрея Тропилло.

Витя в своих интервью достаточно резко отзывался об этой акции «Мелодии». Он так и не простил ей так называемого «пиратства». Не говоря о том, что не заплатили ни копейки, дело было прежде всего в оформлении конверта. Ко всем своим альбомам Цой делал оформление сам, лишь к «Группе крови» и «Звезде по имени Солнце» — в соавторстве с Густавом. Иногда фотообложки альбомов имели варианты. Например, «Начальника Камчатки» Витя сначала оформил сам, а потом появилась обложка, выполненная нашим знакомым художником. Мелодиевский же конверт был, с моей точки зрения, ужасен.

Цой в это время играл много акустических концертов и ездил в разные города, но физически не мог принять и малой части сыпавшихся на него приглашений. Его песни очень хорошо слушали в сольном исполнении, однако желание пригласить его одного было связано еще и с тем, что концерт обычно превращался в творческую встречу, где высказывались, задавали вопросы. Слушателям хотелось побольше узнать о нем. Популярность росла как снежный ком, а телевидение и пресса по-прежнему не баловали Цоя вниманием. Впрочем, и Цой питал хроническое отвращение ко всякого рода интервью.

По своему опыту могу сказать, как действует на нервы разница между тем, что говоришь журналисту, и тем, что напечатано в газете. Такое ощущение, что разговаривает с тобой один человек, а пишет совсем другой.